Убийство у Тилз-Понд. Реальная история, легшая в основу «Твин Пикс» бесплатное чтение

Дэвид Бушман, Марк Гивенс
Убийство у Тилз-Понд
Реальная история, легшая в основу «Твин Пикс»

David Bushman, Mark Givens

MURDER AT TEAL’S POND:

HAZEL DREW AND THE MYSTERY THAT INSPIRED TWIN PEAKS

Copyright © 2021 by David Bushman and Mark T. Givens

This edition is published by arrangement with Aaron M. Priest Literary Agency and The Van Lear Agency LLC

© Самуйлов С. Н., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Бетти Калхун, рассказчице

Предисловие

Какая первая «история о привидениях» вам запомнилась? Та, что оставила отметины, если не шрамы. Та, от которой повеяло странным холодком смерти.

Свою я услышал от бабушки по материнской линии. Слова «яркая» и «странная» описывают ее лишь в незначительной степени, она – более чем подходящий пример архетипа старухи, одного из вечных мифологических проводников в подземный мир. Бывшая глава музыкального отдела ФМП^[1] и одна из основателей УСС^[2] в Лондоне во время Второй мировой войны, Бетти Лоусон Калхун была блестящей, сложной и заядлой выдумщицей.

Семья у нее была городская, отец был опытным инженером и профессором Политехнического института Ренсселера (ПИР) в Трое, штат Нью-Йорк, в то время процветающем промышленном центре, расположенном вверх по реке от Олбани. Когда пандемия испанского гриппа опустошила страну в 1918 году, Томас Лоусон перевез свою жену и двух маленьких дочерей в сельскую местность. На необжитом лесистом плато в двадцати милях к юго-востоку от города, неподалеку от берегов идиллического горного озера, он купил ветхий фермерский дом восемнадцатого века. Томас превратил его в солидный особняк из десяти комнат, скупил бо́льшую часть необработанных земель вдоль береговой линии, построил дороги и ветряную мельницу и, продавая участки или бревенчатые домики друзьям и коллегам, в скором времени создал активное сообщество из представителей высшего среднего класса, собиравшихся для летнего отдыха.

Жизнь счастливых семейств на берегах этого озера изменилась навсегда и к лучшему. Для представителей окружающего местного народа, жившего на этом плато в изоляции в течение семи поколений, не изменилось почти ничего. Они работали на новоприбывших, но держались от них на расстоянии, живя тяжким трудом с земли, заготавливая лес, производя древесный уголь и перегоняя, во время «сухого закона», самогон.

Два разных мира.

Легенд хватало с избытком. Обосновавшиеся в горах семейства, в особенности девять из них, считались потомками гессенских наемников, дезертиров из британской армии во время Американской революции, привлеченных в эту местность ее сходством с их родным Шварцвальдом, Черным Лесом, который был прославлен братьями Гримм как источник всего зловещего. Местный талант, Вашингтон Ирвинг^[3], запечатлел то же неизъяснимо жуткое настроение лесов, холмов и озер на севере штата, где безучастная свирепость природы поражала тех, кто осмеливался вторгаться и пытаться приручить ее. Всякий раз, когда стекла окон сотрясал гром, Бетти ссылалась на местные предания: то призрачные голландцы Рипа ван Винкля^[4] забавляются игрой в кегли в своем горном логове.

Когда мы были подростками, местные жители представлялись нам кем-то вроде крестьян из русской литературы: колоритными, унылыми, преданными, с душком неопознанной опасности. Более прозаическое объяснение, к которому мы пришли позднее, состоит в том, что два столетия лишений, невежества, смешанных браков, алкоголизма, безумия и кровосмешения не принесли почти ничего, кроме боли и трагедии. Мы постоянно слышали шепотки о случавшихся «в горах» ужасных вещах и встречали многих из этих людей на протяжении всего детства. Немногие из тех историй пробирали меня до костей; достаточно сказать, что, когда позднее я посмотрел фильм «Избавление», тамошние местные показались мне знакомыми.

Итак, к истории о призраках Бетти: двое местных работяг возвращаются к себе в горы после еженедельного ритуала с посещением городского паба в день зарплаты и сталкиваются с чем-то сверхъестественным.

* * *

Полная луна. Ясная, тихая ночь, ранняя осень, дыхание зимы в воздухе.

И вдруг – мучительно долгий, громкий, похожий на мычание стон со стороны коровьего пруда. И вслед за стоном над водой возникает в лунном свете мерцание, принимающее в проспиртованных мозгах форму борющейся человеческой фигуры. Объятые страхом и подгоняемые ужасом, пьянчужки мгновенно трезвеют и бегут домой, обещая отказаться от дурных привычек.

Мы слушали выпучив глаза, ведь каждый день проходили мимо Коровьего пруда, поднимаясь и спускаясь с горы. Привидения? Проклятье.

– На следующий день, – посмеиваясь, продолжала Бетти, – соседний фермер обнаружил, что одна из его коров заблудилась да и увязла на мелководье.

– А с чего они вообще решили, что это призрак? – с детской наивностью спрашивал я.

– О… Десятью годами ранее в том самом пруду обнаружили тело молодой женщины, жертвы убийства. – Бетти подает это как объяснение, кульминационный момент, заключение.

Я же воспринял все по-другому. Там, в пруду, умер реальный человек. Бетти не называла имени несчастной и, даже когда ее расспрашивали, никаких подробностей вспомнить не могла. С течением времени ни единого факта о той молодой женщине не появилось – возможно, вся история была полностью выдумана, – но образ бедной, позабытой души поселился в уголке моего сознания.

Спустя два года в Калифорнии то же чувство коснулось меня. Во время учебы в школе-интернате в Канаде четырнадцатилетняя Сьюзан Фрески, дочь босса моего отца и сестра одного из моих лучших друзей, подверглась нападению и была убита психически неуравновешенным молодым человеком. По мере того как я узнавал больше о широко распространенной угрозе сексуального насилия, с которой женщины сталкиваются в повседневной жизни, эти два ужасных события объединялись в моем сознании.

Двадцать пять лет спустя эти воспоминания обрели вымышленную жизнь в образе Лоры Палмер. Или, скорее, Лора Палмер позволила исследовать и объяснить возможные варианты случившегося с той бедняжкой в пруду.

После того как «Твин Пикс» вышел в эфир, я сам купил дом на этом озере и впервые за последние десятилетия стал проводить там лето. Оказалось, что парень, которого я знал с детства, Джон Уолш, местный мастер на все руки и старожил, – его дед работал на моего прадеда и Бетти, – так же, как и я, интересуется этим случаем и многие годы пытается разобраться в нем.

Она была самая что ни на есть настоящая. У нее было имя. Двадцатилетняя Хейзел Дрю – красивая блондинка, так или иначе связанная со многими влиятельными людьми, – умерла в том пруду жаркой июльской ночью 1908 года. Местная девушка, перебравшаяся в город, столкнувшаяся с новым, бурным образом жизни и захваченная им. Ее история стала региональным, а затем и национальным скандалом. Так что даже россказни Бетти о двух пьяницах, десять лет спустя принявших заблудившегося теленка за призрак Хейзел, оказались правдой.

Дэвид Бушман, редактор «Вэрайети», несколько лет назад прислал мне по электронной почте письмо. Прослышав об этой истории – я мимоходом упомянул о ней в интервью, – Дэвид и его соавтор, Марк Гивенс, захотели копнуть поглубже и провести расследование. Я дал свое благословение и предложил некоторые направления для поиска, указав и на моего старого друга детства.

Созданное и представленное ими здесь – это проведенная спустя столетие тщательная реконструкция сенсационного, забытого преступления, последовавшего за ним расследования и его итогов для столичного региона. История столь же захватывающая, как и эпизод из сериала «Закон и порядок: Специальный корпус». Это неустанный поиск ответов и справедливости не только для Хейзел Дрю, но и для всех женщин, которые продолжают становиться жертвами чудовищной эпидемии насилия. Теперь мы знаем, что это преступление старо как мир.

Я думаю о ней всякий раз, когда прохожу мимо Тилз-Понд. Круги от того убийства, всколыхнувшие тихие воды озерца, продолжают распространяться по всему миру уже более ста лет. Для всех наших Хейзел, Сьюзан и Лор эта книга – обелиск памяти об их потерянных и украденных жизнях.

Марк Фрост,

соавтор «Твин Пикс»

Действующие лица

Жертва

Хейзел Айрин Дрю, двадцатилетняя женщина из Троя, тело которой было обнаружено в пруду Тилз-Понд 11 июля 1908 года.

Детективы

Дункан К. Кей, детектив округа Ренсселер и правая рука окружного прокурора; пехотинец-республиканец и предполагаемый сторонник антикатолической Американской ассоциации защиты.

Джон У. Лоуренсон, детектив полиции Троя, занимавшийся расследованием этого дела.

Джон Х. Мернейн, детектив округа Ренсселер, напарник Лоуренсона, работавший в первую очередь по Трою.

Джарвис П. О’Брайен, окружной прокурор округа Ренсселер, отвечавший за расследование; твердый сторонник Республиканской партии.

Уильям П. Пауэрс, детектив округа Ренсселер, работавший в первую очередь по Сэнд-Лейку; также активист Республиканской партии.

Луис Ансер, детектив полиции Троя, работавший в сельской местности с Пауэрсом.

Доктора

Доктор Элиас Б. Бойс. Житель Сэнд-Лейка, первый врач, оказавшийся на месте происшествия; помогал при вскрытии и настаивал на том, что Хейзел задушена.

Доктор Гарри О. Фейрвезер. Врач из Троя, помогал при вскрытии; противник версии удушения.

Доктор Элмер Э. Рейхард. Врач из Сэнд-Лейка, помогал при вскрытии.

Моррис Х. Строп. Коронер округа Ренсселер.

Семья

Джон Дрю. Отец Хейзел; пьяница, не сумевший удержаться на постоянной работе.

Джозеф Х. Дрю. Старший брат Хейзел.

Джулия А. Дрю. Мать Хейзел, перенесшая в детстве полиомиелит; журналисты отметили ее отстраненность и странное поведение, в том числе консультацию с экстрасенсом во время расследования.

Уильям «Вилли» М. Дрю. Младший брат Хейзел.

Ева Лапп Дрю. Невестка (замужем за Джозефом Дрю) и близкая подруга Хейзел.

Минни Тейлор. Тетя Хейзел по материнской линии и, возможно, ее близкая подруга; женщина с причудами, знавшая, по убеждению детективов, больше, чем рассказала.

Уильям Тейлор. Дядя Хейзел по материнской линии и владелец фермы близ Тилз-Понд; человек угрюмый, чья эксцентричность и явное безразличие к смерти племянницы вызывали у следователей недоумение.

Работодатели

Эдвард Р. и Мэри Л. Кэри. Профессор Политехнического института округа Ренсселер и инженер города Трой, а также его жена. Последние работодатели Хейзел.

Томас У. и Нелли М. Хислоп. Бывший городской казначей Троя и его жена. Первые работодатели Хейзел. Политическая карьера Томаса была омрачена финансовым скандалом, который назревал в то время, когда Хейзел работала у него.

Джон Х. и Аделаида Тапер. Богатый торговец углем и его жена. Вторые работодатели Хейзел.

Друзья

Амелия Хантли. Подруга Хейзел из Уотервлита, которая утверждала, что видела ее 6 июля.

Мина и Фрэнк Джонс. Мина была одной из ближайших подруг Хейзел; из Троя Джонсы переехали в Провиденс, а затем в Мэн.

Сара Моран. Подруга из Уотервлита, которая сказала, что не видела Хейзел 6 июля.

Ида Роу. Еще одна подруга из Уотервлита, которая утверждала, что не видела Хейзел 6 июля.

Кэрри А. Уивер. Одна из ближайших подруг Хейзел, работавшая домашней прислугой у Гринов, друзей Кэри.

Сельская местность

Джон Абель. Ливрейщик, утверждавший, что весной он привозил Хейзел на ферму Уильяма Тейлора. Сам Тейлор это отрицал.

Мейбл Браун. Владелица отеля «Крукед-Лейк», рассказавшая, что к ней приезжали женщины из горного лагеря.

Питер Кипперли. Фермер, сообщивший, что 7 июля он видел женщину, похожую на Хейзел, в трамвае, следовавшем в Аверилл-Парк.

Минни Клиффорд. Бывшая смотрительница лагеря в Альпах, сообщившая, что слышала крик в лагере либо в ночь убийства, либо сутками раньше.

Кристофер Крейп. Владелец отеля «Аверилл-Парк», сообщивший о странном автомобиле в окрестностях Тилз-Понд, предположительно в ночь убийства.

Лоуренс Груббер. Турист-подросток, обнаруживший тело Хейзел.

Рудольф Гандрум. Угольщик из Табортона, одним из последних видевший Хейзел живой на Табортон-роуд вечером 7 июля.

Уильям и Элизабет Хоффей. Фермеры из Табортона, сообщившие, что видели двух мужчин и фургон на Табортон-роуд 7 июля.

Орилла Э. Хортон. Женщина из Аверилл-Парка, полагавшая, что видела Хейзел, гулявшую у подножия горы Табортон вечером 6 июля.

Александр и Генри Э. Крамрат. Братья из Олбани, владевшие горным лагерем, который, как сообщается, был местом шумных секс-вечеринок.

Уиллис Д. Ларкин. Владелец «Похоронного бюро братьев Ларкин» в Сэнд-Лейк, где проводилось вскрытие Хейзел.

Эбенезер Мартин. Мировой судья в Сэнд-Лейк, одним из первых должностных лиц прибывший на место преступления.

Гилберт Миллер. Житель Табортона, уведомивший власти об обнаружении тела.

Чарльз Рэнки. Фермер из Табортона, который утверждал, что в последние воскресенья он видел у пруда мужчину, соответствующего описанию, предоставленному супругами Хоффей.

Фрэнк и Фредерика Ричмонд. Работники фермы Уильяма Тейлора, жившие на ферме Тейлора, но не сумевшие обеспечить ему алиби. Примечание: в газетных сообщениях того времени имя Фредерика писалось по-разному.

Генри и Шарлотта Роллман. Жители Табортона, сообщившие, что видели Хейзел Дрю на Табортон-роуд 7 июля.

Джулия и Генри Раймиллер. Жители Табортона, проезжавшие по Табортон-роуд 7 июля, но не видевшие Хейзел.

Фрэнк Смит. Молодой работник фермы из Табортона, по слухам влюбленный в Хейзел. Соседи считали его полоумным. Он был одним из последних, кто видел Хейзел живой. Его выходки и противоречивые показания во время расследования злили и раздражали детективов.

Джон Смит. Отец Фрэнка Смита, сообщивший Уильяму Тейлору, что обнаруженная в пруду мертвая девушка – это, скорее всего, Хейзел.

Либби Совальски. Фермерша из Табортона, у которой во время убийства жил Вилли Дрю.

Том Совальски. Сын Либби, по слухам склонный к насилию, включая истязание животных.

Конрад Тил по кличке Енот. Фермер из Табортона, владевший прудом, в котором было обнаружено тело Хейзел.

Джордж Уайт. Турист из Аверилл-Парка, который помог вытащить тело из пруда.

Мари Йибауэр. Жительница Табортона, ехавшая по Табортон-роуд 7 июля, но не видевшая Хейзел.

Примечание: в газетных сообщениях того времени фамилия Йибауэр писалась по-разному.

Город

Адельберт Этвуд. Клерк на вокзале Юнион в Трое, сыгравший скромную, но решающую роль в расследовании.

Уильям и Флоренс Баркер. Производитель манжет и воротничков и его жена, жившие напротив четы Кэри на Уитмен-корт.

Томас Кэрри. Пожарный из Троя, видевший Хейзел на улице 7 июля.

Уильям Кушинг. Бармен в Трое, член Республиканского окружного комитета, который признался, что 7 июля он выезжал в Сэнд-Лейк, но утверждал, что близ пруда Тилз-Понд не был.

Лоуренс Иган. Работник продуктового магазина, сначала заявивший, что видел Хейзел 6 июля, позднее усомнившийся в том, что видел именно ее.

Артур и Мэри Грин. Профессор Политехнического института Ренсселера и его жена; работодатели Кэрри Уивер, подруги Хейзел.

Джордж Б. Харрисон. Богатый бизнесмен и работодатель тети Хейзел.

Минни Тейлор Эдвард Дж. Кнауфф. Бывший дантист Хейзел.

Анна Лабелль. Продавщица в универмаге Фрира, знавшая Хейзел – насколько хорошо, вопрос спорный.

Сэмюэль Лерой. Кондуктор из Троя, подозревавшийся в причастности к убийству.

Джон Э. Магнер. Кондуктор поезда, подозревавшийся в том, что встречался с Хейзел на вокзале Юнион.

Жанет Марцелл. Подруга Хейзел, видевшая ее на вокзале Юнион 6 июля.

Генриетта Робертсон. Мать Лилиан, подруги Хейзел, видевшая Хейзел на вокзале Юнион 6 июля.

Фред У. Шатцл. Бальзамировщик в Трое, помогавший своему другу Уильяму Кушингу арендовать экипаж 7 июля.

Мэри Шумейкер. Швея Хейзел.

Уильям Шайн. Владелец ливрейной конюшни Шайна, сыгравший ключевую роль в расследовании смерти Хейзел.

Поклонники

Гарри (фамилия неизвестна). Автор письма, адресованного Хейзел и подписанного «Рыцарь Напп-Кинна и ваш друг-художник Гарри», в котором он извинялся за то, что, возможно, оставил синяки на ее запястьях.

Уильям К. Хогардт. Человек из Дедэма, Массачусетс, назвавший Хейзел «одним из своих самых близких друзей».

Эдвард Лавуа. Бывший возлюбленный Хейзел; детективы нашли вырезку из новостей о нем в вещах Хейзел.

Ф. У. Шлаффлин. Упаковщик мяса, познакомившийся с Хейзел тремя годами ранее; его фотография была найдена среди ее вещей.

Пресса

Уильям М. Клеменс. Репортер криминальной хроники, освещавший расследование убийства Хейзел для «Уорлд» и раздражавший детективов и коллег своими необоснованными и сенсационными сообщениями в прессе.

Луис Х. Хоу и Джон Келли. Репортеры, нашедшие очки Хейзел.

Гарольд Д. Нич. Журналист «Трой стандард», находившийся, как говорили, в машине, проезжавшей мимо отеля Крейпа по дороге на гору Табортон.

Вступление

Так что смерть, самая страшная из бед, для нас ничто, поскольку, пока мы существуем, смерти с нами нет; но когда приходит смерть, тогда мы не существуем.

Эпикур

Добро пожаловать в Сэнд-Лейк, штат Нью-Йорк, население 8425 человек: тихий, идиллический городок, расположенный в южной части округа Ренсселер, примерно в тринадцати милях к востоку от Олбани, столицы штата. На окраине города, глубоко в лесистой местности, находится район Табортон, названный в честь горы Фавор в Нижней Галилее, Израиль, где, согласно Новому Завету, произошло преображение Иисуса; он излучал свет и беседовал с великими пророками Моисеем и Илией.

