Забывая прошлое лето бесплатное чтение

Деваться некуда

Привет! Меня зовут Лиза.

Глуповато, а может быть и сойдёт – я не знаю, как другие вступают в беседу с теми, кто тебя не знает лично, ни разу не видел и очень может быть, что видеть не захочет.

Я живу в Москве в одном из так называемых спальных районов – честно говоря, смысл этого выражения стал понятен мне совсем недавно. Как выяснилось, спальный район – это сравнительно тихий район большого города, построенный главным образом для спокойной жизни, а не для работы или культурного времяпрепровождения.

Раньше мне было даже немного обидно, когда наш район называли спальным: мне начинало казаться, что люди ошибочно полагают, что жители таких мест постоянно спят – сплошные сомнамбулы или лунатики, что, конечно, на сто процентов ошибочно. Мне хотелось подчеркнуть, что мы, жители, умеем многое, и спим не больше, чем все остальные, и откуда, думала я, вообще взялось такое дурацкое название – "спальный район"?

Теперь, когда я знаю истинное значение этих двух слов, мне странно уже больше от того, как я рассуждала раньше. В последнее время на меня хлынул чересчур мощный поток новых сведений, и мне часто кажется, что я не справляюсь с ним, и хочется если не остановить его полностью, то хотя бы слегка прибрать.

Я, как и все, будучи ребёнком, мечтала стать взрослее, но, знаете ли, зря.

Раньше, в детстве, жизнь моя была полосатая: сегодня светлая, завтра набежит тень в виде высокой температуры или внезапной боли в животе, или разбитой коленки – и я плакала горько, кричала во всё горло, но забывала о своём горе через минуту после того, как противные ощущения отступали.

В начальной школе, помнится, настало что-то вроде осени, и тени начали чаще заслонять лучезарную жизнь мою, но я чётко замечала, как за сумрачной неделей болезни, плохих оценок, ссор с друзьями или родителями неминуемо начиналась неделя удивительной удачи, и судьба преподносила мне такие штучки, какие другим и не снились. Иногда мне даже хотелось потяжелее пострадать в неблагополучную неделю, чтобы потом получить подарок побольше, и я специально сгущала краски, пытаясь усилить болезненные ощущения.

Когда мне исполнилось двенадцать, в конвейере судьбы произошла поломка.

Я заболела прямо в День рождения Платоновой Насти, своей подруги и почти соседки, в самый разгар веселья. Во время подвижной игры у меня потемнело в глазах – именно так я потом сказала врачу: он же не знает, что мои глаза способны были разглядеть тёмную полосу, которая надвинулась на мою жизнь – как выяснилось, навсегда, потому что в этот самый момент от конвейера, настроенного на чередование чёрных и белых полос, отвалилась шестерёнка, и он замер, показывая на экране сплошную черноту. Думаю, я правильно сделала, не ознакомив врача с моим видением проблемы, иначе бы он сдал меня в психушку; да и о том, что конвейер утратил жизненно важную шестерёнку, мне стало ясно уже после.

Для справки: этой весной мне будет 16, а с тех пор в общем-то ничего не изменилось.

День рождения был летом, а осенью меня перевели в профильный класс, в котором у меня – да, так бывает! – не нашлось ни одного друга или даже приятеля. Ни один парень не казался мне интересным, ни одна девочка не вызывала доверия. Я скатилась на тройки с четвёрками, и да, как же я могла забыть, с тех пор меня каждый день слегка подташнивает и темнеет в глазах. Я уже полежала в нескольких больницах, пропила несколько курсов лекарств, но, как вы могли догадаться, это не помогло ни на толику уменьшить всё то, что я изо дня в день испытываю.

Ясное дело – человеческие лекарства не призваны вправлять незримые шестерни, а доктора вряд ли в своих медицинских учебниках хоть что-нибудь читали о тёмной жизненной полосе, отображающейся прямо перед глазами больного. Нет, она не стоит перед моим взором постоянно, она лишь изредка – 1, 2 или 3 раза в день спускается, как занавес, и напоминает мне о трагической поломке самого важного аппарата.

Когда всё это началось, я перепугалась не на шутку, особенно когда пришлось смириться с тем, что так теперь будет постоянно. Месяц я не могла есть из-за тошноты и гулять с друзьями из-за потемнения в глазах. Впрочем, гулять я с ними не могла ещё и из-за того, что вскоре легла в больницу. Поначалу подруги заглядывали ко мне, но потом я перестала их приглашать, потому что настроение моё изо дня в день было ужасным, и мне требовался покой, чтобы всё это уложить в голове.

Мне становилось веселее, когда я предвкушала после приключившегося со мной форменного безобразия гигантский подарок судьбы, но…

Да, я представляла себе, что меня кто-нибудь полюбит, или я прославлюсь, или выиграю много денег в лотерею. Как вы уже поняли, стало только хуже.

Я перешла в профильный класс без друзей; мальчишка, с которым мы вместе сидели, как говорится, "не просто так", вообще уехал за границу, и я не знала, когда теперь и как мы вновь сможем увидеть друг друга.

Учителя в профильном классе были или злые, или безвольные и скучные, кроме разве что одного-двух, а родители… Мама и папа всерьёз озаботились моим здоровьем, и от их волнения мне становилось только хуже. Поэтому, когда мне прописали очередные таблетки, я приняла решение сделать вид, что они мне помогают. У мамы с папой, по-видимому, упала гора с плеч, а мне теперь приходилось ещё и натягивать улыбку каждый раз, когда я сталкивалась с ними дома.

Одним словом, ад на земле существует, и я познала его – это притом, что не было войны, все были живы, слава богу, и врачи утверждали, что я здорова, как космонавт.

Но я уже 3 года как не жила – да, я привыкла есть, когда тошнит, и отвечать у доски, держась за окружающие предметы или теребя колпачок от ручки в кармане, чтобы меньше трясло, и чтобы оставалась связь с внешним миром, когда в глазах темным-темно.

Я уже настолько адаптировалась, что почти не замечала своего недуга. Спустя полгода я перестала просыпаться с надеждой, что вчера был последний день моих мучений.

Сейчас я уже почти нормальный человек, я привыкла к такому издевательскому сопровождению, но радости в жизни с тех пор так и не было. Её не было на уроках – её не было после. Появится ли она теперь когда-нибудь вообще?

Знаете, очень возможно, что и не появится. Но жизнь, между прочим не прекратилась, и скорее всего, мне ещё жить предстоит очень долго, так что единственный выход – это радовать себя, не ожидая милостей от природы, то есть от колеса фортуны, которое замкнуло.

Тем временем у меня не было никаких интересов, я посредственно училась, не отличалась внешностью богини, а бывшие мои друзья, перестав быть моими одноклассниками, оказались дальше, чем я хотела бы.

Этим летом я впервые задумалась о том, что мне могло бы быть интересно в жизни. Пока что в список возможных хобби попали: курсы по самообороне, какой-нибудь редкий и красивый иностранный язык, гитара, рисование и фитнес. Я даже немного удивилась оттого, насколько много всего люди напридумывали для собственного развития и развлечения. Были мысли об акробатике и трюках на скейт-борде, но я решила смотреть на вещи реалистично и пришла к выводу, что, если во время выполнения трюка испытать приступ потемнения в глазах, можно ненароком свернуть себе шею и встретить таким образом весьма нелепую кончину. И, поскольку о суициде я всерьёз не задумывалась, даже когда было совсем худо, я сразу же и отмела подобные неперспективные варианты.

Я вдруг осознала, что на курсах можно найти друзей, любовь, на них можно отвлечься от напастей организма и самой сделаться более интересным человеком.

Родители хоть сами и не додумались предложить мне что-нибудь подобное, но деньги на хобби скорее всего выделили бы. Так что я, полная решимости, встала со стула и пошла в кухню-гостиную, где с экрана ноутбука что-то смотрели неразлучные родители.

И, только завидев меня, не дав мне раскрыть рот, папа сам обратился ко мне с весьма неожиданным предложением.

Дам вам, как это принято называть, спойлер: моя сегодняшняя открытость ко всему новому подтолкнула меня к тому, чтобы предложение принять.

Нефтекамск? Какой Нефтекамск?

Интересная штука – воспоминания…

Прошёл год, позавчерашние печали покрылись культурным слоем новых свершений, обросли дёрном из свежих радостей. Вихрь перемен по частичкам уносил то, что когда-то было важно. Эрозия почвы. Бомбардировка градом сегодняшнего.

Я знала, что напишу об этом, и каждый день собиралась. И ничего трагического не было в этой истории – так, я уверена, скажете вы, если возьмётесь читать написанное.

Но мне становилось невыносимо уже от первых мыслей, прокручивающих перед глазами киноленту былых событий.

Я 15 лет шла по рельсам жизни плавно и размеренно, хоть и тяжеловато, чтобы в одно лето оказаться в туннеле, в который неизбежно попадают все путешественники. Свет в его конце виден не сразу.

Я была согласна на Нефтекамск. Возможно, я бы и прошлым летом дала «добро» на подобную авантюру, процедив что-нибудь вроде «Какая разница?».

На этот раз виной сему была не моя тотальная индифферентность – нет, я решила начать жить по-новому невзирая на старые недуги.

Всё прошлое лето я пробыла в Москве. Ходила к двум репетиторам и читала книжку в парке. Довольно скучная действительность. Одна единственная одноклассница никуда не поехала тем летом тоже, и мы иногда заглядывали друг к другу в гости, но значительно веселее от этого не становилось.

В последнее время я уже не была уверена, что стоит ждать лета. Весь год к нему целенаправленно идёшь, и дело, видимо, совсем не в том, что хочется отдохнуть. Кажется, что весь год события толкаются, ждут в очереди в преддверии лета, чтобы вместе с последним школьным звонком вырваться наружу, закружить тебя и застрять в памяти на всю оставшуюся жизнь. Неизвестно, кто сказал, что так заведено, и заведено ли так на самом деле. Я силилась и не могла вспомнить ни одно лето, которое бы прошло именно так. И несмотря на противоречащие факты я продолжала считать дни: 20-е мая, 21-е…

23-го откуда ни возьмись возникла тётя Наина. Я помнила её с трудом. Она приезжала однажды издалека на День рождения бабушки. Мне тогда было лет пять. Потом, все последующие 8 лет я лишь удивлялась, слыша изредка её имя из уст родителей: "Надо же было её родителям выдумать такое имя – Наина…".

По слухам, тётя Наина была выдающимся учёным-химиком. Она полностью посвятила себя науке и в процессе жизни не нашла времени завести мужа и детей. Видимо, поэтому она то и дело зазывала меня в гости на лето через родителей.

Родители весь прошлый и позапрошлый год отнекивались, но в этом году по неизвестным причинам (вода камень точит?) папина оборона пала под натиском тётиных уговоров, и он, повесив трубку, бодрым голосом провозгласил: "Лизавета в этом году отдохнёт в Нефтекамске!"

И со странной улыбкой вопросительно посмотрел на меня.

Мне, честное слово, было всё равно, и я дала согласие. Мама искренне удивилась: "Ты действительно хочешь провести лето в захолустном городке, где особенно нечем заняться?". Я ответила, что ничем не заниматься в новом месте намного интереснее, чем в Москве. Родители пустились в размышления о том, что, вероятно, я найду себе там друзей, тётя Ная заинтересует меня химией, и пр., и пр. Аргументы даже мне казались слабоватыми.

"Ну и Наина, наконец, сможет понянчиться с ребёнком" – подвёл черту папа. Меня несколько передёрнуло оттого, что меня назвали ребенком и вдобавок ко всему со мной кто-то намерен нянчиться, но это соображение, в отличие от всех предыдущих, выглядело правдоподобным. К тому же, мне самой было жаль одинокую тётю Наю и страшно не хотелось повторения прошлогоднего бессмысленного лета. Я снова ответила, что на всё согласна и готова хоть сейчас отправиться в Нефтекамск.

Наверное, тёте Наине выпал один шанс на миллион. Ни в один другой момент таким магическим образом не совпали бы бравое настроение папы, моя зарождающаяся тяга к переменам, мамино внезапное желание хоть раз в жизни угодить близким мужа и полное отсутствие у всей семьи планов на лето.

Не медля ни минуты, папа снова взял телефон и радостно сообщил двоюродной сестре о моем приезде. Несмотря на то, что я находилась на противоположном конце кухни-гостиной, до меня донёсся радостный вопль тёти Наины из трубки.

Такое решение явственно оживило нашу повседневность. Вечером того же дня мама провозгласила, что намерена обновить мой гардероб – видимо, чтобы я с порога наповал сразила "захолустье" своим утончённым стилем. До 10 вечера мы бродили по магазинам одежды, унося с собой из каждого по увесистому мешку вещей на каждый случай.

Папа тем временем с видом, достойным Кутузова, разрабатывал для меня оптимальный маршрут.

Следующий день прошёл в обсуждениях подарка для тёти Наи и суммы денег, на которую я должна была "наесть" за всё время пребывания в Нефтекамске. Похоже, родители считали меня большой обжорой – воздух сотрясался оглашением каких-то астрономических сумм.

Далее последовали фантазии на тему того, что может взбрести в голову тёте Нае как способ проведения досуга. Я почти не знала тётю Наю, но была уверена, что ей ни с того ни с сего не захочется этим летом захватить меня с собой в Санкт-Петербург и посетить такой компанией Мариинский театр.

Четверг потонул в тревоге: на третий день пращуры решили представить себе все возможные бедствия, которые могут меня подстерегать в тёмных чертогах тётушки из Нефтекамска. Я никогда не любила такие дискуссии и, смекнув, что мама и папа, как на приёме психолога, хотят "поговорить об этом", быстро сбежала гулять с Яной. Яна, как и прошлым летом, никуда в этом году не уехала и никуда не собиралась, а я, честно сказать, не собиралась общаться с ней. Но обстоятельства…

Прошла ещё неделя, и в воскресенье ночью поезд уже мчал меня в Ижевск, откуда путь к месту назначения лежал на автобусе.

И я ехала мимо поселений, которые когда-то принадлежали дворянам или не принадлежали никому, потому что не было на их местах раньше никаких поселений. И жили люди там, если вообще жили, достаточно горько, и уж точно не безбедно. Потом сменилась власть, и жёсткой железной метлой вычистила неблагонадежных, потенциально неблагонадежных и примыкающих к потенциально неблагонадежным. Так хирург-перестраховщик порой вырезает вместе со злокачественной опухолью целую ногу или половину туловища. Случай или закономерность, но получившийся организм совсем не чувствовал себя, как калека, разве что только поначалу.

Эти городки и городочки пережили впоследствии расцвет, сюда устремились люди, и все они что-то производили, чему-то служили, и у каждого была маленькая квартира-клетушка, была совершенно бесплатно.

А потом людям надоела такая система, и они не без помощи чужих взяли и разнесли её в пух и прах.

И вот эти многоклеточные дома стоят, все посеревшие, но всё ещё хранящие память о былом простом и в чём-то милом быте, который, конечно, ненавидели те, чьих близких захлестнула железная метла, или те, кто больше любил дворян, да и мало ли кто ещё.

Я, то есть Лиза, не застала ничего такого, и дома эти посеревшие вряд ли привлекали моё внимание, по крайней мере пока.

Тётушка Ная встретила меня на вокзале. Это была изящная женщина с мелкими чертами лица и в миндалевидной формы очочках в золотой оправе. Одежда её была достаточно красивой и казалась целым комплектом выхваченной из журнала мод 80-х. Это была старая одежда.

Тётя Наина была почти без макияжа, лишь губы её были накрашены малиновой помадой. Мне подумалось, что она нанесла её специально к моему приезду; в обычной же жизни она не делала макияж, потому что не приучила себя его делать или в какой-то момент отвыкла, утонув в науке и утратив надежду на то, что найдётся кто-то, кому есть дело до её наружности.

Тётушка была настроена доброжелательно. Она обняла и поцеловала меня, и мне дорогого стоило держать оборону и не давать ей свой чемодан, потому что тётя Наина решительно наступала, будучи уверенной в том, что девочке-подростку негоже носить тяжести. Я же считала себя достаточно взрослой и сильной, чтобы нести его самостоятельно.

Нефтекамск встретил меня приятной погодой – было 23 градуса, светило солнце, на посадках вдоль улиц чирикали воробьи, и всё это создавало атмосферу новизны, пусть и улицы в Нефтекамске были сплошь и рядом застроены старыми домами.

Квартира тёти Наи наверняка лет 20 назад казалась современной и даже роскошной: 2 комнаты, довольно широкий коридор и немаленькая кухня были обставлены добротной мебелью, хотя в наши дни, конечно, никто уже так ремонт не делал, и мебель эта массивная давно вышла из моды, оставаясь разве что в квартирах среднего достатка бабушек.

Тётя щедро отвела мне большую из комнат, выдала набор полотенец и пригласила на кухню. Там ждал меня куриный суп и сырники на десерт. Потом мы сидели в моей комнате, обсуждали текущие события из жизни, я вынимала родительские гостинцы из своего чемодана, развешивала одежду на вешалки и отправляла в шкаф. После часового отдыха мы пошли на прогулку по району и в продуктовый магазин.

С тётей Наей было комфортно: она была приятна в общении, предоставляла мне свободу выбора и присутствовала поблизости ровно столько, сколько требовалось, чтобы я не чувствовала себя одиноко и вместе с тем имела достаточно возможностей расслабиться наедине с собой.