Табортон-роуд – основной маршрут в город и из него – составляет четырнадцать километров от подножия горы Табортон, на так называемых Четырех углах Сэнд-Лейк, мимо Киппла (вариант немецкого слова гипфель, означающего «вершина», около 560 метров над уровнем моря), мимо Больших и Маленьких прудов Боумена и, наконец, к восточной оконечности горы, где вы прибудете на перекресток. Поверните налево – и вы отправитесь в Восточный Поэстенкилл или Берлин; поверните направо – и ваш пункт назначения Черри-Плейн.

Это пустынный участок леса – можно пройти много миль, не повстречав ни единой живой души.

Пустынный участок леса с привидениями, как могли бы сказать некоторые. Фольклорист Гарольд У. Томпсон писал в книге «Тело, ботинки и штаны. Народные сказки, баллады и язык сельской местности Нью-Йорка» о фермере из Табортона, который столкнулся в своем сарае с любопытными происшествиями. Хвост и грива одной из его лошадей оказались необъяснимо заплетены, а само животное было настолько утомлено, словно кто-то ездил на нем всю ночь. Поздно ночью он проверил лошадь и обнаружил странную черную кошку, сидящую у нее на спине. Решив отпугнуть кошку, он ткнул ее в спину трехзубыми вилами. На следующее утро мать фермера – многие в лесу считали ее ведьмой – так разболелась, что не могла подняться с постели, но затем коса у лошади внезапно расплелась, и животное восстановило свою силу. Три дня спустя врач, осматривая мать фермера, обнаружил у нее на спине три глубокие раны.

Вот в этом – иногда очаровательном, иногда жутковатом – маленьком городке и погибла Хейзел Дрю.

Формально наше путешествие началось в 2013 году с ретроспективного трибьюта телесериалу «Твин Пикс» в Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе. Марк Фрост, создавший сериал совместно с Дэвидом Линчем, заметил в комментариях, что вдохновением для него – но не для Линча – стало нераскрытое убийство начала 1900-х годов, случившееся в северной части штата Нью-Йорк, где он и его семья проводили лето в доме его бабушки по материнской линии, Бетти Калхун. Бетти потчевала Марка и его брата Скотта (который также писал для «Твин Пикс» и является автором книги «Твин Пикс. Воспоминания специального агента ФБР Дейла Купера») историями, многие из которых если и не полностью выдуманы, то как минимум приукрашены. Рассказывала она и историю об убийстве на рубеже двадцатого века молодой женщины – убийстве, которое так и не было раскрыто. По словам Бетти, призрак жертвы, чье тело обнаружили в пруду, все еще бродил по лесу, ожидая, когда убийца будет публично разоблачен.

Марк вспоминал: «Она рассказывала нам всякие фантастические истории о жизни в горах, и в той, что привлекла мое внимание, говорилось о парне, который отправился вниз, в таверну, повеселиться, а на обратном пути поздней ночью якобы услышал что-то, показавшееся ему стонами призрака. Он увидел, как нечто белое блеснуло в лунном свете, и в ужасе бросился домой».

Марк не был уверен, но убитую женщину вроде бы звали Хейзел Грей.

Мы оба уже давно одержимы «Твин Пикс». Один из нас (Марк) ведет подкаст об этом под названием «Радио Оленьего луга» (https://deermeadowradio.libsyn.com); другой (Дэвид) является автором статей, эссе и книг о сериале. Кроме того, мы оба любим тайны.

И вот мы вознамерились раскрыть убийство Хейзел Грей!

Вот только никакой Хейзел Грей не было. И «северная часть штата Нью-Йорк» не стала большой зацепкой (или ключом, как тогда писали).

Однако же была Хейзел Дрю, убитая в лесах Сэнд-Лейка, штат Нью-Йорк, летом 1908 года. Ее убийца так и не был опознан или задержан.

И мы приступили к расследованию.

* * *

Впервые мы посетили Сэнд-Лейк в 2016 году после общения с историком города Бобом Муром, дружелюбным светловолосым мужчиной в очках, который выглядит именно так, как и положено выглядеть учителю истории и обществознания средней школы. Боб показывал нам старинные открытки, водил нас на экскурсии, отвечал на бесчисленные электронные письма и телефонные звонки, даже кормил нас похлебкой из морепродуктов и предлагал свободную спальню.

От нашего имени Боб проконсультировался с экстрасенсом, который сказал ему, что, возможно, он так одержим этим делом потому, что является реинкарнацией убийцы. (После этого мы некоторое время следили за Бобом и сделали пометку, чтобы он никогда не возвращался к этому экстрасенсу.) Самое главное, он организовал сообщество: группу людей, в которую входили и те, кто постоянно жил в Табортоне, и потомки тех, кто был так или иначе причастен к делу, и просто местные жители, интересовавшиеся давними событиями. Все они в течение следующих четырех с лишним лет были нашими «ополченцами с Бейкер-стрит». Они делились своими личными знаниями о регионе и помогали в поиске улик. (Мы даже привлекли бывшего агента ФБР – не Дейла Купера – для помощи в расследовании, но он исчез где-то по пути; мы до сих пор не знаем, что с ним случилось.) У нас по спине пробежали мурашки, когда потомки и члены семей ключевых фигур в этом деле поделились воспоминаниями «из первых рук» о своих предках, например внуки двоюродной сестры Хейзел, Этты Беккер, которая провела с ней выходные 4 июля 1908 года, менее чем за сорок восемь часов до трагедии.

Среди прочего мы узнали, что в Табортонских лесах – независимо от того, обитали там призраки или же нет – почти наверняка устраивались антикатолические собрания Американской ассоциации защиты, организации, в чем-то подобной Ку-клукс-клану. Проходили они в пещерах, недалеко от тех мест, где тамошние подростки строили домики на деревьях и встречались подальше от глаз своих родителей.

До нас дошел упорный и широко распространенный среди местных жителей слух о том, что трое влиятельных горожан – врач, адвокат и владелец похоронного бюро – сыграли определенную роль в смерти Хейзел и последующем заметании следов, хотя ни один из этой троицы так и не был окончательно идентифицирован. В Сэнд-Лейке отследить слухи было легче, чем установить настоящие имена.

Натыкались мы и на препятствия, причем многочисленные. Расследовать нераскрытое дело 113-летней давности очень даже непросто. Боб Мур отважно пытался выудить записи из похоронного бюро братьев Ларкин, где проводилось вскрытие Хейзел, но все, что мы получили, это запись в журнале регистрации. Мы нашли фотографию совсем юной Хейзел Дрю с ее матерью, но не смогли убедить семью поделиться этим снимком.

Мы объездили весь округ в поисках материалов расследования; оказалось, что они, скорее всего, были отправлены на хранение и пропали во время наводнения. Не осталось ничего – ни бумажных записей, ни физических артефактов, вообще никаких вещественных доказательств. Однажды клерк округа Ренсселер уронил нам на колени огромную коробку с отчетами коронера, включая пергаменты, датированные еще 1870-ми годами. Что-нибудь из 1908 года? Конечно же нет.

Самым ужасным было то, что мы потеряли одного из наших «сыщиков-любителей», жителя Табортона Джона Уолша, который скончался 11 октября 2019 года в возрасте пятидесяти пяти лет. Именно Уолш помогал Марку Фросту исследовать это дело десятилетиями ранее, когда Марк разрабатывал «Твин Пикс».

В какой-то момент, как нам тогда казалось, мы подошли очень близко к раскрытию дела: мы обнаружили, что Анна Лабелль, которая работала в универмаге Фрира в Трое и знала Хейзел Дрю (степень их дружбы остается загадкой), носила то же имя, что и некая мадам в районе красных фонарей, известном как Линия. Эта Анна Лабелль, мадам, оставила свое состояние стоимостью около двадцати шести тысяч долларов Эбботу Джонсу, влиятельному адвокату из Троя, который в 1931 году защищал гангстера Джека «Ноги» Даймонда, обвиненного в похищении и нападении (неважно, что на следующий день после оправдания его застрелили в постели любовницы). Джонс был избран окружным прокурором округа Ренсселер вскоре после убийства Хейзел Дрю, обойдя Джарвиса О’Брайена, руководившего тогда расследованием.

Были ли эти две Анны Лабелль одной и той же личностью? Если да, то имело ли это какое-либо отношение к расследованию убийства Хейзел Дрю?

Второй вопрос отпал сам собой, как только мы обнаружили ответ на первый: между двумя Аннами Лабелль не было никакой связи.

В тот миг мы, вероятно, чувствовали то же, что и детективы, пытавшиеся раскрыть это дело в 1908 году.

На эту ниточку нам любезно указал Марк Маршалл, школьный курьер в Аверилл-Парке, который работал на нас в Сэнд-Лейке, подал немало ценных идей и помог наладить связи. Марк вырос в Грисволд-Хайтс, жилом комплексе на восточной стороне Троя, примерно в шести кварталах от последнего места жительства Хейзел Дрю. Там, где он живет сейчас, в Восточном Поэстенкилле, до сих пор сохранились остатки церкви, которую посещала семья Дрю. Вскоре мы стали называть его Детективом.

Если бы Марк Маршалл и Боб Мур были там в 1908 году, убийство Хейзел Дрю, несомненно, было бы раскрыто.

* * *

Хейзел Дрю была убита в Табортоне, но жила в Трое, примерно в семнадцати километрах к северо-западу от Сэнд-Лейка. Вскоре мы обнаружили, что тут действительно имеет место «повесть о двух городах».

Шесть лет назад мы почти ничего не знали о Трое; теперь мы могли бы написать книгу, если не считать того, что она уже написана местным историком Доном Риттнером. Кто знал, что дядя Сэм был тезкой Сэмюэля Уилсона, мясника из Троя, поставлявшего мясо войскам во время войны 1812 года? Что рождественское стихотворение «Однажды ночью перед Рождеством» впервые было опубликовано в газете «Трой сентинел» и предоставлено дочерью тамошнего священника? В Трое вырос президент Честер Артур; Герман Мелвилл написал там «Тайпи» и «Ому»; Джордж Вашингтон Гейл Феррис-младший, изобретатель колеса обозрения, окончил в Трое Политехнический институт Ренсселера.

Не обошелся город и без негодяев и бесчестья: Мэри Элис Фейхи (Мэйми Фэй) заправляла своим прискорбно прибыльным бизнесом, проституцией, на центральных улицах Троя (пользуясь защитой полиции).

В здании здешнего суда был оправдан Джек «Ноги» Даймонд, а в 1865 году шляпник из Троя, Томас П. «Бостон» Корбетт, застрелил в вирджинском амбаре Джона Уилкса Бута, пустив тому пулю в голову.

* * *

«Твин Пикс» привел нас сюда, в «Твин Пикс» мы сейчас и возвращаемся.

Сходство между убийством Хейзел Дрю и телесериалом буквально тыкало в нас пальцем. В Сэнд-Лейке, как мы выяснили, есть свои собственные вершины-близнецы: Периго-Хилл в северо-восточной части города и Оук-Хилл недалеко от центра, каждый достигает высоты в двести семьдесят метров. Восточная часть города, включая Табортон, соседствует с лесом, напоминающим анагогический Гоуствуд, Лес призраков, в «Твин Пикс».

Тело Лоры Палмер было обнаружено на берегу озера лесорубом Питом Мартеллом, когда он шел ранним утром на рыбалку; тело Хейзел – в мельничном пруду двумя молодыми людьми, отправившимися на выходные в поход на рыбалку. В прежние времена – до вырубки лесов – лесозаготовки были в Сэнд-Лейке крупным бизнесом; на мельницах, приводимых в действие сначала водой, а затем паром, работало более двухсот человек, обогащавших своих владельцев точно так же, как это было на фабрике Паккарда в «Твин Пикс». Когда заводы в Сэнд-Лейке и Трое закрылись, промышленность двинулась дальше, и эти рабочие места были потеряны навсегда – ничем не напоминает третий сезон «Твин Пикс»?

Колоритные персонажи, такие как сумасбродные родители Хейзел, угольщик Рудольф Гандрум, «слабоумный» работник Фрэнк Смит, воинственная тетя Минни Тейлор и неприступный дядя Уильям Тейлор, казались реальной копией Дамы с поленом, доктора Джейкоби, майора Бриггса и Сары Палмер.

Наконец, в один особенно волнующий момент, мы наткнулись на имя Томаса Лоусона, которому много лет спустя предстояло стать прадедом Марка Фроста по материнской линии, человека, который и отправил нас в это путешествие. Лоусон, весьма уважаемый профессор Политехнического института Ренсселера в Трое, в то время был второстепенной фигурой в истории Хейзел Дрю, коллегой и другом ее последнего работодателя, научного сотрудника этого же института Эдварда Кэри, который также некоторое время работал городским инженером. Признаться, на какой-то миг это открытие нас встревожило – ни одному из нас не хотелось нести ответственность за обнаружение того факта, что прадедушка Фроста был каким-то образом причастен к смерти женщины, вдохновившей его правнука на самое известное и долговечное творение. К счастью, звонить Фросту с этой новостью нам не пришлось.

Чем глубже мы продвигались в своем исследовании, тем поразительнее становилось сходство между двумя женщинами, стоявшими в центре этих историй, – Хейзел Дрю и Лорой Палмер. Обе были красивыми и соблазнительными молодыми женщинами, обе могли вызвать в мужчине страстную одержимость. Лора, как выразился ее психиатр доктор Джейкоби, обставила свои секреты крепостями; у Хейзел тоже были секреты, и те, кто ее окружал, либо не смогли в них проникнуть, либо сошли в могилу, защищая их. В случае с Лорой ключи были повсюду, но все те, кто находился на ее орбите, игнорировали их, что и привело к ее смерти. Как знать, возможно, Хейзел осталась бы жива, если бы люди были повнимательнее?

Правда, Лора происходила из богатой семьи – ее отец был успешным адвокатом, работавшим на самого богатого человека в городе, тогда как Хейзел принадлежала в лучшем случае к семье со скромным достатком: ее отец был бездельником и мошенником, любил заложить за воротник и, похоже, не мог удержаться на постоянной работе. Но Хейзел все же ушла из дома в довольно раннем возрасте и потом общалась с некоторыми из самых влиятельных, значимых в политическом отношении городских семейств, познакомилась с образом жизни, чуждым ее собственному.

И Лора, и Хейзел мечтали о побеге и переосмыслении своего существования; в конечном счете судьба распорядилась иначе.

Будь Хейзел мужчиной или богатой особой, привело ли бы это к задержанию ее убийцы?

Возможно.

Тем не менее убийство Хейзел и последующее расследование не остались без внимания; более того, оно стало темой для первых полос газет по всей стране. Почему? Девушка из рабочего класса, из бедной семьи была убита в каком-то лесу, о котором большинство людей даже не слышали. Однако было в этой истории нечто неудержимо притягательное, нечто такое, что привлекло внимание даже известных журналистов вроде Элизабет Мериуэзер Гилмер (псевдоним Дороти Дикс) и Уильяма М. Клеменса.

По мере того как мы продолжали расследование, причины стали проявляться сами собой. Во-первых, политический аспект. Работодатели Хейзел были влиятельными людьми. Окружной прокурор Джарвис О’Брайен был выдвинут на переизбрание. Всплыли слухи о разгульных секс-вечеринках и молодых женщинах, удерживаемых против их воли в лагере (или летнем доме) неподалеку от того места, где нашли тело Хейзел. В газетных статьях ежедневно появлялись утверждения о тайных связях жертвы и, возможно, даже о нежелательной беременности.

Мы начали с того, что задались вопросом: кто убил Хейзел Дрю? В итоге мы также погрузились в другую, еще более непростую загадку: кто такая Хейзел Дрю? Ведь почти все люди из той истории (в основном детективы и журналисты) были мужчинами, сама история подавалась через мужской взгляд, и Хейзел – как Лора Палмер и ее прототип, одноименная героиня фильма-нуара «Лаура» 1944 года, снятого Отто Премингером, стала экранной проекцией, вобравшей в себя те достоинства или недостатки, которыми наделили ее ненадежные рассказчики. Она стала женщиной, которую определяла мужская одержимость.

* * *

Как мы уже говорили ранее, расследовать нераскрытое дело 113-летней давности непросто. Однако мы считаем, что раскрыли убийцу, и у нас есть довольно веские аргументы в пользу обвинения. Решение взрывоопасно. Читайте дальше – и вы узнаете: кто и почему.

Хейзел Дрю мертва уже 113 лет.

Вопреки Эпикуру, Хейзел все еще здесь.

Глава 1
Убийство у пруда

На Табортонские горы опускаются сумерки, в лесу быстро темнеет.

Прислушайтесь, и вы услышите жужжание насекомых. Лягушки-сверчки взывают к ней, их крики напоминают щелканье крикетных шаров.

Ночь пугающе жаркая и тихая, хотя она и ежится, когда невидимый порыв тепла проносится мимо нее, пригибая клочковатую траву на обочине дороги, шипит и замирает. Берегись водяных змей! Она видела их здесь раньше – чешуйчатых зеленовато-коричневых змей с круглыми головами, с похожими на пуговицы глазами и гибкими, словно витыми, телами метр длиной.

«Правильно ли я поступаю?» – звучит голосок сомнения у нее в голове, но ей удается его заглушить.

Позапрошлым утром она проснулась в той же постели, что и последние пять месяцев, под те же мелодии щебечущих птиц и с тем же видом на красивые дома через Уитмен-корт в фешенебельном Восточном Трое.

Теперь все это кажется далеким воспоминанием.

«Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смутится и да не устрашится ваше сердце». Ее любимый стих из воскресной школы. «Как давно это было!» – вспоминает она со странной улыбкой, продолжая шагать по дороге.

Она ушла от родителей подростком и последние пять лет жила и работала в трех разных семьях. Но вечно быть домашней прислугой, гнуть спину на элиту Троя, стирать одежду, мыть посуду и убирать за чужими детьми она не намерена.

Она уже преодолела отмеренные ей в жизни препятствия. Она построила планы и доведет их до конца – что бы ни ждало ее впереди, она готова ко всему. Она бесстрашна. Разве гадалка только что не предупредила, что она умрет внезапной смертью еще в этом году? Разве сама она не посмеялась над этим ужасным предсказанием?

Как раз в этот момент она слышит какой-то звук, шорох за деревьями. Отдыхающие? Пьяный лесоруб? Наверное, просто олень или кролик. Она щурится, вглядываясь глубже в лес, но с каждой минутой становится все темнее, и она ничего не может разглядеть. Только бы не увязался следом тот мальчишка Смит. Он довольно приятный парень, но вот насчет другого, который был с ним в повозке, она не уверена. Этим вечером ничего такого ей не нужно.

Многие женщины ее возраста побоялись бы идти в Табортон в позднее вечернее время. О том, какие опасности таятся в этих лесах, рассказывали разное. Ей особенно запомнилась такая история: холодной зимней ночью лет пятьдесят назад фермер убил своего работника и сбросил тело в пруд за полем, где оно лежало, скрытое опавшими листьями и мусором. Следующей весной, когда снег растаял, его обнаружил прохожий. Никого за то преступление не арестовали, но фермер чувствовал себя виноватым и в конце концов тронулся рассудком и покончил с собой.

Она помнит, что некоторое время назад на этой самой дороге к Берте Неннистейл, местной девушке, пристали двое хулиганов, но она отбилась от них и благополучно вернулась домой.

Но Хейзел не боится. Этот лес знаком ей «от и до», каждый поворот, каждый кустик. Хотя она и живет уже много лет в Трое, в таких лесах прошло ее детство. Когда ее семья жила поблизости, она часто навещала родных, находя дома убежище от всех трудностей жизни.

Воздух пахнет влажной травой и грязью, и она медленно, с наслаждением вдыхает его. О чем напоминает этот запах? Конечно же, о доме.

Хейзел с легким недовольством смотрит на ноги: ее красивые, из блестящей лакированной кожи туфельки на каблуке испачкались. Она ненадолго останавливается, чтобы снять черную соломенную шляпу, и бросает быстрый взгляд на страусиные перья. Однажды кто-то при ней сказал, что шляпа – это нечто большее, чем просто предмет одежды, это продолжение личности владельца. «И что это говорит обо мне?» – мысленно спрашивает она и вытирает рукавом лоб. Волосы намокли от пота и слиплись от жары.

Сколько мужчин делали ей комплименты, восхищаясь ее сияющими волосами и ясными голубыми глазами?

Молодая женщина усмехается про себя: «Видели бы они меня сейчас».

Луна поднимается все выше, а Хейзел внезапно охватывает усталость; несомненно, это реакция на суматошные события последних нескольких дней. Собравшись с силами, она гонит прочь тревожные мысли и продолжает путь. Судьба ждет ее уже за ближайшим поворотом.

Она слышит крик совы, потом еще один шорох.

Тут кто-то есть.

* * *

Суббота, 11 июля 1908 года. Этот день был похож на многие другие дни того лета в сонном городке Сэнд-Лейк, штат Нью-Йорк. Похож невыносимой, удушающей жарой. По всему штату люди спали в парках, на крышах или даже прямо на улицах, чтобы спастись от изнуряющего зноя и влажности; температура поднималась выше тридцати двух градусов. В полицейские участки хлынули сообщения о смертельных случаях, обмороках и «внезапном помешательстве». В Бруклине, штат Нью-Йорк, двое мужчин, которые, как считается, сошли с ума от чрезмерной жары, пытались убить своих жен разделочными ножами.

Расположенный в центре округа Ренсселер маленький городок Сэнд-Лейк равноудален от двух крупных городов северной части штата Нью-Йорк, Троя и Олбани и находится примерно в восемнадцати километрах к юго-востоку от первого и в двадцати километрах к востоку от второго. Город Сэнд-Лейк был небольшим по площади и численности населения (2128 человек) и официально состоял из трех поселений-деревушек – Аверилл-Парка, Уэст-Сэнд-Лейка и Сэнд-Лейка, – каждое из них отличалось индивидуальной культурой и самобытностью.

Деревушка Аверилл-Парк – названная так в честь богатого адвоката и землевладельца Горацио Ф. Аверилла, который, как известно, был изгнан из Троя после организации ареста беглого раба из Вирджинии Чарльза Налле в 1860 году, – была центром активности в Сэнд-Лейке. Более двухсот человек, включая женщин и детей, работали там на водяных мельницах, производя все, от бумаги до шерстяных кальсон и чулочно-носочных изделий. Другие местные жители обрабатывали землю, охотились, ковали железо, добывали кленовый сок или рубили лес.

Аверилл-Парк фактически служил центром города.

Улицы были усеяны семейными магазинчиками, включая кафе-мороженое, аптеку, продуктовый магазин, пекарню, сапожную и портняжную мастерскую, и жаркими летними ночами жители собирались с соседями на ступеньках почты или крылечках гостиниц и сельского универмага в надежде на легкий ветерок. По воскресеньям по всему городу звенели колокола, и церкви – в основном протестантские – манили верующих к своим шпилям. Была среди них и баптистская церковь, на колоколе которой, изготовленном в Трое, имелась надпись на латыни: Defunctos ploro («Оплакиваю усопших»).

Аверилл-парк был последней остановкой на маршруте «Трой энд Нью-Ингланд рейлуэй тролли лайн», компании, предоставлявшей единственное средство общественного транспорта. Протяженность линии между Альбией, одним из районов Троя, и Аверилл-Парком составляла тринадцать километров. Летом посетители с севера и юга, особенно из Троя, Олбани и даже из Нью-Йорка, расположенного в двухстах сорока километрах к югу, приезжали в Аверилл-Парк на дневные или выходные экскурсии, а некоторые даже оставались на все лето. Гостиницы росли как грибы после дождя, и спрос в июле и августе был настолько велик, что заведения зачастую бронировались до отказа. Для гостей здесь устраивали вечерние танцы, концерты, карточные игры. В отеле «Мейпл гроув» даже была своя бейсбольная команда, состоявшая исключительно из постояльцев гостиницы.

Близлежащее озеро, Кривое, было любимым местом отдыха президента Теодора Рузвельта в бытность его губернатором штата Нью-Йорк; ему нравилось охотиться в здешних лесах и любоваться видом на город со скалы Медвежья Голова. Но особой популярностью пользовалось треугольное Хрустальное озеро, находившееся примерно в полутора километрах к югу от конечной остановки трамвая. Там гостям предлагалось катание на лодках, пикники, рыбалка и даже парк развлечений. Наличие колеса обозрения, карусели, танцевального зала, киосков и пляжа обеспечивало этому месту достаточную известность для того, чтобы называться Верхним Кони-Айлендом.

Разумеется, такая жизнь была не для всех. Негласный, но вполне реальный барьер разделял богатых приезжих и горожан, которые обычно держались от чужаков на расстоянии и относились к ним настороженно, хотя и не упускали случая подзаработать, показав лучшие места для охоты и рыбалки.

К востоку от Аверилл-Парка находится Сэнд-Лейк; к западу – соответственно Уэст-Сэнд-Лейк. Как и Аверилл-Парк, каждое из этих поселений представляло собой примерно одинаковый набор жилых домов, церквей, отелей, магазинов и мельниц. Население деревушек Сэнд-Лейк и Уэст-Сэнд-Лейк было намного меньше населения Аверилл-Парка, и им не хватало развлекательных достопримечательностей, которые привлекали бы летних туристов.

Табортон был своего рода неофициальной деревушкой в самом восточном углу города, деревушкой, простершейся на холмистой, густо поросшей лесом местности. Здесь жили «горцы», люди, известные своей приземленностью и практичностью, а также врожденным недоверием к чужакам. Жители Табортона по большей части были самодостаточными фермерами, лесорубами или угольщиками и на фабрики или мельницы шли работать неохотно. Обширные сельские владения давали им больше пространства, развивая сильное чувство индивидуальности и рождая широкий спектр эксцентричных персонажей. Ночь на одинокой горе Табортон могла быть пугающе тихой, если не считать случайных звуков дикой природы и выстрелов. Это фермеры, растянувшись в своих шезлонгах с кувшинами крепкого сидра, палили в бобров, наносивших немалый урон посевам.

На уединенных холмах Табортона собирались обычно неугомонные мальчишки, сбегавшие туда от повседневной скучной жизни.

Лоуренс Грубер, подросток из Аверилл-Парка, работал полный рабочий день на трикотажной фабрике компании «Фейт» на Берден-Лейк-роуд, недалеко от центра деревни, где скручивал и разрезал сырую шерсть и хлопок («Ты только верь, Уилл, ты только верь», – советовали друзья и родные соучредителю предприятия Уильяму Д. Махони). Но выходные парень мог проводить так, как ему заблагорассудится, и не собирался нарушать привычный порядок дня из-за какой-то жары: он и шестеро его друзей регулярно ночевали в Табортонском лесу без назойливого надзора взрослых. Днем они ловили рыбу и охотились на белок; ночью, когда сгущалась тьма и высыпа́ли звезды, собирались вокруг потрескивающего костра, ели свежую рыбу и запивали ее бодрящими напитками.

Вечером в пятницу, 10 июля, мальчики поставили свои палатки на обычном месте, примерно в тридцати метрах от небольшого озерца в форме искривленной восьмерки, известного среди местных жителей как Тилз-Понд – «пруд Тила», – по имени фермера, которому принадлежал участок, Конрада «Енота» Тила. Несколькими годами ранее Тил запрудил ручей Хорс-Хевен, сбегавший с горы Табортон, плотиной из нагроможденных друг на друга валунов, создав пруд для питания своей лесопилки. Уединенный пруд был небольшим, но глубоким в середине, некоторая часть его была скрыта разросшимся на берегах подлеском. Место, выбранное мальчиками, было защищено величественными соснами, кленами и дубами от безжалостного солнца.

В 9:30 в субботу Грубер, направляясь по каким-то делам, заметил нечто, плававшее в густом, застоявшемся пруду. Убежденный, что это выброшенный предмет одежды или случайный мусор, паренек оставил его без внимания.

Примерно через пять часов Грубер снова оказался у пруда, когда ему пришлось пересекать плотину по пути к главной дороге. Предмет все еще был виден – он покачивался в том месте, где глубина составляла около метра. На этот раз Грубер присмотрелся к нему повнимательнее и в считаные секунды пришел к ужасающему осознанию того, что это не одежда и не мусор, а безжизненное человеческое тело.

* * *

Его первым желанием было позвать на помощь. Один из его приятелей по походу, Джордж Уайт, только что отправился на обед в дом Гилберта Миллера, фермера из Табортона. К счастью, Уайт все еще находился в пределах слышимости.

– Джордж, вернись! – закричал Грубер. – Мне кажется, в пруду тело!

Паника в голосе друга поразила Уайта прежде, чем он полностью осознал значение этих слов.

Он побежал вдоль береговой линии обратно к Груберу, который указал на тело, медленно плывшее к ним лицом вниз, с раскинутыми руками, так что над поверхностью воды виднелись только голова и плечи. Теперь они смогли разглядеть прилипшее к нему промокшее платье. Большие черные гребни для волос в форме полумесяца со стразами и так называемая «крыса» – аксессуар для создания пышных причесок в стиле «помпадур» – оставались прочно закрепленными на спутанных волосах.

Зрелище было мучительное, тяжелое, но в то же время завораживающее, и подростки не могли отвести взгляд от тела. Грубер, уже зная ответ, спросил:

– Как думаешь, она мертва?

– Скорее всего, – ответил Уайт.

– Что будем делать? Попробуем вытащить или нужно позвать кого-нибудь?

На мгновение они замолчали, обдумывая создавшееся положение.

– Ты подожди здесь, – наконец сказал Уайт, – а я позову на помощь.

Он бросился на поиски Гилберта Миллера, который в свои пятьдесят четыре года имел многолетний жизненный опыт общения с этими пареньками. Оставшийся у пруда Грубер молча наблюдал за дрейфующим телом, сожалея, что не оказался где-нибудь в другом месте.

Давний житель Табортона, знавший этот район вдоль и поперек, Миллер сразу осознал всю серьезность ситуации. Накануне днем он тоже заметил некий плавающий в пруду предмет, когда спускался с горы, чтобы доставить молоко в отель Крейпа, который находился на окраине соседней деревушки Сэнд-Лейк. Тогда он продолжил свой путь, подумав, что это какая-нибудь пустая сумка или сверток с одеждой.

Миллер и Уайт поспешили через болотистую пустошь обратно к пруду. По пути Миллер краем глаза заметил предмет примерно в шести метрах от пруда: черную женскую соломенную шляпу с высокой тульей, украшенную тремя большими страусиными перьями. При ближайшем рассмотрении он заметил, что ярлычок модистки сорван. К шляпе была приколота пара сильно испачканных черных лайковых перчаток длиной до запястья.

Миллер остановился, чтобы забрать их, так как предположил, что они могли принадлежать обнаруженной в пруду девушке. Поспешно подобрав находку, он увидел шляпную булавку в форме четырехлистного цветка клевера с монограммой в виде буквы Х.

Грубер встретил Уайта и Миллера у края пруда с явным облегчением. Миллер снял шляпу, вытер пот со лба и, прищурившись, посмотрел на воду. Он заметил, что тело отнесло на восток от того места, где он видел его накануне.

Все трое молча уставились на частично погруженный в воду труп, не зная, что делать дальше.

Миллер, чувствуя, что должен взять на себя ответственность, наконец вышел из оцепенения.

– Давайте подтянем ее сюда, – сказал он.

Они вошли в мутную воду и оттащили тело на мелководье, поближе к плотине.

– Интересно, кто это? – произнес Грубер, нарушая напряженное молчание. – Кто-то из местных?

– Не могу сказать, – проворчал Миллер, – и думаю, мы не узнаем, пока не вытащим тело из воды и не перевернем, но пусть лучше это сделают власти.

Он огляделся, выигрывая время, чтобы подумать.

– Вы, ребята, оставайтесь с ней, – сказал он мальчикам, – а я попробую найти кого-нибудь в городе.

Он развернулся и быстро скрылся под горой.

* * *

Пока Грубер и Уайт ждали, новость успела распространиться, и к пруду потянулись любопытные местные жители. Одним из первых прибыл Эбенезер Мартин, мировой судья из Сэнд-Лейка. Вызвали Элиаса Б. Бойса, семидесятилетнего сельского врача, практиковавшего в этих краях почти пятьдесят лет. Тело вынесли на берег, лицо наконец открыли, и доктора попросили взглянуть на жертву.

Глазам собравшихся предстало ужасное зрелище: кожа сморщилась и почернела, лицо застыло в жуткой гримасе, глаза вылезли из орбит и опустились на щеки, распухший язык высовывался изо рта. Труп начал разлагаться и сильно раздулся, вода просочилась через поры в кожу. Бойс, прикинув в уме, высказался в том смысле, что тело пролежало в пруду по меньшей мере несколько дней.

Доктор начал разрезать блузку от воротника вниз, но остановился, заметив розовую шелковую ленту, переплетенную с лифом надетого на корсет чехла. Лента была плотно обмотана вокруг шеи, чуть ниже подбородка. Тело настолько распухло, что лента врезалась в плоть мертвой женщины.

Бойс осторожно разре́зал ленту.

В голове у него проносились самые разные мысли. Была ли ленточка обычным декоративным аксессуаром, который женщина носила на шее? Или убийца сорвал ее с корсета и использовал для того, чтобы задушить жертву? По спине старика пробежал холодок.

Так или иначе, в одном Бойс был совершенно уверен: дело нечистое, а значит, неизбежно уголовное расследование. Он посовещался с Мартином, и мужчины решили поставить в известность коронера округа Ренсселер Морриса Х. Строупа, который в свою очередь должен был уведомить о случившемся офис окружного прокурора.

Бойс, хорошо ориентировавшийся на месте преступления, уже делал мысленные пометки. Шляпа с перчатками внутри лежала теперь на берегу, где ее положил Миллер. Следов видно не было, и Бойс отметил, что на разбросанных по берегу камнях тоже нет никаких особых отметин. Недалеко от берега, на песчаном дне, лежал кусок холста или марли, вырезанный в форме замкового камня; поначалу доктор принял его за длинную белую перчатку.

В то утро среди зевак у Тилз-Понд находился крепкий семнадцатилетний фермер из Табортона по имени Фрэнк Смит. Некоторое время юноша как завороженный смотрел на человеческие останки, полностью выставленные теперь на всеобщее обозрение. Даже в этих краях Смит считался персонажем эксцентричным, многие соседи принимали его за простака и даже деревенского дурачка.

Плотно сбитый юнец, который помог вытащить тело из пруда, знал мертвую девушку и даже разговаривал с ней в этом самом районе всего пять дней назад, когда она была одета в точно такую же одежду, которая скрывала сейчас ее мертвое тело.

И все же он не сказал ни слова.

* * *

Похоронное бюро братьев Ларкин, двухэтажное белое строение рядом со Старой дорогой (ныне дорога Трой – Сэнд-Лейк) в Аверилл-Парке, одновременно служило и городским моргом. За домом находился сарай, где собирали гробы, а рядом располагалась конюшня, бывшая для ее владельца, Уиллиса Д. Ларкина, чем-то вроде побочного бизнеса. Днем в субботу, 11 июля, Ларкина вызвали к пруду; там он погрузил труп на запряженный лошадьми катафалк и перевез его с горы к своему похоронному бюро, где должно было состояться вскрытие.

В 1908 году патанатомия была относительно молодой наукой. Совет здравоохранения Балтимора начал расследование подозрительных смертей в 1890 году, назначив двух врачей в качестве медицинских экспертов и поручив им проводить все вскрытия, запрошенные коронером. Но даже теперь, восемнадцать лет спустя, результаты аутопсии оставались ненадежными. В 1912 году, изучив три тысячи отчетов о вскрытии, выпускник Гарвардской медицинской школы по имени Ричард Кэбот обнаружил «значительное количество классических, повторяемых на протяжении долгого времени ошибок в диагностике». Шестнадцать лет спустя Национальный исследовательский совет провел опрос, на основании которого пришел к выводу, что коронер в большинстве округов Соединенных Штатов «человек необученный и неквалифицированный», работающий с «небольшим штатом людей посредственных способностей и плохим оборудованием».

Вскрытие тела, обнаруженного в пруду Тила, началось около 18:00 11 июля в сыром, тускло освещенном подвале похоронного бюро братьев Ларкин. Исполняли процедуру доктора Бойс и Элмер Э. Рейхард, также из Аверилл-Парка, в то время как доктор Гарри О. Фейрвезер из Троя наблюдал и делал записи. При вскрытии также присутствовал коронер Строуп, сельский врач из соседнего Поэстенкилла. Хотя тусклая атмосфера подвала смягчала невыносимую дневную жару, исходящее от трупа гнилостное зловоние подавляло все прочие запахи и отравляло воздух.

Доктор Бойс работал сообща с двумя молодыми врачами. Их первой целью было определить, насколько это возможно, время смерти. Прежде всего они полагались на такие показатели, как степень трупного окоченения, изменение температуры тела и разложение органов, хотя прекрасно знали, что в промежутке между сорока восемью и семьюдесятью двумя часами с момента смерти значение этих показателей исчезает. Вздутие из-за скопления газов, выделяемых бактериями внутри трупа, происходит в период от двух до шести дней после смерти.

Фейрвезер отмечал каждый предмет одежды: черная верхняя юбка, две нижние юбки, белая блузка, белое хлопчатобумажное нижнее белье, корсет и чехол для корсета, черные чулки, подвязки для подтяжек, черные лакированные туфли с низким вырезом, на которых стоял штамп «La Farge» и номер изделия: 71 066. Он также составил список украшений, в том числе шляпной булавки с инициалом Х на ней и броши с буквами Х. А. Д., нацарапанными на обороте. Все эти предметы будут упакованы в посылку и переданы в офис окружного прокурора округа Ренсселер в Трое.

Ни крови, ни порезов, ни синяков, ни царапин – ничего, что указывало бы на драку, – видно не было.