Специально по случаю моего приезда тётя Ная оформила отпуск. На следующий день мы поехали гулять по городу и посетили историко-краеведческий музей, ещё через день побывали на огородах у её знакомой, а вечером пошли в кино. Я была благодарна тёте Нае за культурную программу и в полной мере осознавала, что чувствую себя здесь гораздо лучше, чем в привычной обстановке в Москве.

К среде я стала одна гулять по району и бегать в магазин за хлебом, а к концу недели отважилась на поездку в центр на маршрутке. У меня были карманные деньги, и я поняла, что пришла пора их потратить на диковинные нефтекамские безделушки, а может быть и на нечто такое, чего и в Москве навалом.

Я села в маршрутку и покатила к станции.

В субботу утром в путь отправилась не я одна, но и многие другие обитатели нашего умиротворенного района – семейные пары без личных автомобилей, бабушки с маленькими вертлявыми внуками и прочие обычные категории граждан.

Я сидела на одиночном месте прямо у двери, смотрела в окно и думала о своём, как у меня это обычно бывает в транспорте. Маршрутка уже преодолела некоторую дистанцию, когда водитель протянул в пустоту руку с бумажной и металлической сдачей.

Он так и держал эту руку, не говоря ни слова, а потом всё же выдавил из себя: "Молодой человек!"

Но человек не реагировал.

Эта вытянутая рука мешала мне продолжать спокойно размышлять, глядя на скромную башкирскую природу. Я не выдержала, встала с места и приняла денежный груз из руки водителя.

Развернувшись к хвосту нашего судна, я пошла вперёд в поисках пассажира, как заметил бы какой-нибудь доморощенный остряк, наверняка потерявшего счёт деньгам.

Через 2 сиденья от меня сидел парень в толстовке с капюшоном на голове, надетой поверх серой футболки. В ушах виднелись наушники; отрешенный вид его позволял сделать предложение, что он так абстрагировался от внешнего мира, что не услышал зова водителя, и именно ему в действительности принадлежат все эти монеты и банкноты.

"Молодой человек…"– невольно скопировала я реплику водителя, когда поняла, что простой взгляд на него в упор не вернёт его на землю.

Тут же юноша встрепенулся и направил на меня свои причудливые глаза – почти синие, недоумевающие и как будто недоброжелательные -

"Да, это моё". У него слегка покраснело лицо, он забрал у меня деньги и встал с места, чтобы достать из кармана кошелек.

"Спасибо," – великодушно отвесил он в качестве премии, по-видимому сделав над собой усилие.

Я кивнула, вернулась на свое место и теперь уже не могла вспомнить, о чём размышляла вначале. Я стала рисовать портрет этого мальчишки: сначала вспомнила, как он был подстрижен и какого цвета у него были волосы. Потом начала домысливать его характер, отношения дома и в классе, жизнь в будущем…

Почему-то этот хмурый и закрытый образ показался моему уму занятным – ум зацепился за привлекательную, одному ему заметную шероховатость и ходил кругами, раскручивая разнообразные сценарии и не желая переключаться.

"Интересно, сколько ему лет?" – сыпались всё новые и новые проявления любопытства.

Затем всполохи воображения пошли на убыль, и я бы теперь не вспомнила об этом эпизоде, если бы не столкнулась с незнакомцем снова.

Прошло дня три или четыре. Я была в хозяйственном магазине по важному поручению: тёте Нае срочно требовался порошок для растворения раковинных засоров.

Я в растерянности разглядывала витрины, потому что боялась раскрыть рот и спросить у продавца про искомый товар напрямую. Теплилась надежда, что я увижу препарат на витрине, а потом… наверное, сознание втихомолку рассчитывало на то, что я смогу просто ткнуть пальцем в стекло, и продавец, как вендинговый автомат, выдаст мне покупку, не принуждая к диалогу.

Тут деревянная дверь, которая примыкала к железной, как подкрылья к надкрыльям у жука, распахнулась, и в магазине материализовался – ну конечно, этот хмурый парень, кто же ещё? Привет!

– Извините, вы не разменяете 5 тысяч?

– Вчера кассу сдали, – отозвался продавец.

В магазине больше никого не было – только продавец, пришлый юноша и я, и дело прямой наводкой шло к тому, чтобы мы опять поговорили.

– А у вас нет мелких денег? – и он опять вперил в меня свой тяжёлый взор – взор человека, которому тяжело смотреть в глаза собеседнику.

К слову, я тоже преодолевала себя каждый раз, когда приходилось это делать.

Было видно, как через мгновение он узнал меня, причем не просто начал копаться в голове, пытаясь вспомнить, где до этого мог меня встретить, а сразу воскресил в памяти и маршрутку, и сдачу, и своё смущение.

Мы узнали друг друга, но не находили повода, чтобы объявить об этом.

Поэтому парень безмолвствовал, а я уже раскрыла бумажник и пыталась найти деньги для размена.

Родители щедро профинансировали меня, собирая в долгое странствие, так что – я сама удивилась, что смогла быть ему полезной, – я отсчитала 5 бумажек по тысяче рублей каждая и протянула парню.

Он по всей видимости слабо надеялся на то, что у сопливой девчонки могут водиться такие суммы, и задал мне свой вопрос скорее из вежливости. Однако, как это часто бывает, помощь пришла оттуда, откуда её меньше всего ждали.

С изумлением юноша принял деньги, отдал мне крупную купюру, собрал волю в кулак и продублировал уже единожды сказанное мне "спасибо".

Было бы уместно пошутить на тему того, что уже второй раз за неделю я выдаю ему деньги, что я, как финансовая богиня, предстаю перед ним в нужный момент, обмахивая его зелёным веером; можно было придумать и что-нибудь поостроумнее, но ситуация была слишком стрессовая для нас обоих, слишком много требовалось волевых принуждений, а муза, в том числе муза юмора, не терпит, как мы знаем, даже малейшего насилия.

Поэтому мальчик снова замолчал и сделал первый шаг к деревянной двери, а я оказалась загнана в угол и всё-таки инициировала беседу с продавцом о порошке "Крот".

В принципе, мне было уже всё равно: напряжение вперемешку с чувством неловкости во время объяснений с всё-ещё-незнакомцем достигло пороговых значений, за чем последовал лавинообразный обвал, по телу разлилось противоестественное тепло, и я была готова свернуть горы.

Понятно, чем – нет, кем были заняты мои мысли по дороге обратно – они были рады вернуться на проторенную дорожку и стали целенаправленно скользить, как конькобежцы на трассе. Я утомилась и уже не смела им мешать.

Вечеринка ''кому за …''

"Душа моя, вставай!" – несколько противоестественно назвала меня тётя Ная, войдя в комнату и ухватившись за мягкие некрасивого цвета охры шторы. Сквозь мизерную щель между шторами хлынул напористый поток яркого света, и я увидела, что тётя Ная была без своих фирменных очков и с чем-то кремообразным на голове. Поздоровавшись с тётей и поблагодарив её за своевременный "уэйк-ап колл", я зевнула и ощутила запах аммиака.

"Это я волосы крашу," – предвосхитила мой вопрос тётя Ная,-

"завтрак уже готов, приходи на кухню, а я буду собираться на День рождения тёти Аллы".

Я во второй раз за только что начавшийся сегодняшний день поблагодарила тётушку, села на кровати и начала обдумывать свои планы.

Ещё позавчера тётя Ная показывала мне подарок для своей старой знакомой с работы по имени Алла и предлагала с ней вместе пойти к ней на День рождения.

Тётя Ная говорила, что у Аллы есть внучка Оля, которая также, как и я, учится в восьмом классе, явно намекая на то, что нам нужно познакомиться.

В этом-то и была причина моих сомнений. Если бы это была обычная вечеринка с участием взрослых, я бы, скорее всего, на неё пошла. Безусловно, там было бы скучно, но я бы на несколько часов сменила обстановку, посмотрела, как живут нефтекамские аборигены, поела бы пирог домашнего изготовления, возможно, вкусный. Поучаствовала бы в опросе, посвященном моей скромной персоне, вызвала бы в тёте Нае чувство гордости, в сущности, несколько незаслуженное, за мои успехи в учёбе и за праведный образ жизни. Когда опрос кончился бы, я бы имела полное право уткнуться в телефон или вообще уйти на прогулку.

Но эта Оля… Ничего хорошего я от неё не ждала. Когда мама и папа знакомили меня с детьми своих друзей, это всегда было пыткой.

Пока родители хохотали от души и не замечали, как пролетают часы, я с ощущением камня на душе наблюдала, как тянутся минуты.

Дети эти все как на подбор были или неинтересными, или стервозными, и хорошо, если мы были дома и могли разойтись по разным углам и играть каждый в свои игрушки. Куда было хуже, когда мы встречались в кафе или в парке: в таком случае раза по 4 мы слышали от родителей удивлённое: "Почему вы не общаетесь?".