Морщинистая кожа жертвы стала «черной как полночь», написал Фейрвезер, а кожа головы и волосы ослабли до такой степени, что начали линять. Поверхностный осмотр жертвы подкрепил выводы Бойса, сделанные им у пруда: женщине было, по-видимому, от тридцати до тридцати пяти лет. Она была среднего телосложения, со светлыми волосами и все еще заметно голубыми под помутневшей роговицей глазами. По оценке докторов, тело находилось в воде около недели. Они не нашли обручального кольца, но заметили золотые пломбы между верхними средними зубами.

Готовясь к последнему, беспощадному вторжению в тело женщины, Бойс осмотрел хирургические инструменты, разложенные перед ним на столе. Старый сельский врач сделал Y-образный разрез, начинавшийся от обоих плеч, соединявшийся над грудиной и продолжавшийся до лобковой кости. При осмотре желудка было обнаружено незначительное количество частиц непереваренной пищи, собрать которые можно было бы в чайную ложку.

Убрав кожу и ткани, они удалили переднюю часть грудной клетки, чтобы обнажить внутренние органы, каждый из которых был затем извлечен из трупа и исследован. Затем они сделали надрез на затылке от уха до уха, убрали кожу и с помощью вибрирующей пилы удалили верхнюю часть черепа.

Внутреннее обследование показало, что все органы находятся в нормальном состоянии, за исключением головного мозга, в котором были обнаружены признаки сгустка крови, вероятно вызванного повреждением тканей размером с серебряный доллар. Повреждение было обнаружено в верхней затылочной доле или задней части коры головного мозга, чуть выше линии роста волос. Врачи полагали, что оно было вызвано ударом тупым предметом, ударом достаточно сильным для того, чтобы оставить синяк, но не проломившим череп. Этот удар, возможно, был нанесен дубинкой или камнем, которые имелись возле пруда в изобилии, хотя ни один из них не был идентифицирован как орудие убийства. Нанесенный в точке между макушкой и основанием черепа удар лишил жертву сознания и, по всей вероятности, привел к мгновенной смерти. Как выразился Фейрвезер, она «потом и пальцем не пошевелила». При этом, что примечательно, гребни на затылке остались на месте, если, конечно, жертва на самом деле носила их в момент удара.

Врачи отметили, что легкие были наполнены воздухом, благодаря чему тело некоторое время держалось на плаву после того, как его бросили в пруд. Отсутствие воды в легких и желудке указывало на то, что «девушка была мертва, когда ее поместили в воду, и в этом не может быть ошибки», как указывал Фейрвезер.

Такой вывод исключал самоубийство или утопление в качестве причины смерти и в сочетании с тяжелой травмой головы заставил врачей исключить также и возможность удара головой после прыжка или падения в пруд, глубина которого составляла три метра в самом глубоком месте.

– Определенно нет, – ответил Фейрвезер, когда позже его спросили о смерти в результате несчастного случая. – Те травмы, которые мы обнаружили, получить при падении невозможно. Скорее, – добавил он, – такие травмы могли быть нанесены кем-то, кто взял ее за голову и ударил о камень. Если бы она поранилась сама, то ни в коем случае не смогла бы добраться до того места, где ее нашли одну.

Все присутствовавшие при вскрытии врачи согласились с тем, что основной причиной смерти был удар по голове.

Бойс, однако, не мог отказаться от своей теории о том, что жертва также была задушена – хотя и после удара по голове. Он был убежден, что гротескно искаженное лицо в сочетании с лентой, которую, по его мнению, вырвали из корсета и несколько раз обернули вокруг шеи, убедительно доказывают, что убийца пытался получить двойную гарантию, что жертва мертва.

– Весь внешний вид тела указывает на удушение, – сказал он.

Фейрвезер и Рейхард выразили несогласие, причем Фейрвезер энергично: он утверждал, что выпученные глаза и высунутый язык легко можно объяснить длительным воздействием воды и солнца на тело. Что касается ленты, то они полагали, что это обычная деталь женского платья или декоративный предмет, который она повязала на шее и который вре́зался в горло в результате вздутия. В подтверждение своего мнения они указали на отсутствие латунных эглетов, которыми обычно заканчиваются шнуры корсета.

– Девушка не была задушена. Ее забили до смерти. Лицо и тело от талии и выше были черны как полночь, когда мы ее увидели, – предположил Фейрвезер.

В помещении витал призрак, и четверо мужчин не могли об этом не думать: двумя годами ранее, 11 июля 1906 года, северную часть штата Нью-Йорк потрясло убийство двадцатилетней Грейс Мэй Браун на озере Биг-Муз в Адирондаке, примерно в двухстах километрах к северо-западу от Троя. Грейс Мэй – известная как Билли из-за ее любви к песне «Билл Бейли, не будешь ли ты так добр… вернуться домой?» – была избита, предположительно теннисной ракеткой, ее бойфрендом Честером Джилетом, после того как сообщила ему, что беременна, во время лодочной прогулки по озеру. Затем она либо упала в воду, либо была утоплена Джилетом, который перевернул лодку и благополучно доплыл до берега. (Убийство Билли послужит вдохновением для романа Теодора Драйзера «Американская трагедия» 1925 года, ставшего основой для фильма 1951 года «Место под солнцем» с Элизабет Тейлор и Монтгомери Клифтом в главных ролях.)

В свете убийства Билли все знали, какой вопрос будет интересовать репортеров в первую очередь: была ли жертва беременна в момент смерти? Здесь, по крайней мере, врачи были единодушны: ответ – отрицательный.

Но была ли она беременна когда-либо ранее? Или же была девственницей? Подверглась ли сексуальному насилию в ночь убийства? Вопросы довольно мрачные, и есть все основания полагать, что врачи намеренно уклонялись от ответа, чтобы защитить честь жертвы.

Рейхард был семейным врачом, который приобрел репутацию сверхъестественного диагноста. Однажды его вызвали лечить то, что считалось оспой, но он бросил лишь один взгляд на пациента и заявил, что на самом деле это ветрянка и скарлатина и что мальчик будет в порядке через пару дней. Прогноз сбылся. Осматривая лежащее перед ним тело, он отметил «небольшой разрыв женских органов», но сказал, что тело изуродовано и определить, насколько свежи разрывы, невозможно. Фейрвезер и Строп также отметили признаки «нападения», но туманно добавили, что «такие травмы могли быть получены и иным способом».

Газета «Мэрион Стар» (Огайо) сообщила, что, по мнению врачей, над жертвой до того, как ее убили, был совершен «акт насилия».

В издании «Роли таймс» (Северная Каролина) написали, что врачи не обнаружили признаков «грубого обращения» с девушкой перед ее смертью. В чем они, похоже, были согласны, так это в том, что состояние тела исключало вынесение какого-либо определенного решения в ту или иную сторону. Фейрвезер, однако, до самого конца настаивал на отсутствии указаний на то, что «покойная не была хорошей девочкой». Заявление это настолько туманное, что никто и никогда не заставлял доктора объяснять его, а если объяснение и было дано, то оказалось слишком деликатным для печати.

В последующие дни, когда расследование наберет обороты, часы, проведенные четырьмя врачами в подвале похоронного бюро братьев Ларкин в ночь на 11 июля, окажутся одним из самых спорных аспектов всего дела. Врачи из Троя, по слухам, критически оценили действия своих «деревенских» коллег, спровоцировав появление в газетах требований эксгумации тела, для того чтобы определить, могла ли жертва, подобно Билли Браун, «шагнуть судьбе навстречу», потому что ее возлюбленный, как Честер Джилет, «счел ее обузой», как выразился нью-йоркский таблоид «Ивнинг уорлд». Суть претензий сводилась к тому, что проводившие вскрытие врачи были небрежны и чрезмерно деликатны, слишком много внимания уделив причине смерти и недостаточно – мотиву. Но газеты из Нью-Йорка и других мест за пределами Троя также намекали на то, что доктора защищали репутацию жертвы и не были до конца откровенны в своих выводах.

Фейрвезер – единственный из трех врачей родом из Троя – бросился на защиту своих коллег, несмотря на разногласия с Бойсом.

– Процедура была проведена тщательно, был исследован каждый орган, – сказал он. – Хотя состояние тела не способствовало принятию безошибочного решения, я считаю, что мотив ее смерти по типу убийства «Билли Браун» отсутствует. Однако, – добавил он, – вполне вероятно, что девушка была убита после нападения. Большего я сказать не могу.

В конечном счете решение о том, следует ли эксгумировать тело, будет оставлено за человеком, ответственным за расследование: окружным прокурором Джарвисом О’Брайеном. Сможет ли О’Брайен, избранный чиновник с глубокими связями в Республиканской партии, достойно принять вызов и ответить на него?

Глава 2
Тот, кто нужен?

Джарвис О’Брайен, окружной прокурор округа Ренсселер, юрисдикция которого охватывала как Трой, так и окружающую сельскую местность, включая Сэнд-Лейк, с первого взгляда производил сильное и неизгладимое впечатление: высокий, темноволосый, красивый, он, казалось, излучал решительность и стойкость. В возрасте сорока четырех лет он сохранил прекрасные физические данные времен своей молодости, когда был признан своими коллегами, добровольцами-пожарными, «образцовым пожарным» и получил шуточный приз – шелковую шляпу.

Сверстники и соперники иногда называли его Адонисом – союзники с восхищением, враги тоже, но в меньшей степени. Его единственным физическим недостатком было отсутствие пальца на левой руке, потерянного в результате несчастного случая при стрижке газона, когда ему было чуть за двадцать.

Изящно зачесанные вверх черные волосы обрамляли темные, пронзительные глаза, твердого взгляда которых не выдержала бы и статуя. Тщательно ухоженные, «моржовые» усы, свидетельствующие о предрасположенности к театральности, завершали публичный образ праведного, героического окружного прокурора, борца с преступностью. Несмотря на то что О’Брайен создал себе репутацию своего рода морального крестоносца, сражающегося с коррупцией в обществе и закрывающего дома с дурной репутацией на грязных улицах Троя, на самом деле он родился и вырос в маленьком городке Форт-Эдвард, штат Нью-Йорк (население – 5300 человек в 1905 году), примерно в восьмидесяти километрах к северу от шумного Троя (население – 76 910 человек в 1905 году). Привязанность О’Брайена к жизни в маленьком городке никогда не покидала его – он сохранял скотоводческую ферму в Форт-Эдварде и курсировал туда и обратно между этими двумя местами, как по деловым, так и по личным причинам, на протяжении всей своей жизни.

Родившийся в семье ирландских иммигрантов Мэри и Джеймса О’Брайенов, Джарвис был младшим из пяти мальчиков; их единственная сестра Кэтрин умерла в раннем возрасте. Родители так и остались скромными, трудолюбивыми фермерами, принимавшими активное участие в городской и церковной жизни, но их сыновья, казалось, были предназначены для большего. Даже будучи молодыми людьми, они преуспевали в таких разных областях, как инженерия, бизнес, юриспруденция, государственное управление и государственная служба.

В некотором смысле клан О’Брайенов напоминал региональную версию клана Кеннеди начала двадцатого века, без сопутствующего голливудского блеска. Джон О’Брайен, второй по старшинству, был избран государственным секретарем Нью-Йорка в ходе республиканской кампании в 1902 году, а позже стал президентом Городского национального банка в Платтсбурге и республиканским боссом в округе Клинтон, штат Нью-Йорк. Средний сын Эдвард служил бригадным генералом в штате губернатора Эли Мортона, а затем, в 1905 году, президентом Теодором Рузвельтом был назначен послом в Парагвае и Уругвае. Как самому младшему в семье, Джарвису было на кого равняться.

Родившийся в 1864 году, когда Гражданская война вступила в свой последний кровавый год, он получил образование в частных школах. Джарвис учился на юридическом факультете Колумбийского университета в Вашингтоне, который сегодня известен как Университет Джорджа Вашингтона, – редкий путь в те времена, когда большинство юристов изучали свое ремесло, обучаясь непосредственно в юридической фирме. В 1892 году он получил степень бакалавра права и последовал за своим старшим братом Уильямом в Трой, где получил работу в престижной юридической фирме «Смит-и-Веллингтон».

Джордж Б. Веллингтон, один из партнеров фирмы, играл важную роль в местной республиканской политике и впоследствии занимал пост председателя Генерального комитета партии округа Ренсселер, а также городского прокурора и помощника прокурора США.

За несколько лет до того, как О’Брайен присоединился к фирме, Веллингтон и Генри Смит сотрудничали с Фрэнком Суэттом Блэком, который в течение короткого периода в конце 1800-х и начале 1900-х годов имел в штате Нью-Йорк огромное влияние. В ноябре 1894 года Блэк был избран в Палату представителей США, в основном благодаря своей роли в инициировании спорного судебного преследования Бартоломью «Летучей мыши» Ши, которому ранее в том же году было предъявлено обвинение в убийстве двадцатипятилетнего Роберта Росса, наблюдателя за выборами республиканцев, во время рукопашной схватки в день выборов.

Ши, ирландский католик, был среди тех, кого печально известная коррумпированная демократическая машина завербовала для того, чтобы победить в Тринадцатом округе Троя любыми средствами, включая вброс бюллетеней и повторное голосование. Воспользовавшись почти безумным возбуждением сообщества по поводу убийства Росса, Блэк помог организовать Комитет общественной безопасности, чтобы заставить избранных должностных лиц отомстить Ши.

Единственная проблема заключалась в том, что, хотя Ши, бесспорно, был одним из тех, кто участвовал в драке, которую он помог спровоцировать, по всей вероятности, смертельный выстрел, убивший Росса, произвел не он. Всего за несколько дней до запланированной казни Ши в совершении данного преступления начальнику тюрьмы Даннемора Уолтеру Тайеру признался Джон Макгоф, помощник Ши. Тем не менее Ши был убит электрическим током на глазах у двадцати семи свидетелей в тюрьме Клинтона 11 февраля 1896 года. Позже в том же году Блэк был избран губернатором штата Нью-Йорк.

Как показала его роль в деле Ши, Блэк вместе с некоторыми из его ближайших союзников в Комитете общественной безопасности не гнушался заключением союзов с не слишком привлекательными партиями, такими, как, например, печально известная Американская ассоциация защиты, которая в конце девятнадцатого века была в стране крупнейшим антикатолическим движением. По общему мнению, ААЗ была связана с определенными элементами возглавляемой протестантами Республиканской партии, хотя эти обвинения так и не нашли подтверждения. Влияние ААЗ, основанной в 1887 году «Верховным президентом» Генри Ф. Бауэрсом, адвокатом из Клинтона, штат Айова, в конце девятнадцатого века достигло пика, в нее входили сотни тысяч членов по всей стране, ее подпитывало возмущение, вызванное отчасти подстрекательскими документами ААЗ, такими как папская энциклика, призывающая католиков «уничтожить всех еретиков». Ритуал членства включал следующую клятву:

«Я торжественно обещаю и клянусь, что… никогда не позволю стороннику Римско-католической церкви стать членом этого ордена… что я не буду нанимать католика ни в каком качестве, если смогу воспользоваться услугами протестанта… что во всех жалобах и обидах я буду искать только протестантов и советоваться с ними, исключая всех католиков… что я не буду голосовать или советовать другим голосовать за католика, но буду голосовать только лишь за протестанта».

Учитывая роль Фрэнка Блэка в деле Ши и его политические баталии с боссом-демократом Эдвардом Мерфи-младшим и его последователями – ирландскими католиками, – можно усмотреть некоторую иронию в том, что он был одним из тех, кто поддерживал и продвигал будущего ирландского католического политика из Троя по имени Джарвис О’Брайен.

* * *

Еще юношей, проходя обучение в Форт-Эдварде, Джарвис О’Брайен вместе со своим братом Джеймсом и другими членами местной добровольной пожарной части помог организовать Клуб молодых демократов. В том, что О’Брайен и его друзья изначально были привлечены на сторону Демократической партии, нет ничего удивительного. В первые годы после Гражданской войны в национальной политике доминировала в основном поддерживаемая протестантами Республиканская партия. Демократы добились наибольшего успеха в городских центрах, поскольку различные фракции бесправных людей объединились в политические коалиции и ирландские католики были одной из крупнейших из этих групп меньшинств.

Однако, оказавшись в Трое, О’Брайен перешел на другую сторону, несомненно под влиянием своей связи с Веллингтоном и Блэком, которые станут двумя его самыми большими сторонниками. Благодаря связям О’Брайен быстро стал заметным членом истеблишмента города Троя и влиятельной фигурой в республиканской политике округа Ренсселер. 1 января 1897 года он был назначен помощником окружного прокурора Уэсли О. Говарда, а три года спустя был переназначен на этот пост. Осенью 1902 года, одержав на выборах убедительную победу, О’Брайен стал новым избранным окружным прокурором, а его предшественник, Говард, получил место в верховном суде штата.

Вскоре после вступления в должность О’Брайен произвел настоящий фурор, раскрыв предполагаемую схему мошенничества с присяжными, и заработал репутацию борца за нравственность. В первый год О’Брайена на посту окружного прокурора его имя то и дело появлялось в заголовках газет, он вел непримиримую войну против владельцев игорных домов и домов терпимости, получая похвалы от сторонников и даже соперников, таких как поддерживаемая демократами «Трой дейли пресс», которая в редакционной статье заявила: «Мы надеемся, что он будет продолжать в том же духе до тех пор, пока город не очистится от чумы, что имеет тенденцию очернять его некогда почетное имя».

Репутация О’Брайена укреплялась на протяжении всего 1903 года, когда Фрэнк Блэк уговорил его баллотироваться на пост мэра Трои, несомненно надеясь, что закоренелые ирландские католики-демократы Южного Троя проголосуют скорее за кандидата по фамилии О’Брайен. Демократы утверждали, что, уступив пожеланиям своей партии, О’Брайен стал «идеальным инструментом» республиканцев.

Сначала О’Брайен отказывался баллотироваться и заявлял, что доволен местом окружного прокурора, но если ты республиканец в Трое и хочешь иметь в политике будущее, ты обычно делаешь то, о чем тебя просят Фрэнк Блэк и партийная машина. Демократы насмехались над «скромностью» О’Брайена, указывая на то, что в случае победы на выборах он стал бы получать на полторы тысячи долларов в год меньше, что, по их мнению, и являлось настоящей причиной его нежелания баллотироваться.

В конечном счете Джозеф Ф. Хоган, поддерживаемый демократической машиной, кое-как победил в гонке, где были и насилие в день выборов, и обвинения во вмешательстве в недавно установленные аппараты для голосования (иными словами, то были типичные для Троя выборы).

В 1905 году О’Брайен был переизбран окружным прокурором и, не растеряв влияния, добился обвинительных приговоров по нескольким громким делам, в частности по делу Сэмюэля Кона, обвиняемого в похищении девушек в возрасте до восемнадцати лет. В заключительном слове О’Брайен в очередной раз продемонстрировал красноречие и ораторский талант: «Если эти, погрязшие в пороке, люди будут допущены в нашу среду, какие шансы у родителей воспитать мальчиков и девочек так, чтобы они стали достойными мужчинами и женщинами? Есть ли защита для семьи, если у нас терпят такие мерзости, а таким людям, как обвиняемый, дозволено оставаться безнаказанными?»