Один раз было совсем смешно: мама пошла в гости к своей подруге и взяла меня с собой. У подруги, тёти Лены, был сын Андрюшка, на 2 года меня старше. Они называли его не "Андрей", а именно "Андрюшка", что, на мой взгляд, ему очень подходило, потому что он был вредный до безумия, и, когда я оказывалась рядом с ним, мне в первую же минуту становилось стыдно. Андрюшка изрыгал пренеприятнейшие ругательства и с завидной периодичностью издавал неприличные звуки. Его вечная брань вводила меня в полное замешательство: её было так много и она, казалась, произносилась в таком хаотичном порядке, что вскоре я вообще переставала понимать, на кого он сердится, и не адресованы ли эти тошнотворные словечки лично мне, что, наверное, стоило бы проверить, ибо в таком случае мне было бы правильно обидеться и обозвать его в ответ.

Честно говоря, то и дело на досуге я придумывала, как бы я могла оскорбительно назвать Андрюшку, и такие мысли доставляли мне даже некоторое удовольствие. Кроме того, в школе в спортивном зале у нас висит боксёрская груша, и нередко, чтобы разогреть руки перед уроком физкультуры, я бью эту грушу, представляя себе, что это не груша, а… Да, как ни крути, а такой противный мальчишка, как Андрей, до безобразия хорошо подходит на роль козла отпущения.

Андрюшка, в свою очередь, тоже не питал ко мне большой симпатии, и однажды, как только меня препроводили к нему в комнату, а мама с тётей Леной ушли на кухню болтать и смеяться, он сказал: "Я, короче, сейчас другу позвоню, и мы пойдем гулять. Ты, если хочешь, поиграй в мою железную дорогу. Только не сломай! И в пластмассовую коробку не лазь".

Я была счастлива – лучшего поворота сюжета и придумать было сложно, разве что, если бы мама вдруг забрала меня совсем от тёти Лены с её Андрюшкой.

Мы оба боялись, что мамы заметят уход Андрюшки, и вернут его в комнату – это был единственный эпизод в нашей совместной биографии, когда интересы обоих вдруг совпали.

К счастью, мамы так бурно веселились, что Андрюшка после кратких переговоров с Ромой, жившим неподалёку, беспрепятственно улизнул во двор, а я наслаждалась одиночеством и катала своих Барби, Скиппи и Шелли на превосходном поезде, отправляя их поочерёдно на разные курорты.

У нас был шанс и вовсе остаться незамеченными, но в какой-то момент тётя Лена вздумала показать маме старые фотографии и окликнула Андрюшку. Ответа не последовало. После второго обращения к отсутствующему мамы показались в комнате.

"Он пошёл к другу Роме," – начала своё адвокатское выступление я, – "ему нужно было срочно помочь с уроками. Я решила остаться – что я к нему пойду? Я же не знаю этого Рому… Вот я и сижу здесь, Андрюша даже дал мне поиграть в свою железную дорогу".

Видит бог, я старалась создать как можно более положительный образ.

Обе мамы поначалу опешили и хотели было кинуться на поиски Андрюшки и влепить ему выговор за то, что он оставил гостью одну, но я стала уверять их, что он скоро вернётся. Переглянувшись, они признали предложенные ими вначале меры чрезмерными и, когда я ещё вдобавок рассказала, как здорово мне катать своих кукол на Андрюшкином поезде, мамы окончательно успокоились и удалились на кухню продолжать общение.

Вспомнив этот эпизод, я горько улыбнулась и снова стала размышлять о грядущем Дне рождения.

Оля – наверняка какая-нибудь грубая провинциальная девица в некрасивой одежде, одна из тех, кто курит за гаражами возле школы и завидует москвичкам. Возможно, она даже захочет проучить меня за московское происхождение и выкинет какую-нибудь гадость.

Я почти окончательно решила не идти на День рождения к тёте Алле и пошла совершать необходимые утренние процедуры, которые, к слову, здесь, в новой обстановке, виделись даже каким-то интересными.

К тому же, перед уходом на процедуры я надела новейший красивый халат, купленный специально в поездку.

Хотя вечеринка начиналась в обед, тётя Ная хлопотала по её поводу с самого утра.

Подбор наряда и украшений, окрашивание и завивка волос, дополнительный пирог к тому, который наверняка испечёт сама виновница торжества – что же ей ещё в таком захолустном городке делать?..

Тётя Ная была в благостном расположении духа и готовилась к предстоящему мероприятию со всей ответственностью.

Без очков, со свежим цветом волос и пышной укладкой она показалась мне даже красавицей.

"Подумай, Лизон, может быть, тебе всё же захочется почтить Аллу своим присутствием. Я не знаю, кто там будет, может быть, придут другие гости со своими детьми. Правда, может быть, там будет толпа подростков, вдруг Оля познакомит тебя с симпатичным мальчиком?"

Когда тётя Ная начинала свой монолог, я уже открыла было рот, чтобы озвучить вежливый отказ, но тут после её "симпатичных мальчиков" траекторию моих мыслей преградил портрет того чудаковатого юноши, которого я видела в субботу в маршрутке и после в магазине хозтоваров.

Трудно сказать, почему, но я вдруг решила, что появление его на предстоящем празднике ожидается с очень высокой степенью вероятности.

Возможно, это произошло потому, что Нефтекамск виделся мне карикатурно маленьким, и все здешние люди, как я думала, постоянно друг с другом встречаются на этой невеликой площади. К тому же, я уже видела его дважды и ничего не мешало ему попасться мне на глаза в третий раз.

Несколько импульсивно я ответила: "Я решила сходить с вами на День рождения".

Тётя Ная с лучезарной улыбкой на устах однократно ударила в ладоши.

Мы – тётя Ная и я – шли по раскалённому асфальту в 3 часа дня. Я старалась не думать о том, что меня ждёт на празднике, и занимала свои мысли прошлым: вспоминала своих одноклассников и в какой-то момент очень живо себе вообразила, как по морозу преодолеваю долгий путь от автобусной остановки до школы. Каждый раз это было своего рода испытанием. Встаёшь в 6:30 утра, заставляешь себя позавтракать, с трудом собираешься и выходишь на холод. На дворе темнота фиолетовая с красноватым отливом. Дожидаешься автобуса, мёрзнешь. Автобус приходит, в тусклом свете салона пытаешься заняться чем-нибудь – почитать или доделать уроки, но делать это ужасно неудобно. Потом ты снова выходишь на мороз, и только минут через двадцать оказываешься на пороге школы.

Если идти медленно, начинают мёрзнуть ноги. Если разгоняешься, ногам становится теплее, но учащённое дыхание приводит к тому, что мёрзнет нос, гортань, и можно даже языком нащупать похолодевшие изнутри щёки.

Было забавно на время забыться и потом снова ощутить во всей красе июньское пекло.

Этим летом я поймала себя на мысли: мне не верится, что снова наступит зима. Воздух настолько пропах солнцем, всё настолько раскалилось под обжигающими лучами, что ледяной панцирь, которым покрывается мир в декабре-месяце кажется дешёвым розыгрышем для совсем наивных.

Я стала чувствовать, что в этот раз зима куда-то денется, и пыталась найти этому логическое обоснование. Родители позовут меня встретить Новый год в тропиках? Случится погодная аномалия? Я запишусь в аквапарк с искусственным пляжем и не буду выходить оттуда целую зиму?

Тем временем тётя Ная свернула с тротуара, и мы оказались в пахнущем капустой подъезде, темноватом и прохладном.

Третий этаж: раз, два…и вот дверь открывает рыжеволосая полноватая дама, на вид лет 60-ти, энергично приветствует нас, забирает пакет с пирогом и пакет с подарком и представляется: "Алла".

– А это Лизавета, моя племянница! – представляет меня тётя Ная.

Мы надеваем собственные тапки (хозяйка напомнила нам о необходимости взять их с собой) и, как праздничный кортеж, следуем за тётей Аллой в комнату, замечая в коридоре встречное движение: старичка с кудрявой бородой в гражданском пиджаке на 2 размера больше и немногочисленными орденами, и сухощавую тётушку, которую ненароком можно было легко принять за тётю Наю, в фиолетовом платье с брошью в виде розы.

"Иван Никанорыч", – представился старичок, пристально вглядываясь в моё лицо.

"А меня можно называть просто Римма!" – последовала реплика женщины с брошью.

"Лиза. Очень приятно!" – сквозь смущение процедила я.

"Так себе компашка", – подумалось мне, когда я окинула гостей взглядом снова.

Тётя Ная и её копия в фиолетовом платье, очевидно, были ужасно рады друг друга видеть.

"Это я дала им команду носить салаты с кухни", – пояснила тётя Алла.

Мы заняли свои законные места за столом, который был накрыт по случаю празднества в большей из комнат.

Тётя Ная была очень популярна среди гостей: перебивая друг друга, к ней обращались то усатый дядька с чернейшими глазами, сидящий во главе стола, то две стереотипические благодушные бабушки, то красивая женщина лет 50-ти со стрижкой каре, очень напоминающая нашу учительницу математики (верите или нет, но вскоре выяснилось, что она тоже учительница, правда, не математики, а химии – я чуть не подскочила, когда это стало ясно). Женщина говорила прекрасным бархатным голосом, а когда она взяла в руки бокал, я увидела её столь же восхитительный маникюр, и мне невольно захотелось быть на неё похожей – преподавать ли химию или накрасить ногти таким же лаком.

Красота действует на людей мгновенно, вызывая острое желание поклоняться или обезьянничать. Потом часто возникает разочарование, но это только потом. Красивую учительницу химии я видела на этой вечеринке в первый и последний раз, так что её образ остался в моих воспоминаниях незапятнанным, как будто идеальным. Я до сих пор иногда вспоминаю её и до сих пор не отказалась бы быть на неё похожей.

Дед Иван и копия тёти Наи вернулись с кухни, тётя Алла безуспешно пыталась познакомить меня со всеми гостями; никакой "толпы подростков" не было и в помине.

"И где же эта ваша хвалёная Оля?" – про себя задалась вопросом я, ещё раз на всякий случай осматривая собравшуюся за столом публику.

Через несколько минут тётя Алла дала ответ: внучка Оля ушла в магазин за соком, и, как только она вернётся и придут какие-то Гмырины (тут я нарисовала в воображении существ из фэнтези, сочетавших в себе черты гоблинов, гномов и меринов, и не к месту улыбнулась), торжество незамедлительно начнётся.

Гмырины оказались супружеской четой: то были постоянно отпускающий шуточки длинный мужчина с лысиной и кудрявая дама с высокой причёской и пушистыми бровками, которая напоминала жительницу дореволюционной России, воплотившуюся по новой в наше демократическое время.

Все ждали Олю, а она всё не шла. На столе стояли традиционные кушанья, которые готовили все без исключения наши родственники, мамины и папины друзья, родители моих друзей и одноклассников, у которых мне доводилось бывать на Днях рождения.

Салат оливье, крабовый салат, салат из печени трески, нарезанные овощи, нарезанная ветчина, помидоры, фаршированные сыром с чесноком – в какой-то момент я начала развлекать себя припоминанием блюд, которые я обычно ела на домашних праздниках, и поисками их на столе у тёти Наи. Вместо салата из курицы с ананасами я обнаружила чернослив с беконом, также не нашлась селёдка под шубой; в остальном совпадение было полным.

Хорошо или плохо это – что везде, во всех квартирах всех городов готовят одну и ту же еду? С одной стороны, я уже знаю, что из этого списка мне по вкусу, а чего в тарелку класть не стоит. С другой стороны, это довольно странно, ведь люди покупают книги с рецептами, смотрят кулинарные передачи, обедают иногда в ресторанах – неужели они оттуда не в состоянии почерпнуть что-нибудь новое?

Наверное, все просто очень заняты, или им лень думать. А, может быть, они считают, что хорошо приготовить новое блюдо с первого раза не получится, и боятся разочаровать гостей или испортить продукты.

В коридоре раздался сигнал дверного звонка, и вот в коридоре очутилась она – Селифанова Оля, но для меня пока ещё не Селифанова, потому что фамилию её я узнала только поздним вечером.

Оля была одета в мятного цвета платье, напоминающее длинную футболку с круглым вырезом, и удобные сандалии.

Это была девочка или даже девушка лет 15-16 среднего роста с тёмно-русыми волосами. Похоже, что ещё весной она подстриглась так же, как сидящая по соседству учительница, но с тех пор волосы успели отрасти, и были не то средней длины, не то длинными.

Карие глаза с крупными зрачками смотрели серьёзно, но не без лёгкости.

Она не выглядела, как модели с протёртых восхищёнными взглядами до дыр картинок, за внешность которых каждая вторая готова продать душу кому угодно. В каждой её черте был маленький изъянчик: глаза чуть более суженные, чем принято у общепризнанных красавиц, щёки чуть более выступающие, ноги чуть менее худые, плечи чуть более широкие. Однако, эти микро-недостатки удачно накладывались один на другой и, казалось, рисовали свой особенный, весьма приятный взору орнамент.

В ней не было ни следа провинциализма, который я так ожидала увидеть. Не было и потуг сделать себя раньше времени солидной дамочкой: знаете ли, многие подростки, тяготясь своим слишком уж юным возрастом, собирают в кучу все возможные атрибуты взрослости и надевают разом на себя. Девочки рьяно отстаивают своё право носить туфли на высоком каблуке, ходить в школу с длинными накрашенными ярко ногтями, не носить в школу тетрадки и книжки, потому что они не помещаются в дамскую сумочку, а вешать на спину рюкзак для них оказывается совершенно неприемлемым.

Оля была одета со вкусом, но одежда её совсем не отсылала нас к образам взрослых женщин: так одеваться вполне мог ребёнок, живущий в благополучной европейской семье в наше время.

Олино появление спровоцировало цоканье языком и типичные высказывания взрослых, вроде: "Ты ещё сильнее выросла за год" или: "Ничего себе, как ты похожа на мать!". Оля поздоровалась со всеми сразу, отшутилась в ответ на комментарии гостей, поставила на стол 2 пакета сока и пошла в ванную мыть руки.

Я понимала, что Оля будет единственным моим ровесником на этом пиру, но теперь, когда я увидела её, меня перестало удручать отсутствие обещанной компании себе подобных. Оля была интересным человеком: таких сразу видно, как в большинстве случаев сразу видно неинтересных (таких у меня в распоряжении, к слову, был целый класс). Я стала думать, как нам начать разговор, и боялась, что стеснительность в очередной раз не даст мне шансов.

Оля села за стол почти напротив меня.

Усатый дядька произнёс первый тост за здравие тёти Аллы, неожиданно грянула песня "Многая лета", и стали стремительно пустеть вазы с классическими салатами.

Гости сначала бросали фразочки "в зал", а потом разбились на пары и тройки и начали болтать с теми, кто был особенно интересен. К нам подсела сама именинница и начала допрашивать меня о том, как я живу в Москве и чем занимаюсь.

Иногда ответы на вопросы давала, словно мой пресс-секретарь, тётя Наина.

То и дело тётя Алла проводила параллели между мной и Олей; выяснилось, что Оля тоже родилась и выросла в Москве, а в Нефтекамск переехала 7 лет назад по непонятной причине, и тоже учится в 8-м классе.

Я подозревала, что тётя Алла следующим шагом захочет подозвать к нам саму Олю и сомневалась в правильности такой идеи: возможно, Оля как приличный человек тоже не любит навязанные знакомства и сразу поставит на мне крест, если бабушка заставит её развлекать меня только потому, что я того же возраста.

Я отвлеклась на мгновение от беседы с тётей Аллой и увидела, что Олю приветливо шлёпает по плечу крупной ручищей старичок с кудрявой бородой, а она, несколько смущённая, смеётся: "Ой, Иван Никанорыч…"

С счастью, с Олей мы смогли пообщаться без вмешательства родных. Через некоторое время я пошла в ванную, и выходя оттуда, краем глаза заметила Олю на кухне. Она раскрыла духовку и по всей видимости проверяла готовность курицы, запекаемой целиком в окружении весьма аппетитных картофелин, тоже целых.

"Ого, ещё горячее блюдо – а я уже объелась!" – в шутку пожаловалась я, подойдя к дверному проёму, ведущему в кухню.

"О-о-о, да, бабушка предпочитает наготовить побольше, чтобы никто не ушёл голодным, – отреагировала Оля, пытаясь снять картофелину с вилки,

– ты надолго здесь?"

"Пока что на месяц, а там посмотрим. А ты тут уже 7 лет?"

"Да, и, видимо, пока буду жить в Нефтекамске. Я не против: тут классно!" – со всей искренностью заявила Оля.

Она предложила мне сесть на тахту, и стала спрашивать, в каком районе Москвы живёт моя семья, в какую школу я хожу и чем занимаюсь в свободное время.

Как выяснилось, соседями мы не были, и похвастаться героическим хобби я тоже не могла. Впрочем, Оля тоже особенно ничем серьезно не занималась, и мы стали думать, куда могли бы применить свою пока ничем не обремененную натуру.

Разговор продолжался какое-то время, потом Оля подумала, что картошка уже пропеклась, и мы стали выгружать её из духовки в эмалированную миску, потом из комнаты стали приходить люди с пустыми салатницами, давая хозяйке понять: пора подавать горячее.

Мы с Олей пару раз вместе носили посуду на кухню и с кухни и несколько раз обменивались шутками, сидя за столом.