Называя О’Брайена «лучшим окружным прокурором в истории округа Ренсселер», контролируемые республиканцами местные газеты восхваляли его крестовый поход против «алого зла», направленный против уклоняющихся от налогов владельцев салунов, бильярдных, игорных домов и прочих заведений с дурной репутацией. «Он изгнал владельцев притонов из бизнеса и очистил часть города, которая в течение многих лет была зловонием в ноздрях приличных элементов» – так высказалась по этому поводу газета «Трой санди ньюс».

Однако О’Брайен не раз сталкивался с обвинениями в конфликте интересов. Даже после победы на выборах он оставался советником в Объединенной тяговой компании, электрической уличной железной дороге, работающей в округах Олбани и Ренсселер. Затем, в 1904 году, он был назначен советником, отвечающим за железную дорогу Бостона и Мэна в штате Нью-Йорк. Год спустя он выступал в роли адвоката защиты транзитной компании на суде после железнодорожной аварии, в результате которой погибло пятнадцать человек и еще тридцать получили ранения. При этом О’Брайен по-прежнему занимал пост окружного прокурора округа Ренсселер, что вызвало большое бурление в прессе.

Несмотря на это, к лету 1908 года амбициозный прокурор достиг еще более заметного положения. Он регулярно разъезжал по штату, сплачивая верных республиканцев в поддержку нужных кандидатов, иногда на стороне Фрэнка Блэка.

О’Брайен построил свою карьеру как прокурор, а не как детектив, поэтому в расследовании смерти у Тилз-Понд он прежде всего опирался на своего первого заместителя и близкого друга, сорокадвухлетнего окружного детектива Дункана К. Кея, который назвал одного из своих сыновей Джарвисом предположительно именно в честь окружного прокурора. Кей был гладко выбритым мужчиной с редеющими темными волосами и тонкими губами, которые, казалось, кривились в ухмылке независимо от обстоятельств. Он был если и не присягнувшим членом ААЗ, то как минимум ее сторонником.

Хотя Кей являлся сотрудником правоохранительных органов, он считался ярым солдатом Республиканской партии округа Ренсселер и тоже сыграл одну из главных ролей в аресте и казни Ши. 6 марта 1894 года Кей был среди тех, кто поддержал Роберта Росса в противостоянии Ши и другим демократам из-за вброса бюллетеней и других махинаций при голосовании. Кей утверждал, что лично был свидетелем убийства Росса его бывшим школьным товарищем Ши, и в ходе судебного процесса защита Ши обвинила Росса в сговоре с Блэком с целью принуждения свидетелей. Вскоре после того, как Ши был казнен на электрическом стуле, Кея назначили делегатом на партийный съезд. Его карьера в правоохранительных органах неуклонно шла вверх.

В группу, расследующую убийство у Тилз-Понд, также вошли детективы Уильям П. Пауэрс и Джон Х. Марнейн, работавшие на О’Брайена в офисе окружного прокурора. Все три детектива, входившие в политически сплоченную команду, активно участвовали в республиканской политике. В 1914 году, при поддержке Республиканской партии, Пауэрс будет избран шерифом округа Ренсселер.

В Трое политика влияла на все, в том числе и на то, кого можно было взять под арест, а кого – нет.

* * *

Вечером в субботу, 11 июля, когда проводилось вскрытие, О’Брайен и Кей направились к Тилз-Понд в автомобиле окружного прокурора. Поднимаясь по холмам Табортона, они полностью опустили окна из-за удушающей жары. По каменистой, извилистой и узкой Табортон-роуд О’Брайен ехал осторожно – так же, как планировал подойти к зевакам, собравшимся на месте преступления. Его стратегия состояла в том, чтобы смешаться с местными жителями, в конце концов, он и сам был выходцем из небольшого городка, для которого простота общения была естественной. Но теплого приема он не ждал: люди в сельской местности не любили горожан и не стеснялись это показывать.

Толпа к тому времени разрослась. Обливавшиеся по́том следователи в темных костюмах совершали обход, расспрашивая собравшихся. Фрэнк Смит все еще бродил поблизости, но утверждал, что понятия не имеет, кто может быть жертвой. «Енот» Тил, который тоже спустился к пруду, чтобы посмотреть, из-за чего весь сыр-бор, сообщил властям, что 4 июля слышал какой-то шум на своем участке, но не заметил ничего тревожного или необычного.

По словам Тила, раньше пруд привлекал рыбаков, ищущих наживку, но теперь, с принятием нового закона, требующего государственной лицензии, их стало меньше. Он смог вспомнить с полдюжины человек, которые приходили к пруду раньше, но больше не появлялись.

Гилберт Миллер рассказал, как его позвали к пруду после обнаружения тела. Другой местный житель, Джордж Альбертс, сообщил, что был в отеле Крепа, когда пошли разговоры об обнаруженном в пруду женском трупе. Он пояснил, что прибыл к пруду одним из первых, вошел в воду и помог перевернуть тело, чтобы Бойс, Мартин и другие смогли попытаться опознать его. Как и все остальные, Альбертс сказал, что не узнал жертву и не знает ни одной пропавшей без вести местной женщины.

О’Брайен и Кей в какой-то степени даже обрадовались болтливости Альбертса, особенно с учетом явного нежелания большинства местных делиться своими мыслями с незваными гостями из города, и постарались вытащить из него как можно больше информации. Тогда-то Альбертс и упомянул розовую ленту, которой была обхвачена шея жертвы.

– Вы хотите сказать, что ее задушили? – спросил Кей.

– Нет, этого я не говорил, – ответил Альбертс. – Как по мне, так это был обычный шелковый шнурок, который любая женщина могла бы носить на шее в качестве украшения.

Как и Фейрвезер и Рейхард, он заметил, что на ленте не было латунных наконечников, чего следовало бы ожидать, будь это шнуровка корсета.

Поговорив с теми, кто слонялся у пруда, О’Брайен и Кей отправились в поисках информации на соседние фермы. Общение шло тяжело, ответы зачастую были уклончивыми. Никто не сказал, что слышал или видел что-либо подозрительное или имеет хотя бы малейшее представление о личности убитой женщины.

Детективы где-то прослышали о том, что в субботу, 4 июля, исчезли две молодые женщины, остановившиеся в доме Эдварда Хола на соседней Миллерс-Корнер-роуд, поэтому они нанесли Холу визит, но наводка оказалась тупиковой: девушки вернулись два дня спустя, заявив, что предыдущие ночи провели с друзьями.

Кристофер Крейп, владелец гостиницы на двадцать два номера, славившейся своей домашней едой, упомянул о том, что как-то утром в начале июля (точная дата останется предметом путаницы на протяжении всего расследования) он сидел во тьме, за несколько часов до рассвета, на длинном крыльце у больших вязов перед отелем, когда мимо пролетела машина с выключенными фарами. Автомобиль понесся вверх по Табортон-роуд, по которой непросто ездить даже в дневное время, и минут через пятнадцать-двадцать вернулся. Внимание же Крейпа привлекло то, что, когда машина шла в гору, в ней сидело четыре человека – двое мужчин и две женщины, когда же спускалась с горы – всего трое: одной женщины в ней уже не было.

– В какое время все это происходило? – спросил Кей.

– Как только этот автомобиль проехал, пробило два, – сказал Крейп.

– Два часа ночи? – вмешался О’Брайен. – И вы еще не легли спать? И видели то, что видели?

Крейп повернулся к окружному прокурору.

– Конечно, видел… я там… убирался, – сказал он.

Новость определенно заинтриговала О’Брайена, но что с этим делать, окружной прокурор не знал. На автомобиле было почти невозможно подняться в горы в непосредственной близости от пруда, особенно в темноте, – разве что за рулем находился опытный водитель, прекрасно знавший дорогу.

Кей любезно поблагодарил Крейпа, и они с О’Брайеном удалились.

Уже порядком утомившиеся, они направились в похоронное бюро братьев Ларкин, зная, что их рабочий день еще далек от завершения. Ожидавшие их в морге коронер и три врача поспешили поделиться новостями: ни у одного из них не было сомнений в том, что обнаруженная в пруду женщина была избита до смерти.

* * *

В Трой Джарвис О’Брайен и Дункан Кей вернулись в мрачном настроении. Поездка в Сэнд-Лейк породила много вопросов, но мало ответов. Кем была жертва? Что делала в Табортонском лесу неизвестная женщина в модной одежде и городской обуви? Убили ли ее у пруда или же где-то еще, а затем бросили там, чтобы скрыть преступление?

– Давай сосредоточимся на том, что нам известно, – сказал О’Брайен… На город уже опустилась тьма. О’Брайен теребил усы, как всегда делал в минуты задумчивости. Кей был скорее человеком действия.

Окруженный лесом пруд был местом уединенным и находился в добрых шести километрах к западу от Аверилл-Парка. Значит, убийца либо был местным, либо хорошо знал этот район. Может быть, какой-нибудь рыбак? Или тот, у кого есть поблизости летний домик?

Чтобы добраться до пруда, нужно было пересечь плотину, возведенную местными жителями.

Ни на плотине, ни на тропинке не было никаких следов, указывающих на борьбу. Врачи заявили, что само тело не было порезано или поцарапано, следов крови тоже не обнаружено.

Стало быть, женщину убили где-то в другом месте, а затем ее тело перенесли через плотину и бросили в воду. Ее шляпа и перчатки были оставлены у тропы – по всей видимости, для того, чтобы создать впечатление, будто жертва покончила с собой, но такую возможность врачи единодушно отвергли.

Ограбление? Возможно. При жертве не нашли никаких денег. Ни кошелька, ни сумочки. Но тогда зачем оставлять золотую брошь на воротничке блузки?

Сексуальное насилие? Из-за сильного разложения тела врачи сомневались, подверглась ли жертва преступному нападению.

– Состояние одежды этого не подтверждает, – сказал Кей.

– Верно, – согласился О’Брайен. – Она не порвана, не растрепана. Так что нападение маловероятно, разве что…

– Разве что – что?

– Разве что ее раздели, а затем снова одели.

Кей задумался.

– Возможно, но не слишком ли это мудрено? Все на месте. Даже гребни в волосах остались.

– Что может означать прямо противоположное, – сказал О’Брайен.

– Возможно, она просто оказалась не в том месте и не в то время, – предположил Кей. – Просто случайное нападение одного из тех головорезов с горы.

О’Брайен испустил долгий стон.

– Своего они никогда не выдадут.

Они оба были убеждены, что могут исключить так называемый «мотив Билли Брауна». Врачи были уверены, что в момент смерти жертва не была беременна.

Имелись и основания для оптимизма. Убийца был небрежен и далеко не так умен, как он думал.

Расположив шляпу и перчатки так, чтобы можно было предположить самоубийство, он никого не обманул – и оставил подсказки по поводу личности своей жертвы, возможно покинув место преступления в спешке.

О’Брайен перестал теребить усы и начал потирать виски.

– Что, голова болит? – спросил Кей.

– Как насчет того, чтобы на этом сегодня закончить? – предложил О’Брайен.

Следующий день принесет новости – и хорошие, и не очень.

* * *

Про обнаружение тела и вероятное убийство сообщалось в утреннем выпуске «Нозерн баджет» от 12 июля, газеты, выходившей только по воскресеньям. Поскольку тело быстро разлагалось, Уиллис Ларкин – со всей сентиментальностью человека, который видит смерть каждый день, – уже запланировал так называемые нищенские похороны неизвестной «Джейн Доу»^[5] на следующий день в том случае, если никто не заявил бы о своих правах на тело.

В тот день, часа в два пополудни, в похоронное бюро явилась молодая пара, попросившая разрешения взглянуть на труп. Оба брата Ларкин в то время отсутствовали, так что общалась с молодыми людьми жена одного из владельцев. Посетители не представились, но сказали миссис Ларкин, что, возможно, знают, кто эта убитая женщина. Увидев труп, они заявили: по всей видимости, это сестра молодого человека. Покинув похоронное бюро, они направились в офис окружного прокурора, чтобы осмотреть одежду жертвы.

Тем же вечером, часов в восемь, в «Ларкин бразерс» пришел некто Джон Дрю, специально прибывший из Троя для того, чтобы разузнать как можно больше подробностей случившегося. У мужчины было изможденное, морщинистое лицо, и выглядел он значительно старше своих пятидесяти трех лет. Он сказал, что слышал о страшной находке в пруду и что у него есть зловещее предчувствие: речь может идти о его дочери Хейзел Айрин Дрю.

Оба брата Ларкин все еще отсутствовали, как и детективы, которые прочесывали окрестности, а миссис Ларкин обычно позволяла болезненно любопытным взглянуть на тело. Она терпеливо выслушала рассказ мужчины, почувствовала в его поведении нечто особенное, отличавшее его от всех тех, кто уже побывал в бюро, а затем предложила ему последовать за ней вниз по лестнице, чтобы он смог взглянуть на тело сам.

О чем думал Джон Дрю, спускаясь в подвал похоронного бюро? Что он не выполнил самую главную родительскую обязанность: защитить своего ребенка? Что, хотя его жизнь и так складывалась из неудач и разочарований, ничто не может сравниться с тем, что ему предстоит испытать? Возможно, он надеялся, что покойная, чье тело он вот-вот увидит, – не Хейзел, а какая-нибудь другая несчастная молодая женщина.

В морге его встретил порыв прохладного воздуха. От резкого изменения температуры Дрю бросило в холодный пот. У него закружилась голова, и, чтобы удержаться на ногах, он схватился за первое, что попалось под руку: за плиту, на которой лежало тело.

Миссис Ларкин подняла крышку, явив взору мужчины раздутый, обесцвеченный труп.

Дрю отвел взгляд в сторону. «Соберись», – мысленно приказал он себе. Никогда в жизни ему так сильно не хотелось глотнуть виски.

Была ли это Хейзел? Он не мог сказать наверняка. Процесс разложения зашел так далеко, что тело стало уже неузнаваемым.

Впрочем, один важный факт Дрю все же сообщил: у Хейзел были золотые пломбы между передними верхними зубами.

* * *

Детектив Кей услышал о печальном визите Джона Дрю в морг братьев Ларкин в Сэнд-Лейке и на следующее утро навестил семью Дрю в их доме в Южном Трое, взяв с собой весь набор украшений и предметов одежды, которые были найдены на теле мертвой девушки. С нарастающим чувством волнения Джон Дрю и одна из сестер Хейзел осмотрели украшения – шляпную булавку с инициалом Х и брошь с выбитыми на тыльной стороне буквами Х.А.Д. Девушка воскликнула: «Это Хейзел!»

Чтобы снять все сомнения, Еву Лапп, жену старшего брата Хейзел, Джозефа, и местную портниху Мэри Шумейкер, которая шила одежду на заказ, в том числе и наряды для Хейзел, вызвали в офис О’Брайена.

Шумейкер сразу же признала в блузке, которую носила жертва, ту, что она пошила для Хейзел, она даже сохранила кусочек материала и остатки отделки. Портниха сказала, что Хейзел неожиданно заявилась к ней домой вечером в пятницу, 3 июля, с тканью, только что купленной в магазине «Бостон» в Трое, и слезно попросила сейчас же сшить ей блузку, которую она могла бы надеть во время поездки за город 4 и 5 июля. Мэри Шумейкер закончила работу над заказом к одиннадцати часам вечера: Хейзел, к ее удивлению, провела эти несколько часов с ней, спокойно дожидаясь, когда блузка будет готова. По какой-то причине Хейзел отчаянно хотела выглядеть в те выходные как можно лучше.

Ева Дрю, одна из тех, с кем у Хейзел были доверительные отношения, опознала черную верхнюю юбку – у нее самой была точно такая же. Ева сказала детективам, что и ее юбка, и юбка Хейзел были сшиты из одного куска ткани. Перейдя от одежды к украшениям, детектив достал небольшую золотую брошь, которую носила убитая.

На лицевой стороне броши был выгравирован девиз Concordia Salus – «спасение через гармонию». Он был увенчан короной и украшен эмблемами Соединенного Королевства, Ирландии, Шотландии и Канады – розой, трилистником, чертополохом и бобром. На обратной стороне были инициалы Хейзел.

Как выяснилось, брошь была подарена Хейзел Аделаидой Таппер, ее бывшей работодательницей, которая купила брошь во время отпуска, проведенного у себя на родине, в Канаде.

Теперь, когда личность жертвы была установлена, родителей Хейзел пригласили в офис прокурора: обстоятельный разговор мог помочь понять, что привело к ее трагической кончине. Джону Дрю уже доводилось бывать в здании суда округа Ренсселер – как-то раз, к примеру, выпив лишнего, он проскакал на лошади по центру города.

Во время этой беседы О’Брайена и Кея больше всего поразило поведение матери Хейзел, Джулии А. Дрю, которая выглядела абсолютно невозмутимой и даже не подошла к столу, на котором была разложена одежда Хейзел. Несмотря на случившуюся трагедию, она не выказывала ни малейших эмоций. Оставшись инвалидом из-за перенесенного в детстве полиомиелита, Джулия с трудом передвигалась по комнате на костылях; ее лицо как будто застыло в вечной гримасе.

И Джон, и Джулия Дрю заявили О’Брайену, что ничего не знают о том, чтобы их дочь водила компанию с каким-либо мужчиной, и не могут представить, за что ее убили.

В последнее время она работала домашней прислугой. У детективов сложилось впечатление, что Хейзел была не особо близка со своими родителями. Тогда еще детективы этого не знали, но супруги Дрю ошибочно определили возраст Хейзел как девятнадцать лет вместо двадцати – она отпраздновала знаменательный день рождения чуть более месяца назад, 3 июня.

В последний раз Джулия видела дочь в четверг, 2 июля, когда Хейзел заходила к ней домой, на Четвертую улицу, 400.

Джон Дрю в последний раз видел Хейзел пару дней спустя, около 11:00 4 июля, с Минни Тейлор, младшей сестрой Джулии, на площади Франклина в Трое. Он тоже признался, что почти ничего не знает о ее друзьях и знакомых, как и о том, где она любила проводить свободное время. Кроме того, супруги Дрю сообщили имена последних работодателей Хейзел, Эдварда Кэри и его жены Мэри, а также прошлых семей, в которых она жила и работала.

Что ж, по крайней мере, жертва наконец-то была опознана. Но кем была Хейзел Дрю? Как так вышло, что ее забили до смерти, а затем бросили в пруд Тила?

Ее родители либо мало что знали о жизни дочери, либо не хотели делиться тем, что им было известно.

Еще более странным казалось то, что в последний раз они видели Хейзел почти за неделю до того дня, когда было обнаружено ее тело, но не сообщили об исчезновении дочери и даже не интересовались ее местонахождением.

У здания суда Джон и Джулия Дрю позировали фотографам. По дороге домой они заехали в офис страховой компании «Метрополитен Лайф», чтобы обналичить полис промышленного страхования жизни на пятьсот долларов, оформленный на имя Хейзел.