Оля охотно вступала в разговоры со мной, но я не считала себя вправе считать такое внимание эксклюзивным, потому что вежливо и весело она общалась с каждым из здесь присутствующих – скорее всего, Оля была попросту хорошо воспитана.

На десерт подали торт, который поднял со дна моей души щемящие воспоминания: это был чернично-сметанный торт в форме муравейника бледно-фиолетового цвета, в какой обычно бывают окрашены книги о добрых феях. Такой же цвет получается, если смешать сметану с черничным вареньем.

Торт состоял из шоколадного бисквита, местами пропитанного сметанным кремом; отсеки муравейника были соединены сиропом с орешками, а по поверхности он был обмазан той самой чернично-сметанной сказочного цвета массой.

Такой торт был на Дне рождения Люды – девочки, которая приглашала меня к себе, когда я жила на даче у двоюродной бабушки. Я ездила туда 4 лета подряд; Люда жила по соседству, и я всё время на неё удивлялась. Она всегда была подстрижена довольно коротко, но на парня не походила; у неё были пухлые большие губы, и имя "Люда", как я всегда считала, было подобрано для неё очень удачно, потому что, чтобы произнести: "Лю-ю-юда", нужно было вытянуть губы в трубочку, и получалось лицо, весьма напоминающее её.

Также я считала очень удачно названной нашу соседку Ирину, потому что она всё время улыбалась, а, когда мы говорим: "Ирина", мы тоже автоматически начинаем улыбаться.

Вернёмся к Люде. Люда была меня на целых 5 лет старше, она часто ходила в джинсах и джинсовой куртке или в джинсовом комбинезоне, она была высокая, а День рождения её выпадал на лето. У меня, например, День рождения весной, у моих немногочисленных подруг – тоже весной или зимой, у родителей – весной и осенью, и мне до недавнего времени казалось чем-то невероятным родиться летом и праздновать День рождения на дачной веранде.

Итак, Люда, невероятно взрослая, в невероятной одежде, празднующая День рождения летом, всегда приглашала меня к себе на праздник и никогда не вредничала, хотя я была намного младше.

Люда хотела стать актрисой, и однажды на День рождения она показала взрослым театральную постановку "Красная Шапочка". Сама Люда играла бабушку, мой двоюродный брат – волка, Настя, сестра Люды, Красную Шапочку, Володя и Юля с соседнего участка – охотников; я же должна была под конец произнести слова автора – Люда говорила, что моя роль очень важная, потому что сразу после моих слов закрывается занавес.

Я свою миссию провалила тотально: во-первых, спектакль должен был стать сюрпризом для всех наших родителей, бабушек и дедушек, – я после первой же репетиции доложила обо всем двоюродной бабушке, на чём была замечена братом и получила от него нелицеприятный выговор с парой запрещенных в приличном обществе словечек.

Непосредственно на выступлении я перепугалась, и, появившись на сцене, испытала внезапный приступ амнезии: я не вспомнила ни единого слова автора, хотя повторяла свой текст ежедневно и начала готовиться за 2 недели до спектакля. Я долго стояла посреди так называемой сцены, смотрела вниз, ковыряла носком туфли пол, сцепляла руки в замок и расцепляла обратно. Когда за кулисами начала что-то нашёптывать Люда, стало окончательно ясно, что текст в мою голову возвращаться не намерен. Тогда я перевела взгляд на зрителей и многозначительно сказала: "Всё!".

Занавес с ручным приводом стал медленно закрываться, а зал так и лёг от хохота.

Это было нечто ужасное! По иронии судьбы я вспомнила забытые слова через минуту, но было уже поздно.

Больше я никогда не участвовала в театральных постановках, а на День рождения Люды я сходила потом ещё единожды, после чего двоюродная бабушка заболела, и мы перестали ездить к ней на лето.

Так вот, ко Дню рождения Люды мама пекла ей каждый год именно этот торт, чернично-сметанный! Он считался фирменным тортом тёти Наташи, и тут, представляете, точно такой же торт появляется у бабушки Оли в далёком Нефтекамске!

Может быть, рецепт этого торта знают всего 2 человека в мире?..

Мне было приятно вспомнить Люду, тётю Наташу, двоюродную бабушку, тихие летние каникулы среди разлитой по земле зелени, игры на деревянных верандах и террасах, ссоры с братом из-за мелочей и быстрые примирения.

Вот, какое важное значение в жизни человека может иметь чернично-сметанный торт.

Торт тёти Аллы был пресноват, но это не имело уже никакого значения: свою ностальгическую роль он исполнил на "отлично".

Вскоре на город спустился вечер.

Некоторые гости стали расходиться по домам, половина мест возле стола опустела, и у оставшихся появилась возможность подсесть к тем, с кем особенно хотелось поболтать.

Весьма оживлённо шла беседа между тётей Наей и дамой в фиолетовом платье; тётю Аллу всё пытался развлечь широкоплечий кавалер с усами. Оля взяла несколько тарелок со стола и предложила мне перенести ненужную посуду на кухню.

"Не скучно тебе среди старичков?" – с улыбкой спросила она у меня, когда мы вышли в коридор.

Я отвечала отрицательно. Мы убрали со стола всё, что только требовалось, и Оля предложила мне улизнуть с подходящего к концу торжества к ней в комнату, чтобы посмотреть фотографии.

Мы отпросились у тёти Аллы и пошли в небольшую каморку, принадлежавшую её воспитанной внучке.

Комнатка была обставлена, как любая спальня в старой квартире.

Оля сказала, что обожает бумажные фотографии, и заказывает печать электронных снимков, которые впоследствии ей присылают по почте.

У Оли накопилось много альбомов, в которых хранится много эпизодов её жизни – московской и нефтекамской.

Оля показывала мне фотографии; когда на фотографии были видны плакаты какой-то группы, мы заводили разговор о любимой музыке. Мы обсуждали наши классы: в Нефтекамске Оля обрела куда больше друзей, чем в московской школе. Вскользь Оля дала понять, что ей знакомо одиночество и ощущение невозможности подружиться ни с одним из ребят в своем классе.

Нам было интересно – мне так точно. Была уже половина десятого, когда к нам постучались тётя Ная с тётей Аллой и объявили о том, что праздничный вечер окончен.

Мы с Олей обменялись телефонами и завтра вечером договорились сходить на прогулку.

Мы с тётей Наей вышли на улицу, нагруженные гостинцами в виде остатков с праздничного стола. Было ещё не совсем темно. Меня под руки подхватывал летний ветер, обнимал за плечи, раздувал капюшон синей ветровки, который поднимался и хлопал, как парус у корабля.

Впервые за долгое время мне было хорошо. Сейчас я не думала ни о чём. Я немного устала от впечатлений, и лишь где-то вдали мелькали мысли о том, что бывают на свете люди, с которыми хочется дружить и которые хотят дружить со мной.

Возможно, если бы на празднике у тёти Аллы я встретила парня из маршрутки, если бы между нами завязалось чувство, и даже если, чего не бывает, он бы меня поцеловал прямо на глазах у гостей, мне бы не было так упоительно хорошо, как сейчас. У меня бы кружилась голова, я бы видела перед глазами этого парня и только этого парня. Я бы была влюблена по уши, но настолько ли это удивительно?

Я не сомневалась в том, что однажды у меня будет настоящая любовь. Да, сейчас пока нет намёка на никакую, даже самую глупую, захудалую взаимную симпатию. Я до сих пор ни разу не была на свидании, не получала от парня цветов и не целовалась.

Но взрослые люди как-то создают семьи! Из них кого ни возьми – у всех мужья-жёны, дети. Наверное, приходит такой возраст, когда у тебя неминуемо появляется семья, хочешь ты этого или нет.

А вот друзья…не уверена, что у каждого взрослого есть хороший друг. Они зачастую общаются с такими скучными экземплярами, что этому не находится никакого объяснения, кроме одного: других друзей у них нет, и они связываются с этими, скучными, от безысходности!

Я лишилась большинства своих старых друзей, как только закончила 4-й класс и перешла в дальнюю школу. В начальной школе у меня их было много. Когда я начала учиться в другом месте, мы стали видеться всё реже и реже, и в итоге у меня осталась всего одна подруга, которой всё время некогда, потому что она занимается музыкой, рисованием и плавает в бассейне, из-за чего все её вечера беспробудно заняты.

Честно говоря, не знаю, смогли ли бы мы сохранить дружбу с ребятами из "началки": порой мне кажется, что, пока мы маленькие, нам очень мало нужно, чтобы стать друзьями – достаточно несколько дней посидеть за одной партой или покачаться на рядом стоящих качелях.

Потом, по мере взросления, меняются интересы, нас многое начинает раздражать в себе и в других, и хочется общаться только с теми, кто по-настоящему близок по духу, кому можно доверять и кто не делает всей ерунды, которую делает большинство подростков.

Так что встретить друга – гораздо большая удача, чем встретить любовь.

Я засыпала всё с тем же радостным ощущением спокойного величия происходящего. У меня не кружилась голова, я не была вне себя от любви, как это бывает, когда появляется надежда на ответные чувства от понравившегося парня, но я очень хотела, чтобы я и Оля стали лучшими подругами. Я не исключала такой вероятности. Боже, неужели?..

Откуда берётся дружба

Вечером следующего дня мы с Олей сидели в её комнате и листали фотографии. Завтра мы собирались с самого утра пойти знакомиться с компанией ребят, с которыми Оля дружила давно и крепко.

Члены команды выглядели приветливыми, и я допускала, что при очень удачном стечении массы факторов нам будет неплохо вместе.

"Это – Воронова Таня, моя одноклассница, – поясняла Оля, указывая на милую девочку в розовой кофте и с чёрными волосами, собранными в хвост, – у неё есть брат Вадим. А вот наша красотка – Аня Ержанова".

В этот момент по Олиной команде я стала разглядывать ещё одну девочку, на этот раз с крашеной рыжей шевелюрой.

"Красотка?" – переспросила я.

"Красотка, конечно, – с улыбкой подтвердила Оля, – в классе все девочки пытаются быть на неё похожей: одеваются так же, стараются так же говорить. Когда я только приехала в город, меня посадили с ней за одну парту, и так мы с ней с тех пор и общаемся".

Казалась ли мне Аня красивой? Думаю, если бы существовала какая-то объективная оценка красоты по совокупности факторов, она была бы выше у Тани. Таня была миловидная, тоненькая, она словно подсвечивалась изнутри сиянием девичества, молодости, нежности. Наверняка она была отзывчивой и мягкой по натуре.

Аня поглядывала на мир с прохладцей. Было видно, что она не просто догадывается о том, что красива – она в этом не сомневается, и пользуется красотой, как оружием.

На ней был макияж, волосы были старательно уложены; Ержанова Аня вряд ли скучала по кукольному дому и классу зверят, глядящему на настоящую графитную доску –  любимым игрушкам, которые я пару лет назад не без боли в сердце волевым усилием сложила и убрала в коробку на веки вечные, потому что "в моем возрасте уже стыдно в такое играть".

Аню по-видимому давно не волновали все эти детские глупости. Она вместо кукол наряжала себя, как куклу, и не устраивала свадеб между Барби и Кеном – она наверняка уже строила глазки живому Кену, может быть даже парой классов постарше, и наверняка гордилась ответным вниманием с его стороны.

У нас в классе были похожие девушки, и я не могу похвастаться тем, что была с ними дружна.

Вадим был похож на Таню внешне (неудивительно!), смотрел в объектив дружелюбно и добродушно.

Рядом обнаружился спортивный белобрысый Коля Онуфриев, в которого, как было сказано мне по секрету, влюбилась Ержанова Аня.

Я испытывала лёгкую дрожь при мысли о том, что завтра познакомлюсь с Олиными друзьями вживую. Я с трудом верила, что у меня теперь есть Оля – такая прекрасная приятельница, с которой легко и интересно, и наша только завязавшаяся дружба представлялась мне удачей случайной и хрупкой. Я видела тысячу сценариев, согласно которым наше общение сошло бы в скором времени на нет – в том числе, в случае, если меня не примут в её компании или если мне в ней будет трудно. Если Олю к дерзкой приезжей девчонке начнёт ревновать законная и давняя подруга Аня, в таком случае мне точно придётся отступать, потому что наживать врагов в лице таких непростых девушек, я знала, опасно для жизни. И хотя я скучала по большим компаниям, какими мы собирались иногда в период учёбы в начальной школе, я бы предпочла не рисковать Олей во имя туманного, никем не гарантированного счастья от общения в коллективе. Но Оля настойчиво твердила, что завтра она познакомит меня со всеми значимыми для неё местными персонами, и тон её не терпел возражений, и я смирялась постепенно с отсутствием выбора. «Бог дал, бог взял» – вспоминала я бабушкину излюбленную поговорку, вспоминая о том, что ещё 3 дня назад ни о какой Оле я и слыхом не слыхивала.

И вот судное утро настало. Было ещё прохладно, когда Оля зашла за мной. На тот момент я кое-как позавтракала и успела одеться. Мы побрели по нашему району к футбольному полю, где почти ежедневно собирались ребята. Оля заметила напряжение в моём лице, я объяснила это тем, что не выспалась, из-за чего у меня кружится голова.

На поле мы пришли первыми и уселись на скамейку. Я начала было надеяться на то, что ребята разбрелись по своим делам и нашей встречи сегодня удастся избежать, но тут на горизонте появились мальчик с девочкой, в которых я сразу же узнала Ворониных, брата и сестру.

– Приве-е-ет! – закричала им Оля, прыжком поднимаясь со скамейки.

Я последовала её примеру – тоже встала и поприветствовала ребят.

– Знакомьтесь, это – Лиза, моя новая подруга из Москвы! – объявила Оля, и мне польстило такое звание.

– Ого! Ты за эти дни успела съездить в Москву и привезти Лизу? – выдвинула шуточное предположение сестра.

– Я Вадим, а это – Таня, – перебил её брат. – Добро пожаловать в наш захолустный, но уютный городишко! Как тебе здесь, кстати? И…какими судьбами?

– Я здесь у тёти, приехала погостить на месяц. У вас тут здорово, не хуже чем дома! – преодолевая некоторое волнение, ответила я.

– А я был в Москве, в детстве! Честно говоря, уже ничего не помню! – устыдившись, зажмурил глаза Вадим.

– А я вот не была ни разу. Надо бы съездить! – приняла спонтанное решение Таня.

– Приезжайте, конечно, я вас у себя дома размещу! – решила проявить гостеприимство я.

– А вдруг мы маньяки какие-нибудь? Не боишься? – соригинальничал Вадим.

– Оля уже написала за вас расписку – что вы нормальные! – нашлась я.

Мы вчетвером рассмеялись. Первый разговор невзначай, кажется, прошёл удачно – начало общению было положено.

– Да ну-у, маньяки! Самые благонадёжные граждане! – добавила Оля.

Затем мы стали выяснять, кто чем увлекается, и я узнала, что Таня рисует эскизы одежды, а Вадим коллекционирует советские фотоаппараты и снимает на них всё, что видит вокруг. На сегодняшний день он уже владел 8-ю, включающими «Зениты», «Киев», «Зоркий» и даже фоторегистратор специального назначения «Снежинка», который он к большому сожалению своему никак не мог отремонтировать.

Первый фотоаппарат достался ему от дедушки, а остальные он главным образом покупал с рук или выменивал, и один раз ему повезло обнаружить целый и почти работающий «Зенит» у мусорного бака. Вадим за несколько лет неплохо освоил искусство фотосъёмки, и теперь его постоянно кто-то звал пофотографировать – школьные последние звонки и Дни рождения учителей, портретные фотосессии с соседскими и деревенскими девчонками, свадьбы и крестины родственников… Слава о фотографе Вадиме уже распространилась на соседние населённые пункты, и совсем незнакомые люди из окрестных селений просили поснимать их за самые разные вознаграждения.

Вдохновенный рассказ Вадима о возможностях советской фототехники был то и дело прерываем репликами Тани и Оли о том, какой успех имеют работы мастера. Меня, к слову, ещё никогда не снимал фотограф, за исключением разве что пары эпизодов в школе, когда нас обрядили в весьма нелепые костюмы, причём выглядела я на получившихся фото так, как будто я неделю до этого провела в одиночной камере на хлебе и воде. Я почувствовала, что горю желанием поучаствовать в фотосессии, возглавляемой моим новым знакомым, и Вадим, будто читая мои мысли, изрёк: «Приходи и ты ко мне на фотосет!».

– Давай, давай! – видимо, чтобы он не передумал, с нетерпеливыми жестами стали его подначивать Таня и Оля.

– А мы же в субботу на поля собирались, может быть, там и пофоткаешь Лизу? – спросила Таня.

– Конечно! К тому же, я и так везу с собой фотоаппарат, потому что Гульнар и Даша… – начал было что-то говорить Вадим, но Таня прервала его насмешливым: «Опять?!»

Оля объяснила мне, что в деревне недалеко от Нефтекамска живут две девушки, которые души не чают не то в Вадиме лично, не то в фотографических шедеврах, которые у него каждый раз получаются, и постоянно одолевают его просьбами приехать к ним под самыми разными предлогами.

– Но ведь тебе, наверное, хочется, чтобы осталась память о Нефтекамске, а не о какой-то никому не известной деревне? – высказал вполне здравое предположение Вадим.

– Послушай, для Лизы сам Нефтекамск – никому не известная деревня! – съязвила немного Таня.