* * *

Утром, оказавшись в здании суда раньше репортеров, Дункан Кей просунул голову в кабинет Джарвиса О’Брайена. Уставившись куда-то в пространство, окружной прокурор пребывал, по-видимому, в состоянии глубокой задумчивости. От стоящей на столе обжигающе горячей чашки кофе поднималась струйка пара.

– Ты это видел? – спросил Кей, бросая на стол номер нью-йоркского еженедельника «Коламбия рипабликен».

– А должен был? – Как и любой политик, О’Брайен любил прессу лишь в той мере, в какой мог ее контролировать.

– Они сравнивают наше дело с убийством на Черном болоте.

– Напомни-ка, – сказал О’Брайен.

– Хелена Уитмор, найдена мертвой на болоте в Нью-Джерси, неподалеку от Ньюарка. Убийство повесили на мужа, но вынести вердикт не смогли. Ожидается новое судебное разбирательство.

– Что-то такое припоминаю, – сказал О’Брайен. – Это случилось на Рождество. Они поссорились, и она исчезла.

– Верно, – кивнул Кей. – Довольно мерзкая история. У обоих были любовники. Он все время ее бил. Последними словами, которые она сказала своей сестре, были такие: «Боюсь, в конце концов он меня убьет».

– Кажется, я даже вспомнил имя – Билли «Золотой зуб».

– Точно. Обвинение вызвало его в качестве свидетеля. Он показал, что они с ее мужем долгое время занимались криминальным бизнесом.

– Что ж, – сказал О’Брайен, – будем надеяться, что «Коламбия рипабликен» ошибается.

Глава 3
Хейзел

Хейзел Дрю была вежливой, уважительной и целомудренной. Она никогда не задерживалась дольше положенного времени, не пропускала воскресную службу и редко, если такое вообще когда-либо случалось, проявляла интерес к мальчикам. Она была добросовестной работницей и примером для маленьких детей.

Хейзел Дрю была общительной и кокетливой, она обзавелась толпой поклонников мужского пола, экстравагантно одевалась, а также много путешествовала, определенно не по средствам. Знакомые поговаривали, что у нее есть тайный благодетель или любовник, репортеры даже задавались вопросом, не делала ли она аборт.

Чем глубже следователи погружались в жизнь Хейзел Дрю, тем более парадоксальную личность они обнаруживали – своего рода чернильное пятно Роршаха, «истинная» идентичность которого зависит от того, кто интерпретирует изображение.

* * *

Хейзел Айрин Дрю родилась 3 июня 1888 года в фермерском доме на Блу-Фабрик-роуд в Ист-Поэстенкилле, штат Нью-Йорк, примерно в десяти километрах к северу от Сэнд-Лейка, там же, где она и встретит свою смерть. Джулия Дрю была на шестом месяце беременности, когда в 1888 году, во время Великой метели, внезапно выпало почти полтора метра снега, а ветер дул со скоростью до восьмидесяти миль в час.

Переезды Дрю с места на место в те ранние годы трудно отследить, но если Хейзел жила в Поэстенкилле, то ходила в школу четвертого округа на ферме в деревушке Айвз-Корнер, одну из восьми однокомнатных школ^[6], существовавших в Поэстенкилле в то время.

Ее родной город был назван в честь полноводной речки Поэстенкилл (kil на голландском означает «русло реки»), в которой есть водопад Маунт-Ида. Местная легенда гласит, что однажды воин-ирокез влюбился в молодую европейку, которая, чтобы не попасть в плен к своему поклоннику, совершила смертельный прыжок с уступа водопада. Сам ручей носит имя известного своей прозорливостью голландского фермера и торговца мехом семнадцатого века Яна Барентсена Вемпа, который поселился в этом районе и которого иногда называли Поэст. Город Поэстенкилл состоит из четырех деревень, одна из которых так и называется, три же другие носят названия Айвз-Корнер, Ист-Поэстенкилл (там Хейзел родилась) и Барбервилл (там она была похоронена, могила сохранилась по сей день).

На раннем этапе Поэстенкилл и прилегающие районы были особенно популярны среди немецких иммигрантов, которых соблазняла гористая, густо поросшая лесом местность, так напоминавшая им родной Шварцвальд. Местная легенда гласит, что гессенские перебежчики из британской армии во время Войны за независимость прятались в горах Поэстенкилла и соседнего Табортона, и им там так понравилось, что домой они уже не вернулись.

Это были приземленные, неприхотливые, уверенные в себе люди, в основном фермеры и лесорубы, натура которых определялась природными особенностями местности. Они вели уединенное, неторопливое существование, лишенное многих удобств современной жизни, присущих соседним городам, таких, к примеру, как Трой. Они знали своих соседей по именам – многие из них и вовсе состояли в родстве с соседями – и спали с незапертыми дверями. Горожане насмехались над ними как над тугодумами и простаками, но им была свойственна простодушная, бесхитростная чувствительность («Яблоко от дерева далеко не падает», – гласила ходившая в тех местах поговорка), порожденная недоверием к показному, притворному или хитрому. В свою очередь сами они считали горожан из Троя и других мест самоуверенными пустомелями.

Бабушка и дедушка Хейзел по материнской линии, Чарльз Уильям и Мэри Энн Толе (их фамилия со временем превратилась в англизированное написание Тейлор), были людьми крепкими и работящими. Согласно семейным преданиям, у Чарльза Тейлора, родом из Ганновера, Германия, не было ничего, кроме топора, когда он женился на Мэри Энн Лапп около 1850 года, но они были полны решимости построить жизнь для себя и своих одиннадцати детей, из которых мать Хейзел, Джулия, была седьмой. Тейлоры жили и работали на ферме в Берлине, штат Нью-Йорк. Жизнь была трудная и стала еще трудней, когда в 1863 году Чарльза призвали воевать в армию Союза. Когда их ферма в Берлине сгорела дотла, они начали все сначала и в конечном счете перебрались чуть западнее, в соседний Поэстенкилл, где продолжили заниматься сельским хозяйством. Чарльз служил там дорожным комиссаром, пока не порезал руку при строительстве моста и не умер от заражения крови в возрасте пятидесяти одного года.

Меньше известно о прошлом бродяги Джона Дрю, хотя, по общему мнению, он был неисправимым жуликом и непоседой, который любил выпивку и не мог найти постоянной работы. Отец Хейзел так и не научился читать или писать. Из Вермонта его потянуло на юг, и в итоге он нашел работу на ферме Барбера в Поэстенкилле, где познакомился с Джулией, чья семья жила неподалеку на Блу-Фэйшн-роуд.

Джон и Джулия поженились в 1885 году, и у них было семеро детей, хотя только пятеро пережили раннее детство: Джозефу, старшему, в 1908 году исполнился двадцать один год; за ним последовали Хейзел, Кэрри (четырнадцать), Уильям, или Вилли (одиннадцать), и Эмма (девять).

Из-за неспособности Джона Дрю удержаться на одной работе семья Дрю вынужденно переезжала с места на место. К 1900 году Дрю перебрались из Поэстенкилла в городок Сэнд-Лейк, расположенный примерно в восьми километрах южнее, но пробыли там недолго и уже на следующий год переехали в Трой, где Джон Дрю устроился чернорабочим. С 1905 по 1906 год семья снова жила в Сэнд-Лейке и работала на ферме Уильяма Тейлора, старшего брата Джулии, но в 1906 году, после жаркого спора между Тейлором и Джоном, возвратилась в Трой.

Хейзел в Сэнд-Лейк не вернулась: в 1902 году, в нежном возрасте четырнадцати лет, она получила работу домашней прислуги в одном богатом доме на Третьей улице в Южном Трое. Дом этот принадлежал Томасу У. Хислопу, видному члену Республиканской партии и городскому казначею Троя.

Как бедной деревенской девушке из тихого городка Поэстенкилл удалось поступить в услужение к одному из самых влиятельных людей Троя? Это остается одной из тех загадок жизни Хейзел, на которые до сих пор нет ответа.

* * *

На рубеже двадцатого века Трой, расположенный в двухстах сорока километрах к северу от Нью-Йорка и в тринадцати километрах к северу от Олбани, на восточном берегу реки Гудзон, был одним из самых богатых и культурно развитых городов в стране. Во времена Второй промышленной революции, продолжавшейся примерно с 1870 по 1914 год, экономика США процветала, и Трой был экономическим гигантом, стоящим на металлах и текстиле.

В начале девятнадцатого века Трой шел и в авангарде прогрессивного образования. В 1821 году Эмма Уиллард, жена врача, открыла школу-интернат, первоначально называвшуюся Женской семинарией Троя, но семьдесят четыре года спустя переименованную в честь ее основательницы. Это была одна из первых в стране школ, где обучались одни лишь женщины. Три года спустя Стивен ван Ренсселер, потомок основателя округа Ренсселер, объединился с ученым Амосом Итоном, чтобы основать Политехнический институт Ренсселера, первый университет в англоязычном мире, посвященный инженерному делу. Располагалось это учебное заведение в здании бывшего Фермерского банка на северо-западном углу Мидлбург и Ривер-стрит.

В 1827 году домохозяйка из Троя Ханна Лорд Монтегю, вышедшая замуж за местного сапожника по имени Орландо, привередливого модника, устала стирать рубашки снова и снова, когда те едва запачкались по краям. Она придумала новое решение: почему бы просто не отрезать воротнички и манжеты, чтобы их можно было постирать и накрахмалить отдельно, а затем прикрепить лентой или пуговицами? Так родилась индустрия съемных воротников и манжет. К началу двадцатого века Трой, где обосновалось двадцать шесть производителей воротничков и манжет, на которых работали тысячи женщин (иногда можно было услышать, как они во время работы напевали такие мелодии, как «Закутан в красную фланель»), заслужил новое прозвище «Город воротничков». «Клуэтт, Пибоди и компания», титан отрасли и производитель всемирно известных рубашек «Эрроу», выпустила более четырехсот вариантов съемных воротников. В 1905 году художник по имени Джозеф К. Лейендекер, нанятый Клуэттом, создал «Эрроу Мэн», универсальный символ городской утонченности в серии рекламных объявлений, которые появлялись на стендах, автобусах и трамваях.

К тому времени, когда в 1902 году Хейзел Дрю отправилась в самостоятельное плавание, Трой был шумным, кипучим городом, переживавшим самый большой демографический бум в своей истории: более семидесяти тысяч человек были втиснуты на площадь около двадцати семи квадратных километров. Шикарные особняки из бурого песчаника выстроились вдоль Пятой авеню – «Улицы Тиффани», как еще ее называли. Парк Вашингтона, частное зеленое пространство, был окружен особняками, возведенными в тот золотой век.

Десятки предприятий теснились на центральных городских улицах, вымощенных булыжником, желтым и красным кирпичом и большими плитами гранита, известными как бельгийские блоки. Множество универмагов выстроились вдоль тротуаров, демонстрируя свои товары в зеркальных витринах.

Одним из старейших был «Квакенбуш-и-Компани», открывшийся в 1824 году. Самым известным считался «Фрирс Трой Кэш Базар», названный в честь владельца Уильяма Х. Фрира, чей девиз, написанный 3 марта 1865 года на бронзовой табличке, гласил: «Одна цена и никаких отклонений. Гарантируем полное удовлетворение или возвращаем деньги с улыбкой». Покупатели входили в магазин «Фрирс» через три арочных мраморных входа, ведущих к двухэтажной аркаде внизу и четырехэтажному атриуму, увенчанному огромным, залитым солнцем куполом.

По выходным на тротуарах в центре Троя толпилось так много людей – как местных, так и приезжих, – что пешеходам приходилось прокладывать себе путь по улицам, старательно избегая трамваев, конных экипажей и только-только начавших тогда появляться автомобилей.

Временами какофония оглушала: пламенные социалисты проповедовали на углах улиц, перекрикивая грохот паровых локомотивов, проходивших прямо через центр города двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, ероша белье, которое хозяйки вывешивали сушиться в домах над своими магазинами; суфражистки и профсоюзные активисты маршировали к фабрикам вверх по Ривер-стрит, становившейся ульем деловой активности, когда грузовые суда по каналу входили и выходили из Троя. Иногда можно было встретить шарманщика, в другое время цирк, недавно прибывший в город, мог шествовать от железнодорожного вокзала до парка Ренсселер в северной части города со слонами на буксире.

Ночью освещенные газовыми фонарями улицы были значительно менее многолюдны, так что, оказавшись случайно в центре города, следовало проявлять определенную осторожность, чтобы избежать карманников или хулиганов, жаждущих драки после ночной попойки в одной из многочисленных городских таверн.

Неофициально Трой делился на два сектора: южный, проходящий ниже канала Шамплейн, и северный, располагавшийся выше. В северном, как и в центре города, размещались многочисленные предприятия по производству воротничков и манжет. Южный, где в 1908 году жила семья Хейзел Дрю, был промышленным центром города, где иммигранты, в основном сильно пьющие, неуклюжие ирландцы, работали на «жаре» – в литейных цехах, растянувшихся вдоль Вайнантс-Килл. Как говорили тогда, ты, парень, крут, если живешь в Южном Трое. Много лет спустя некий солдат из Троя написал на побережье Нормандии такую фразу: «Южный Трой против всего мира». Говорили, что Южный Трой по ночам светится красным светом от многочисленных производств, отливавших чугунные печи и колокола – и то и другое местные изобретения.

Районы в Южном Трое, каждый длиной в несколько кварталов, возникали вокруг представителей отдельных национальностей – в основном ирландцев, немцев, итальянцев, евреев, поляков и украинцев. Семейные магазинчики, где местные жители могли «открыть счет» – отложить оплату до получки, – были разбросаны повсюду, наряду с мастерскими и пекарнями. Магазины размещались на первом этаже, а выше, над витринами, жили их владельцы. Напряженность между этническими группами была обычным явлением, как и трудовые конфликты, которые неоднократно приводили к забастовкам, особенно на сталелитейных заводах и воротничковых фабриках. У каждой этнической группы была своя банда, и если вы принадлежали к одной из них, то вам не стоило показываться на территории, контролируемой другой, особенно если вы были в меньшинстве.

Эпицентром делового района Троя был вокзал Юнион-Стейшн, здание в стиле бозар, длиной в квартал, с восемью линиями железнодорожных путей, где ежедневно проходило более ста поездов, в том числе тридцать, курсирующих между Троем и Олбани с интервалом в двадцать пять минут на пригородной «кольцевой дороге». Трой был популярным местом не только сам по себе, но и как транзитный пункт, особенно для бизнесменов, направляющихся на юг в Нью-Йорк, или военнослужащих, вызванных к сборным пунктам. Здание вокзала, ограниченное Юнион-стрит, Бродвеем, Фултон-стрит и Шестой авеню, отличалось высокими потолками, огромными окнами и террасой с видом на отделанный мрамором зал ожидания на первом этаже, со встроенным компасом и гигантскими зелеными керамическими часами.

Оживленный и шумный, Юнион-Стейшн находился прямо в центре бурлящих событий, в окружении отелей, ресторанов, магазинов, коммерческих контор и, что не случайно, борделями и игорными домами, где мужчины собирались вокруг огромных карточных столов в облаках сигаретного дыма, таких густых, что сквозь них едва можно было что-то разглядеть. Полиция Троя не стеснялась смотреть в другую сторону – за малую мзду.

Главой этого преступного мира была Мэри Элис Фейхи, более известная как Мэйм Фэй, которая в 1906 году, в возрасте сорока лет, открыла первый из череды публичных домов на Шестой авеню, в самом сердце района красных фонарей Троя, известного как Линия, района обветшалого, шумного и грязного. В последующие годы она будет обслуживать клиентов всех экономических классов без какой-либо дискриминации – как маргинализованных, так и влиятельных. В отчетах переписи населения за это время указано до шести женщин в возрасте от девятнадцати до тридцати шести лет, проживавших в принадлежавшем Мэри доме по адресу: Шестая авеню, 1725, и значившихся «домашней прислугой» или «безработными».

Дом располагался прямо через дорогу от Юнион-Стейшн и едва ли не бок о бок с полицейским участком, что позволяло полиции присматривать за заведениями Мэйм в обмен на обжигающе горячие чашки кофе (по меньшей мере). Прямо за борделем, на углу Шестой авеню и Бродвея, находилась крутая, с замысловатыми мраморными ступенями и колоннами Главная лестница, ведущая в Политехнический институт Ренсселера и известная как Подъезд.

Мэйм – дочь ирландских иммигрантов и, по слухам, набожная католичка – набирала девушек в местных магазинах и ресторанах, поощряя их бросать низкооплачиваемую работу и работать на нее – совсем за другие деньги. Она не лгала. Привлекательные молодые проститутки могли зарабатывать до пятидесяти долларов за один раз, тогда как средний еженедельный доход составлял в среднем от двадцати до тридцати долларов. Некоторые женщины выбирали и то и другое: они сохраняли свою «дневную работу», но при необходимости обслуживали клиентов по ночам.

Жизнь эта была далеко не гламурная. Женщины могли заниматься сексом со 150 мужчинами в неделю. Их карьера была недолгой, часто заканчивалась к тридцати годам, когда их вытесняли конкурентки помоложе. У мадам вроде Мэйм дела складывались лучше. Они могли зарабатывать до одного миллиона долларов в год в сегодняшних деньгах, не платя ни цента подоходного налога.

Говорили, что каждую неделю, в один и тот же день, в одно и то же время, Мэйм складывала деньги в дорожную сумку и сама ходила в банк. Однажды, во время такого похода, дама на другой стороне улицы заметила ее и крикнула:

– Эй, Мэйми, как дела?

– Были бы чертовски лучше, – ответила она, – если бы не такие любопытные, как ты!

В городе Мэйм была не одна такая, на Линии процветал незаконный бизнес. Мэйми, Жидовка Дженни, Большая Фло, Маленькая Фло – все они открыто рекламировали свои услуги в местных газетах: удовлетворение гарантировано, «особое внимание старшеклассникам и коммивояжерам». Проституция была незаконной в штате Нью-Йорк – на федеральном уровне ее объявили таковой в 1910 году, с принятием Закона Манна, но фактически закрывали глаза на продолжающуюся практику. Мало кто из влиятельных лиц выражал по этому поводу свое беспокойство, кроме разве что громкоголосых воскресных проповедников и политиков во время предвыборной кампании, но последние забывали о своих обещаниях, как только закрывались избирательные участки.

Таковы были два мира Хейзел Дрю: с одной стороны – сонные провинциальные городки Поэстенкилл и Сэнд-Лейк с их фермами, угольными горелками и церковными пикниками, а с другой – богатый и кипучий мегаполис Трой, утонченный, пьянящий и полный опасностей.

В доме Хислопов Хейзел провела четыре года, с 1902 по 1906 год, живя там и работая в качестве домашней прислуги. В то время это было обычным занятием для молодых девушек, особенно из бедных семей, которые рано бросали школу ради заработка. Между членами семьи и слугами нередко устанавливались тесные, почти родственные связи. Но стоило только служанке переступить черту, как ее выставляли из дома, зачастую отправляя к знакомым. Никаких объяснений касательно того, что послужило причиной разрыва, девушке никто не давал.

Томасу Хислопу, первому в истории Троя городскому казначею, было чуть за сорок, он был женат и имел двоих детей, когда Хейзел начала работать на него в 1902 году. Уроженец Троя, Хислоп изучал бизнес в колледже и после окончания школы устроился фармацевтом в продуктовый магазин своего отца. Какое-то время он управлял компанией «Фут энд Торн»», занимался оптовой торговлей стеклом в Нью-Йорке и был совладельцем парома «Трой» и «Уэст-Трой». Хислоп участвовал в испано-американской войне и был членом Национальной гвардии, Гражданского корпуса Троя и кадетов Тиббитса, организации ветеранов войны, которые служили в воинских частях Троя еще в 1876 году, названной в честь генерал-майора Уильяма Баджера Тиббитса, отличившегося в ходе Гражданской войны.

Хислопа знали и уважали в городе, он был членом всех достойных клубов, включая Масонскую ассоциацию ветеранов и Ложу Лосей. Он служил в методистской епископальной церкви на Третьей улице, а в 1902 году – когда Хейзел приняли на работу – в его доме на Третьей улице, 360, жил также и пастор церкви Джон М. Харрис. Сама Хейзел тоже посещала методистскую церковь на Третьей улице.

К тому времени, когда Хейзел вошла в его жизнь, Хислоп покончил с частной торговлей и был готов попробовать себя на государственной службе. Поначалу все шло хорошо. Он выиграл свои первые выборы в качестве городского казначея по республиканскому списку, впоследствии выиграв и переизбрание. В течение многих лет партийные знаменосцы восхваляли его. Хислоп, кричали они, был честным, эффективным и благоразумным, именно таким человеком, которому вы хотели бы доверить свои деньги. Но в 1905 году Хислоп совершил непростительный грех против партии, бросив свою шляпу на ринг в качестве кандидата в мэры – от Гражданской партии. Поддерживая Хислопа, адвокат и бывший сенатор штата Альберт К. Комсток раскритиковал республиканский истеблишмент, заявив, что республиканцы хотели такого кандидата в мэры, который «был бы послушным и подчинялся командам». Хислоп занял третье место, уступив демократу Кэлвину Э. Николсу и республиканцу Элиасу П. Манну, который был избран мэром.

В следующем году Хислоп оказался втянут в особенно неприличный скандал, в результате которого был арестован, осужден и заключен в тюрьму его заместитель Фрэнк Каррингтон за хищение десяти тысяч долларов из городского бюджета. Хислоп, построивший репутацию казначея на таких качествах, как проницательность и экономность в сбережении государственных средств, никогда не обвинялся в совершении уголовных правонарушений, хотя в 1909 году республиканские власти города подали на него в суд за исчезновение казенных фондов. С тех пор он никогда больше не занимал публичных должностей.

В том же году, когда разразился этот скандал, Хейзел покинула дом Хислопа после четырех лет службы по причинам, которые так и не были обнародованы.

* * *

В 1907 году Хейзел устроилась на работу прислугой в дом Джона Х. Таппера, богатого пожилого торговца из Троя, занимавшегося углем, «черным алмазом» того времени, без которого не могли обойтись ни металлургические заводы, ни железные дороги, ни пароходы, ни текстильные фабрики, ни многие другие важные отрасли промышленности. Как и Хислоп, Таппер был видным республиканцем и офицером как в Гражданском корпусе Троя, так и в Национальной гвардии штата Нью-Йорк.

Властный, решительный бизнесмен, Таппер занимал пост комиссара и секретаря Ассоциации розничных торговцев углем Троя. Его роль заключалась в том, чтобы подавить нараставшее рабочее движение, которое привело к серии крупных забастовок шахтеров, требовавших более высокой заработной платы, более короткого рабочего дня и места для их союза за тем самым пресловутым столом. В 1897 году Таппер сам баллотировался на пост мэра, выдвинутый на Республиканском съезде Троя Робертом Клюеттом, членом влиятельной семьи производителей воротничков и манжет. В преддверии выборов нью-йоркская газета «Уорлд» опубликовала менее чем лестную редакционную статью, в которой говорилось, что Таппер «знает об угле больше, чем о политике». В дождливый день выборов Таппер потерпел сокрушительное поражение, проиграв более двух тысяч голосов действующему президенту Фрэнсису Дж. Моллою, протеже босса Демократической партии Эдварда Мерфи-младшего, бывшего мэра Троя и в то время сенатора США от Нью-Йорка.

По некоторым данным, Хейзел была близка с женой Таппера Аделаидой, которая в свои шестьдесят с небольшим во многих отношениях предлагала Хейзел ту материнскую заботу, которую едва ли могла обеспечить ее собственная мать. Летом 1907 года Тапперы отдыхали в Канаде, на родине Аделаиды, и вернулись с подарком для Хейзел: булавкой с латинской надписью Concordia Salus – «спасение через гармонию» – и выгравированными на обороте инициалами Хейзел. Хейзел обожала брошь и носила ее на воротничке блузки. Булавка была на месте, когда ее тело обнаружили в пруду Тила, что помогло семье в опознании.

Дом Таппера на Фултон-стрит, 711, находился в тени Политехнического института Ренсселера, расположенного на вершине холма, откуда открывался вид на город. За холмом городской пейзаж резко менялся, переходя от величественных резиденций, таких как новый дом Хейзел, к погрязшему в грехе району красных фонарей, где Мэйм Фэй и другие мадам держали свои бордели. Менее чем в двух кварталах от Тапперса, на углу Шестой авеню и Фултона, находился печально известный отель «Комета», «часто посещаемый уличными девушками», как однажды описал его частный детектив, следивший за неверным супругом.

Несколько раз за время ее короткого пребывания в доме Тапперов Хейзел подвергалась преследованиям и нападениям на улице, а однажды прямо возле дома со стороны незнакомца, который, по-видимому, воспылал нездоровой страстью к юной красавице. В тот раз Хейзел отбилась от негодяя, сильно ударив его зонтиком по голове. По словам Мины, незнакомец, убегая, сказал Хейзел: «Я доберусь до тебя». Хейзел написала Мине, что этот странный тип все еще временами беспокоит ее.

Вот в этот котел преступности, секса, гламура и коррупции попала восемнадцатилетняя Хейзел Дрю, когда переехала на Фултон-стрит, где билось сердце и пульс города. Возможно, это было началом новой жизни – и новой личности.

К лучшему это или к худшему, но Хейзел была полна решимости расширить горизонты.

На Рождество 1907 года Хейзел пожаловалась тете Минни, что плохо себя чувствует, в тот день Минни вызвалась помочь ей по хозяйству в доме Тапперов. В начале января Хейзел покинула дом Тапперов, все еще жалуясь на плохое самочувствие. Она провела почти три недели в фермерском доме своего дяди Уильяма Тейлора в Табортоне, где в то время жили ее брат Джозеф и его жена Ева, наперсница Хейзел.

Примерно через две недели после прибытия на ферму Тейлора Хейзел получила конверт от Джона Таппера: внутри были деньги и письмо, в котором сообщалось, что ее заменили другой девушкой, – Хейзел стала безработной.

Оправившись от болезни, она вернулась в Трой, устроившись на работу домашней прислугой к Эдварду Кэри, профессору геодезии в Политехническом институте Ренсселера и, как Хислоп и Таппер, видному республиканцу, дважды назначавшемуся городским инженером Троя в администрациях, поддерживаемых Республиканской партией. В 1908 году профессор Кэри жил со своей женой Мэри и их одиннадцатилетней дочерью Хелен в Уитмен-Корте, в Ист-Сайде, фешенебельном районе города, расположенном вдали от шума, суеты и грязи центра Троя. Многие из богатых промышленников, чьи фабрики загрязняли воздух над городом, перебирались туда после открытия транспортных линий.

Ее пребывание у Кэри продлилось чуть больше пяти месяцев.

* * *

За несколько месяцев до убийства Хейзел гадалка сообщила девушке, что в течение года ее ждет внезапная смерть.

Хейзел отшутилась. Уверенности ей было не занимать. Порой казалось, что она получает какое-то извращенное удовольствие, искушая судьбу.

Уже в четырнадцать лет она была яркой, харизматичной молодой женщиной с чутьем на моду, и ее необычная красота привлекала внимание повсюду, куда бы она ни пошла. Люди говорили о ее блестящих голубых глазах и пушистых, словно льняных, волосах.

Где-то на этом пути Хейзел поняла, что красота откроет двери. И она намеревалась войти в них.

Возможно, реагируя на трудную жизнь родителей, Хейзел мечтала о великом. Ее корни были скромными, а образование слабым – следователи находили частые орфографические и грамматические ошибки в оставленных ею письмах. Но, будучи всего лишь скромной домашней прислугой, она обладала определенной степенью независимости. Для Хейзел будущее было полно неограниченных возможностей.

И она была уже на пути к тому, чтобы добраться до них. Несмотря на скромное начало, она закончила тем, что работала в семьях трех самых влиятельных в Трое людей. Она нашла способ при зарплате в 4,50 доллара в неделю потакать своим фантазиям. Она изысканно одевалась в сшитые на заказ платья, носила экстравагантные шляпы и туфли на высоком каблуке. Она любила ходить по магазинам и обедала в лучших ресторанах. Она много путешествовала – не только в Нью-Йорк, Олбани, Скенектади и близлежащие курортные районы, но даже за пределы штата. За последние шесть месяцев своей жизни она трижды выезжала из Троя – дважды в Нью-Йорк, один раз в Провиденс и один раз в Бостон.

Хейзел была не просто общительной или веселой, она была социально ориентирована. Она обладала поразительным обаянием и везде легко заводила друзей.

Такова, по крайней мере, была одна из граней личности Хейзел Дрю, хотя не все замечали это. Чем дольше продолжалось расследование, тем очевиднее становилось, что Хейзел прожила жизнь, полную тайн, загадок и противоречий.

Глава 4
Тетя Минни

Потрясен. Так, вероятно, охарактеризовал бы Джарвис О’Брайен свою реакцию на интервью с Джулией и Джоном Дрю, если бы кто-нибудь его спросил. Как могли родители девушки так мало знать о жизни своей дочери? Они даже не определили правильно ее возраст! Временами они казались не только невежественными, но и равнодушными. Возможно, шок от трагедии поверг их в ступор?

О’Брайен это допускал. Некоторые крайне необходимые сведения о жизни Хейзел Дрю перед ее смертью смогли дать Мэри и Эдвард Кэри, последние работодатели девушки.

Но он был сбит с толку той информацией, которую они предоставили. Да, Хейзел провела предыдущие пять месяцев, работая на Кэри, но утром в понедельник, 6 июля – за день до того, как ее видели в последний раз, – она внезапно подала заявление на увольнение и ушла от семьи. По какой-то причине она решила скрыть эту новость как от своей семьи, так и от друзей.

* * *

Хейзел устроилась на работу к Кэри в феврале 1908 года, вероятно благодаря общей связи либо с Хислопами, либо с Тапперами. Все три семьи вращались в одних и тех же кругах. Как и предыдущие работодатели Хейзел, Эдвард Кэри имел связи с республиканской партией и принимал активное участие в делах братства в качестве члена ложи Аполлона.

Уроженец Троя, Кэри был мужчиной профессорского вида с выдающимся лбом, залысинами и густыми усами. Родившийся 19 декабря 1865 года, он учился в Политехническом институте Ренсселера с 1884 по 1888 год и получил диплом инженера-строителя, а будучи студентом, работал неполный день у инженера города Троя Чарльза Фуллера. После окончания университета он поступил на геодезический факультет ПИРа, одновременно взявшись за ряд коммерческих проектов. В 1892 году Кэри женился на Мэри Лайман, тоже из Троя, и у пары родилась дочь Хелен Элизабет.

В 1902 году его назначили доцентом, а два года спустя профессором геодезии, железнодорожного машиностроения и автомобильных дорог. Среди преподавателей и студентов он считался прямолинейным и откровенным. В числе его коллег был доктор Артур М. Грин-младший, заведующий новым отделом машиностроения в ПИРе, который жил всего в квартале от Кэри, на Хоторн-авеню, и нанял домашнюю прислугу по имени Кэрри Уивер, одну из ближайших подруг Хейзел. Узнав о смерти Хейзел, Кэрри, которая в то время отдыхала в Огайо, отправила своей хозяйке Мэри Грин вырезку о трагедии из местной газеты вместе с запиской: «Это та Хейзел, которую я так хорошо знаю?»

Являясь убежденным республиканцем, Кэри и близко не был таким политически амбициозным, как предыдущие работодатели Хейзел. Он был делегатом Республиканского съезда округа Ренсселер в 1900 году, но сам никогда не баллотировался на государственную должность. Однако он извлек выгоду из преобладавшей в то время системы «дележа добычи», занимая должность городского инженера при мэрах, поддерживаемых республиканцами, с 1900 по 1902 год и снова с 1906 по 1908 год.

Однако в ходе кампании 1907 года всплыла оплошность, допущенная им в инженерном департаменте под руководством комиссара общественных работ Генри Шнайдера, печально известного политического деятеля, который был тесно связан с республиканским боссом округа Ренсселер Корнелиусом В. Коллинзом.

Согласно «Трой дейли пресс», «многие налогоплательщики заявляли, что офис инженера представляет собой один из наиболее вопиющих примеров плохого управления в том, что касается превращения государственной должности в частную лавочку, связанную с нынешней администрацией». Мэром в то время был республиканец Элиас Плам Манн. «Дейли пресс» – демократическая газета – обвинила Кэри, который зарабатывал три тысячи долларов в год в городе, в дополнение к своей зарплате в ПИРе, в том, что он чрезмерно раздул штат, раздавая высокооплачиваемые рабочие места друзьям и коллегам, которые уже были перегружены своими обязанностями в колледже, что привело как к расточительным расходам, так и к отставанию в благоустройстве города.

Кроме того, в документе утверждалось, что Кэри и Шнайдер замышляли обойти требование города о том, чтобы на любую работу с доходом более пятидесяти долларов подавались заявки и проводился конкурсный отбор. Они искусственно разбивали их на более мелкие проекты, ни один из которых не превышал пятидесяти долларов. «План прост и может хорошо сработать, но это дерзкое формальное уклонение от намерения, духа и буквы закона, придуманное исключительно для того, чтобы чиновники могли выбирать фаворитов и передавать рабочие места в руки людей, полезных для бюрократической машины и которым можно найти применение за счет города», – утверждала газета.

Одним из таких «фаворитов» был Роберт Т. Кэри, двоюродный брат Эдварда, который получил четыре должности в местной школе за 42,85, 45,50, 49,86 и 49,84 доллара. Другим был Фредерик Шнайдер, брат Генри.

Кэри отработал свой срок до конца, но сообщил мэру Манну, что не заинтересован в повторном назначении, если Манн будет переизбран в 1908 году, сославшись на новый закон, который требовал, чтобы городской инженер сосредоточил все свое внимание на официальной работе, одновременно повысив годовую зарплату с 3000 до 3500 долларов. Тем не менее в дополнение к своей работе в институте он остался на должности сельского инженера в Грин-Айленде, небольшом городке через реку Гудзон от Троя.

* * *

В 9:30 утра в понедельник, 6 июля 1908 года, Хейзел была на заднем дворе дома Кэри по адресу: Уитмен-корт, 10, занимаясь домашними делами, когда к ней подошла Мэри Л. Кэри. Хейзел вернулась из поездки накануне поздно вечером, где-то между десятью и одиннадцатью часами.

– Хейзел, у нас скопилось много белья. Мне нужно, чтобы ты озаботилась этим сегодня, – сказала ей миссис Кэри. Это означало бросить в раковину тряпичный мешок, полный грязной одежды, добавить едкую смесь коричневого хозяйственного мыла, крахмала и нашатырного спирта и отстирать одежду на стиральной доске в облаке пара. Работа тяжелая и неприятная. Хейзел не хотела ею заниматься.

Она просто отказалась это делать.

Мэри Кэри, по ее собственному признанию, была озадачена, но не так сильно, как тем, что произошло дальше: Хейзел объявила, что немедленно уходит с работы. Не прошло и часа, как она ушла. В последний раз Мэри видела, как она исчезает вдали с чемоданом и большой коричневой сумкой (некоторые свидетели называют ее сумочкой или хозяйственной сумкой) в руке.

– Не было ни проблем, ни даже мелких неприятностей, – заявила она следователям. – Хейзел ушла, не дав никаких объяснений своего ухода.

Любопытно, подумал О’Брайен. Окружному прокурору уже было известно, что Хейзел отправила свой полностью упакованный чемодан из дома Кэри своим родителям на Четвертую улицу, 400, еще в понедельник днем. Так что, возможно, ее уход не был таким уж внезапным, как ему давали понять.

Хотя Мэри Кэри не сказала ничего, кроме добрых слов о Хейзел – образцовой работнице, равнодушной к ухаживаниям, регулярно посещающей церковь, – ее удивляла способность Хейзел при еженедельной зарплате в 4,50 доллара позволять себе так экстравагантно одеваться и так много путешествовать, включая три поездки в предыдущие шесть месяцев в Нью-Йорк, Бостон и Провиденс, тем более что перед этим она неделю не работала, выздоравливая после болезни на ферме Тейлора в Табортоне.

– Я не могла понять, откуда у Хейзел деньги на эти поездки, – сказала Мэри. – Она с таким энтузиазмом описывала увиденные достопримечательности, что мои подозрения, если я когда-либо их питала, рассеялись сами собой. Теперь я вспоминаю, что Хейзел так и не сказала мне, кто сопровождал ее, кого она навещала, где останавливалась и оплачивала ли она свои расходы.

И все же, добавила Мэри, с другой стороны, ее совсем не удивляло, что Хейзел разгуливала по Восточному побережью всякий раз, когда у нее появлялась такая возможность.

– На самом деле чего-то в этом роде и можно было ожидать от девушки с таким темпераментом, как у Хейзел. Она постоянно стремилась к самосовершенствованию. Она была девушкой более чем умной для человека ее положения.

Покинув Кэри утром 6 июля, Хейзел поехала в трамвае в особняк Джорджа Б. Харрисона на Паулинг-авеню, чтобы навестить Минни Тейлор, свою тетю по материнской линии и, возможно, самого близкого ей человека. Обычно они виделись два или три раза в неделю.

Это была странная пара: прелестная юная Хейзел и ее малообщительная, строгая тетя, на девятнадцать лет старше племянницы. Минни была среднего роста и голубоглазая, как Хейзел, светлые волосы она укладывала на макушке. Но если Хейзел часто хвалили за красоту, то Минни – в очках и длинных юбках из черной тафты – считалась почтенной дамой. Она была надменной, грозной особой, которую юным племянницам и племянникам советовали никогда не обыгрывать в домино или китайские шашки и которая, казалось, знала все обо всех в семье и была убеждена, что есть два способа делать что-то: ее собственный и неправильный.