Позже я заметила, что Таня и Вадим, такие мягкие и простодушные в общении с посторонними, имели обыкновение вонзать свои тонкие зубки, иголочки и коготочки друг в друга. Особенно ярко это проявлялось у Тани. Когда Вадима не было рядом, она терялась среди своих приятелей, шутила очень редко и превращалась в миролюбивое и очаровательное создание без тени дерзости. В присутствии же брата Таня пускала в ход всё острое и язвительное, что только было в ней – или было подсмотрено у других, вычитано в книгах или увидено в кино. Она напоминала ребёнка, которого вдруг перестали одёргивать родители, и он дал волю всей своей неуёмной энергии и уже не может перестать изобретать всё новые и новые шутки, зачастую смешные только для него самого, не может не ёрзать и не принимать немыслимые позы, и всё идёт по нарастающей, пока зазевавшийся родитель снова не обратит внимание на своё дитя и не призовёт его к порядку. Наверное, из Тани в дальнейшем получится весьма кокетливая дама, но не будет же она во взрослом возрасте брать с собой на встречи с кавалерами Вадима…

Я убедила обоих Ворониных, что Нефтекамск мне интересен, и мы условились провести целых две фотосессии: сельскую и городскую. К сожалению, у меня не было никаких серьёзных увлечений, о которых я могла бы часами так же увлечённо рассказывать, поэтому после короткого рассказа про школу я стала отвечать на вопросы ребят про Москву. Разговор продлился не так долго, потому что вскоре к нам подошёл Онуфриев Коля.

Это был белобрысый, загорелый, курносый парень спортивного телосложения.

– О-о, пока я спал, Вадим уже успел познакомиться с девушкой? – произнёс Коля, пожимая руку Вадиму и вопросительно глядя в нашу с девчонками сторону.

– Учись! – парировал Вадим.

– Ну да, Вадим познакомился! Познакомилась Оля, а Вадим пришёл на всё готовенькое! – бесстыже выдала брата Таня.

– Вадим и без Оли неплохо справляется, у него есть смертельное оружие – фоторужьё! Ну ладно, познакомились – познакомьте и меня. Как тебя зовут?

– Лиза.

– А я Коля. Откуда ты приехала?

– А как ты понял, что она приехала? – тут же поинтересовалась Оля. – Ты что, всех девушек Нефтекамска наперечёт знаешь?

– Да нет, хотя-я… Я заметил, что ты… одета что ли по-другому. Или взгляд у тебя такой, как будто ты ещё не освоилась в новом городе. Откуда ты?

Я смутилась. Это действует безотказно: если кто-то посторонний говорит тебе о том, что ты не уверен или стесняешься, это утраивает чувство неловкости в тебе, и вот ты уже в полной мере подтверждаешь его правоту. Высказывание это сразу оттолкнуло меня: мне подумалось, что Коля отрабатывает на мне приёмы, которыми уже пользовался не раз в общении с другими людьми. Доморощенные психологи, пытающиеся тебя обезоружить наглым замечанием о том, что они усмотрели в твоих жестах и выражении лица, никогда не были мне симпатичны.

Мой ответ на вопрос Коли попытались сдержать Таня и Оля: «Не говори, не говори, пусть сам угадает!».

– Москва? – с первого выстрела попал в яблочко Коля.

– Мимо! Новый Уренгой! – решил ввести его в заблуждение Вадим.

Коля поддался.

– Ясно… – несколько неуверенно протянул он. – И как ты к нам попала?

– Да нет, Коль, ты прав, я из Москвы. – восстановила справедливость я. – Как ты догадался?

Коля бросил злобный взгляд на хихикающего рядом Вадима.

– То-то же! Да я просто вспомнил Ольку, когда она только приехала. Вы с ней чем-то похожи.

Оля обняла меня сбоку, прислонившись щекой к щеке, со словами: «Одно лицо!».

– Слушай…а не сестра ли это твоя часом? – после однократной лжи Вадима начал подвергать сомнению всё сказанное ему Коля. – А? Может быть, ты не Лиза, а Валя?

– Да-да, Лизе же уже двадцать семь лет! – поиронизировала Оля.

Коля оглядывал меня с головы до пят в недоумении. Пожалуй, на столь солидный возраст я не выглядела, хотя, честно говоря, мне бы польстило, если бы Коля сделал такое допущение – что мне пусть не двадцать семь, но двадцать или двадцать один – вот было бы здорово!

– Нет, я не Валя, я Лиза, мне пятнадцать. Я здесь в гостях у тёти, а с Олей мы познакомились на Дне рождения её бабушки.

– Бабушку с прошедшим… – будучи всё еще в прострации, молвил Коля.

– Спасибо! Да не врём мы, что ты?

– Озадачили мы его! – улыбнулся Вадим.

– Ну, врёте вы или нет, выяснится потом. Ты к нам надолго?

Пока Коля задавал этот вопрос, к нам примкнула красавица с классного фото по имени Ержанова Аня. У неё были такие же длинные рыжие волосы, но на этот раз она заплела их в 2 косы и прижала сверху кепкой; она была одета в джинсовый комбинезон с шортами поверх белой майки и выглядела очень стильно. Я невольно задумалась о своём сегодняшнем наряде, и мне стало совестно за то, что он и вполовину не так хорош, как у Ани. Настроение подпортилось, хотя мы ещё не начали говорить.

– Привет! О, у нас новенькая? Как тебя зовут?

– Привет! Я Лиза.

– Аня!

Аня отличалась манерой разговора, типичной для девушек, знающих цену своей красоте. Они обычно говорят довольно монотонно, практически без эмоций, голос их звучит глуховато и не очень приятно, но никто, если специально не прислушивается, этого не замечает – никто и не прислушивается, потому что внимание собеседника оказывается захвачено в плен неземным обликом красавицы.

Она тоже спросила, откуда я, и мы тоже проиграли с ней тот же трюк, которым пять минут назад был удостоен Коля, причём Коля, как недавняя жертва той же ловушки, был наиболее неумолим в запутывании Ани. В итоге Аня рассердилась на него и сказала, что угадывать город больше не будет. Мы стали уговаривать её довести дело до конца, но она отнекивалась, и мне пришлось раскрыть все карты, не дождавшись правильного ответа.

Она будто бы зауважала меня больше, когда узнала, что я из Москвы. У некоторых людей в голове есть чёткие представления о престиже, и уважение и неуважение их можно легко вызвать, обнажив маленькую деталь, вписывающуюся или не вписывающуюся в эти представления. Чары могут кристаллизоваться вокруг достатка, марки телефона или места проживания, и, похоже, я со своим городом угодила в ту самую «уважительную» мишень в голове у Ани.

Аня и Коля какое-то время интервьюировали меня на разные темы. Потом я задала вопрос о планах компании на сегодня. Коля сказал, что утром они собираются играть в мяч, в после мы можем отправиться в центр города, чтобы я посмотрела местные достопримечательности. Разумеется, я была согласна.

– А уже все пришли? – поинтересовалась я, припоминая ещё Настю-гимнастку и пытаясь понять, кто ещё с фото Олиного класса мог ожидаться на сегодняшней прогулке.

– Ещё Тарас будет. – отрапортовал Коля.

Я ни на грамм не сомневалась в том, что мы ждём Настю, и потому поначалу подумала: "Наверное, Тарас – это её прозвище. Настя Тарасова? Настя Тарасевич? Как же её…?".

Мы решили подождать ещё 5 минут, Настя-«Тарас» всё не появлялась, и было решено начинать игру без неё. Играть планировали в пионербол – благо, мы часто играли в него на школьной физкультуре, правила я знала, и это придавало мне уверенности. Разделились на команды, Оля подала, завязалась игра. Минут через 15 какой-то парень окликнул нас: "Стоп-игра!". Я оглянулась: навстречу нам шёл он, тот самый загадочный тип, который встретился мне за недолгое время пребывания в Нефтекамске уже дважды!

Я не могла допустить, что он дружит с этими ребятами: не то я думала, что он старше, не то – что он, такой странный, и общаться должен с гуманоидами своего круга. Что-то сжималось у меня в животе, пока он шёл к нам, и мне казалось, что, как только он достигнет нас, я сделаю что-то неприемлемо-глупое, потому что я на глазах теряла способность вести себя естественно, как и сохранять ясный рассудок. На секунду у меня закралось подозрение, что он, представитель противоборствующего клана, идёт разобраться с нашей компашкой, потому что она нарушила его покой или чем-то насолила ему незадолго до моего вступления в неё.

Но нет – парень пожал руки Коле и Вадиму и уходить не собирался.

Мне хотелось, чтобы он как можно дольше не замечал меня, но тут как назло подоспела Оля.

– А у нас пополнение! Знакомься: Лиза, моя подруга, приехала из Москвы.