Родившаяся в 1869 году в Берлине, штат Нью-Йорк, Вильгельмина Тейлор была десятой из одиннадцати оставшихся в живых детей Чарльза и Мэри Тейлор и на семь лет моложе Джулии Дрю. В юности она часто переезжала, подолгу задерживаясь у родственников, которые всегда побаивались ее. Она была ревностно предана семье и всегда ее защищала: когда сестра Джоанна заболела, Минни отправилась в Саратогу, штат Нью-Йорк, чтобы ухаживать за ней, вплоть до смерти Джоанны в 1895 году. Тогда же Минни пыталась помешать вдовцу своей сестры Генри Эрнсту заполучить долю покойной жены от продажи фермы родителей Минни и Джоанны в Ист-Поэстенкилл.

В конце 1880-х Минни работала экономкой в Лансингбурге, деревне в северной части Троя, в отеле «Феникс», популярном среди видных бизнесменов и политиков, особенно республиканцев. К 1897 году она переехала в Гринфилд, штат Массачусетс, чтобы быть поближе к своей старшей сестре Мэри Энн Дэвис, чей муж владел прачечной. Примерно в 1905 году она вернулась в Трой и устроилась на работу к Харрисону, богатому застройщику, адвокату и банкиру.

Отец Харрисона, сам влиятельный человек, владел компанией «Трой мэлиэбл айрон компании», которая, как и Джон Таппер, второй работодатель Хейзел, часто конфликтовала с профсоюзами. Первоначально расположенная на Конгресс-стрит между Четырнадцатой и Пятнадцатой улицами Троя, компания переехала в Колони на рубеже двадцатого века после споров с профсоюзами, в том числе печально известного столкновения в 1883 году, в ходе которого сотрудники детективного агентства Пинкертона стреляли в бастующих рабочих. Как и каждый видный республиканец в Трое, он принадлежал ко всем правильным клубам, включая Pafraets Dael (голландский термин, интерпретируемый некоторыми историками как «рай для ленивых»), лодочный клуб «Лауреат» и гольф-клуб «Острова», и (как и Таппер, и Томас Хислоп) был офицером Гражданского корпуса Троя и служил на передовой во время испано-американской войны.

Минни, как и Хейзел, вращалась на задворках элитных кругов. Она была последним членом семьи, который видел девушку живой. О’Брайен пришел к убеждению, что если и есть кто-то, кроме убийцы, кто знал правду об обстоятельствах, приведших к кончине Хейзел, то это должна была быть тетя Минни.

* * *

Поздно утром в понедельник, 13 июля, окружной детектив Дункан Кей вернулся с Минни Тейлор в здание суда, к Джарвису О’Брайену, для допроса. Они усадили ее на деревянный стул и предложили стакан воды, который женщина приняла. Она изящно отпила из него и поставила стакан на подставку на деревянном столе О’Брайена. Окружной прокурор внимательно всматривался в лицо женщины, на котором, казалось, застыло нечто среднее между угрюмостью и гримасой недовольства, и решил действовать осторожно.

– Насколько мы понимаем, – сказал он, – вы были со своей племянницей 4 июля в Трое, и затем вы снова увидели ее утром в понедельник, 6 июля.

Минни помолчала, собираясь с мыслями.

– Да, – сказала она. – Верно по обоим пунктам.

– Может быть, вы могли бы поделиться с нами некоторыми подробностями этих событий? – предложил О’Брайен.

– Примерно в 10:30 утра 6 июля, – начала Минни, – Хейзел неожиданно появилась на пороге дома Харрисонов. С собой у нее был светло-коричневый чемодан с монограммой на ручке с ее инициалами Х.А.Д. и мягкая коричневая сумка.

– Почему она пришла? – спросил О’Брайен.

– У нее осталось кое-что из моей одежды с выходных, и она решила ее занести. Больше ничего.

– С 4 июля?

– Верно, – подтвердила Минни.

– Я не понимаю вас, мисс Тейлор, – сказал Кей. – Вы сопровождали Хейзел в ее поездке на озеро Джордж в праздничные выходные?

– На озеро, но не Джордж, – сказала Минни. – Скенектади.

О’Брайен и Кей обменялись взглядами. Разве Мэри Шумейкер, портниха, не сказала, что Хейзел ждала у себя дома новую блузку до 23:00 3 июля, потому что на следующий день она уезжала на озеро Джордж?

– Судя по тому, что нам сказали, она планировала поездку на озеро Джордж и была очень этим взволнована.

– Чистая правда, – сказала Минни. – Она хотела, чтобы я поехала с ней на озеро Джордж 4 июля, но в праздничные дни поезда всегда переполнены. Поэтому Хейзел отказалась от этой поездки, и вместо этого мы отправились в Скенектади.

– Понятно. – О’Брайен немного помолчал, прежде чем продолжить. – Расскажите нам о выходных. Мы были бы вам очень признательны, если бы вы ничего не упустили, даже если что-то покажется вам незначительным.

– Не торопитесь, – добавил Кей. – Мы никуда не спешим.

По словам Минни, утром в субботу, 4 июля, Хейзел пришла в дом Харрисонов, полагая, что они с тетей собираются отправиться в ночную поездку на озеро Джордж. Хейзел уже давно и с нетерпением ждала этого случая. Минни собралась налегке, после чего предложила им сложить все вещи в чемодан Хейзел. Минни тайком провела инвентаризацию того, что взяла племянница: ночная рубашка, кимоно, золотой медальон в форме сердечка, черная сумочка, шелковое нижнее белье и несколько новых блузок в дополнение к различным туалетным принадлежностям.

После того как Минни отговорила Хейзел ехать на озеро Джордж, они составили альтернативные планы: посетить парад в честь Дня независимости в Трое, затем сесть в трамвай до Скенектади, переночевать у родственников и вернуться на следующий день.

По дороге на парад они заглянули к брату Хейзел Джозефу и его жене Еве, чтобы сдать чемодан. Им удалось коротко поговорить с Евой, но не с Джозефом, который, хотя и был в то время дома, не предпринял никаких усилий, чтобы поздороваться с сестрой или тетей.

Парад местной и приезжей полиции и членов клуба «Лоси» (возглавляемого Томасом Хислопом, первым работодателем Хейзел) начался в десять часов утра. После этого Минни и Хейзел отправились в парк Ренсселер в Лансингбурге, где прогуливались по ярмарочной площади. Парк был переполнен – около сорока тысяч человек, многие в нарядных одеждах, прошли через ворота на празднование. Автомобили всех марок и цветов стояли в боевом порядке на траве. В парке было почти невыносимо шумно от живой музыки, взрывов фейерверков, грома пушек и треска винтовок во время разыгранного боя.

– Вы рассказываете просто великолепно, мисс Тейлор, – сказал О’Брайен. – Пожалуйста, продолжайте.

– Было тепло и многолюдно, – продолжала она, – поэтому мы некоторое время томились в роще в средней части парка. Потом небо нахмурилось, поговаривали о дожде, но, слава богу, он так и не пошел.

– Как долго вы там оставались? – спросил О’Брайен.

– Мы пробыли там довольно долго и ушли часов в пять, плюс-минус.

– Вы кого-нибудь встретили? Говорили с кем-нибудь?

– Что вы имеете в виду? – резко спросила Минни. – Конечно же, мы здоровались с людьми кивками, но разговоров ни с кем не вели.

– Совсем ни с кем? – спросил Кей.

– Я только что сказала вам – «нет», разве не так? – ответила Минни.

Кей не смог удержаться от ухмылки.

– Мисс Тейлор, ваш шурин говорит, что столкнулся с вами и Хейзел на улице 4 июля, – сказал О’Брайен. – Это так?

– Правильно, на Франклин-сквер.

– Вы с Хейзел разговаривали с ним?

– С ним мне не о чем говорить.

Примерно через час, незадолго до начала парада на закате, Минни и Хейзел вернулись в дом Джозефа и Евы за чемоданом. Затем, как и планировалось, они сели в трамвай до Скенектади. Ту ночь и большую часть следующего дня они провели на Перл-стрит, 4, в четырехкомнатном доме двоюродной сестры Хейзел по материнской линии (и племянницы Минни), двадцатисемилетней Энни Беккер Вайнманн, которая жила там со своим мужем Джоном, тремя детьми и восемнадцатилетней сестрой Энни, Эттой Беккер. Энни и Этта были особенно близки с Хейзел: их мать, Элиза Тейлор Беккер, скончавшаяся в 1895 году, была старшей сестрой Минни Тейлор и Джулии Дрю.

Получив удовольствие от поездки, Минни и Хейзел покинули Скенектади примерно в 21:00 в воскресенье и вернулись в Трой примерно через полтора часа. Там они сели в трамвай от Берман-парка (рассказ впоследствии подтвердил кондуктор Рой Бошан, который работал в ту ночь). Хейзел вышла первой на остановке «Уитмен-корт» между десятью и одиннадцатью, Минни доехала до дома Харрисонов.

– Произошло ли что-нибудь необычное в Скенектади? – спросил О’Брайен. – Вы встречались с кем-нибудь, кроме родных?

– Нет, ни с кем, – твердо ответила Минни.

– В каком настроении была Хейзел?

– Веселая, как всегда.

– Разве она не разочаровалась из-за неудавшейся поездки на озеро Джордж? – спросил Кей. – И почему она так стремилась туда в первую очередь?

Минни ответила, что понятия не имеет.

– Хорошо, – сказал О’Брайен. – Расскажите нам об утре понедельника, шестого. Она неожиданно появляется у вашей двери, и что потом?

– Так оно и было, – подтвердила Минни. – Она пробыла всего несколько минут, а потом ушла.

– Она сказала что-нибудь еще? Например, куда она направляется? – подсказал Кей.

– Сказала, что собирается провести день в Уотервлите. Потом вышла и пошла по улице. Я сама видела – в том самом направлении.

– А что такого в Уотервлите? Почему именно туда? – не отставал О’Брайен.

– Там у Хейзел пара знакомых девушек.

Кей записала имена двух женщин.

– Она упоминала о том, что уволилась с работы? – спросил О’Брайен.

Минни посмотрела на него с удивлением.

– Хейзел ничего мне об этом не говорила. Что навело вас на эту мысль?

– Так вы не знали, что она ушла от Кэри? – уточнил Кей.

– Я же сказала, что нет, – ответила Минни. – Но когда я пошла навестить Джулию пару дней спустя – кажется, в тот четверг, – я услышала, что Хейзел отправила домой вещи. Я поняла, что у нее на работе что-то случилось, – сказала Минни и замолчала.

– Понятно, – сказал О’Брайен. – Позвольте мне задать вам прямой вопрос, мисс Тейлор. Можете ли вы придумать хоть какую-нибудь причину, из-за которой у Хейзел могли быть неприятности? Зачем кому-то понадобилось убивать ее?

– Боже мой, нет, – сказала Минни. – Такая милая девушка, у нее не было врагов. То, что с ней случилось, ужасная трагедия.

– Так оно и есть, – согласился окружной прокурор.

– Мы так понимаем, что ваша племянница жила и работала в Трое. У вас есть какие-нибудь мысли насчет того, почему она оказалась в лесу Сэнд-Лейк? – вмешался Кей, который был гораздо меньше заинтересован в том, чтобы соблюдать приличия в разговоре с капризной женщиной.

– Возможно, она отправилась туда навестить моего брата Уилла. Он живет неподалеку от пруда. Хотя я не могу себе представить, зачем кому-то понадобилось его навещать.

О’Брайен и Кей на мгновение пришли в замешательство. Ее брат? Как могли Джон и Джулия Дрю не упомянуть родственника, живущего рядом с местом преступления?

По мере того как вопросы продолжались, терпение Минни иссякало. Чем больше О’Брайен и Кей настаивали на подробностях личной жизни Хейзел, тем с большей неохотой отвечала Минни. Она отказалась даже назвать имена кого-либо из друзей Хейзел, кроме двух женщин в Уотервлите, настаивая на том, что они не могли иметь никакого отношения к преступлению.

– Вы говорите, что часто видели свою племянницу, в среднем три раза в неделю?

– Да, я именно так и сказала, – подтвердила Минни.

– И в последний раз вы видели ее утром 6 июля, за шесть дней до того, как ее тело было опознано?

– У вас есть вопрос, на который я еще не ответила?

Да, есть, подумал О’Брайен. Почему, ради всего святого, вы не сообщили о ее исчезновении? Он жестом велел Кею проводить женщину из здания суда, и, наблюдая, как они уходят, подумал, что Минни Тейлор обязательно вернется в эту самую комнату – возможно, не один раз. Какой бы неприятной ни казалась эта перспектива, он еще не закончил с ней.

На выходе из здания суда на Минни набросилась толпа репортеров, которые засыпали ее вопросами.

– Она была хорошей девочкой, – огрызнулась Минни. – Я не скажу вам, кто ее друзья, потому что это может доставить неприятности многим девушкам. В любом случае это не ваше дело.

О’Брайен, слышавший этот разговор, счел комментарий озадачивающим. Почему обнародование имен друзей Хейзел может навлечь на них неприятности?

Он отложил этот вопрос на другой день.

Добралась ли Хейзел до Уотервлита в понедельник, 6 июля, как намекала Минни?

Согласно большинству сообщений прессы, ответ был отрицательным. Следователи разыскали Сару Моран и Иду Роу, двух ее подруг, которые жили в Уотервлите (бывший Западный Трой), суровом и мрачном фабричном городке за рекой Гудзон.

Обе женщины, которые познакомились с Хейзел прошлым летом в пансионе Блай на Планк-роуд в Поэстенкилле, сказали, что не ждали Хейзел 6 июля и не видели ее больше месяца.

Однако издание «Бингемтон пресс энд лидер» от 14 июля утверждало, что Хейзел провела вторую половину дня 6 июля в доме Амелии Хантли на Третьей авеню, 383, а затем уехала, не сообщив о пункте назначении.

Два дня спустя «Олбани таймс юнион» сообщила, что какой-то мужчина из Уотервлита сказал Джону Дрю, что видел Хейзел в городе ночью в понедельник, 6 июля. По словам Джона Дрю, этот человек, личность которого никогда не раскрывалась публично, написал свое имя на карточке, которую Дрю передал Дункану Кею. Кей утверждал, что прочесал Уотервлит в поисках незнакомца, но либо так и не нашел его, либо вообще отказался от зацепки, либо решил по неизвестным причинам не делиться тем, что обнаружил, потому что больше из этого ничего не вышло – хотя Джон Дрю до конца верил, что это правда.

– Лучше ищите в Уотервлите, – сказал он репортеру «Ивнинг уорлд». – Зачем-то же она поехала туда в понедельник вечером.

В интервью репортеру Уильяму М. Клеменсу в журнале «Трайс-э-уик уорлд» 22 июля Амелия Хантли сказала, что Хейзел навестила ее «всего несколько недель назад и была счастлива и довольна, и я уверена, что ее совершенно ничто не тяготило». К сожалению, Клеменс так и не сообщил своим читателям точную дату.

В конце концов следователи убедились, что Хейзел не была в Уотервлите 6 июля. Это означало, что она либо резко изменила планы, либо солгала своей тете. Или что яростно защищавшая племянницу Минни Тейлор лгала О’Брайену и Кею.

* * *

Допрос Минни Тейлор был мучительным, но не бесплодным. Ей было что рассказать, больше, чем любому из родителей, и она оставила следователям несколько заманчивых ниточек для расследования. Теперь им предстояло допросить двоюродных братьев Хейзел в Скенектади, с которыми она, по-видимому, провела ночь 4 июля и большую часть следующего дня. Смогут ли они добавить что-нибудь к тому, что уже поведала Минни?

Еще более многообещающим представлялся тот факт, что старший брат Джулии, Уильям, владел фермерским домом в Табортоне, менее чем в полутора километрах от пруда, где было найдено тело Хейзел. Может быть, как сказала Минни, Хейзел направлялась к нему?

О’Брайену и Кею придется вернуться в Сэнд-Лейк, чтобы поговорить с Уильямом Тейлором. Судя по их предыдущему общению с местными жителями у пруда, эта перспектива отнюдь их не прельщала. Чужаки из Троя, они были изгоями в этом районе, и это обстоятельство не помогло бы делу, если бы люди на горе Табортон начали думать, что они пытаются повесить убийство на одного из местных.

Как раз в тот момент, когда О’Брайен собирался покинуть офис, чтобы отправиться за город, ему срочно позвонил из Сэнд-Лейк Гарри Фейрвезер, один из врачей, присутствовавших при вскрытии. Не зная, что окружной прокурор собирается отправиться туда сам, Фейрвезер умолял его немедленно прибыть в Сэнд-Лейк.

– Гарри, что все это значит? – сказал О’Брайен. – Я направляюсь туда прямо сейчас, чтобы встретиться с ее дядей.

– Джарвис, здесь у меня паренек! Я только что с ним поболтал. Он говорит, что видел Хейзел возле этого пруда около недели назад. И она разгуливала там с самым беззаботным видом.

Глава 5
Гора или кроличья нора?

Ранним вечером во вторник, 7 июля, спускаясь с горы Табортон на окраине Сэнд-Лейка, Рудольф Гандрум заметил неясную фигуру, машущую ему с дороги. Одетый в свою обычную белую рубашку без воротника и джинсы с подтяжками, Гандрум сделал еще один глоток крепкого сидра, а затем спрятал кувшин под сиденье в своем экипаже. Он ехал в город, чтобы забрать друзей из Троя на конечной остановке трамвая и отправиться на рыбалку с остановкой по пути в отеле Харриса – пропустить по паре (или чуть больше) стаканчиков. Очертания фигуры на дороге постепенно обретали форму, и он узнал ухмыляющуюся физиономию Фрэнка Смита, одного из своих соседей на горе. Смит, которому исполнилось всего семнадцать, был на добрых восемнадцать лет моложе Руди. Он не отличался сообразительностью и мог немного раздражать, но парнишка он был неплохой, и это означало, что у Руди появился кто-то, кроме его лошади, с кем можно было немного потрепаться.

– Эй, Фрэнк, ты что задумал… что-нибудь нехорошее?

– Ха-ха-ха, нет, нет, нет… Очень смешно, Руди. Ты в город?

– Запрыгивай, приятель, – сказал Гандрум, радушно предлагая мальчишке отхлебнуть из своего кувшина.

Они болтали о своем, пока экипаж с грохотом спускался с горы Табортон, а солнце над головой постепенно исчезало в душном вечернем небе. Они проехали мимо фермы Конрада Тила и миновали поворот на дорогу, ведущую к дому Уилла Тейлора. Недалеко от поворота дороги, известной среди местных жителей как Лощина, они увидели направляющуюся к ним фигуру.

Прищурившись в надвигающихся сумерках, Гандрум увидел, что это не очередной местный фермер. Скорее красивая молодая женщина, экстравагантно одетая – как будто спешила на бал в губернаторский особняк, – поднималась по холмистому склону.

– Эй, Фрэнк, – сказал Гандрум, медленно поворачиваясь к своему спутнику. Но парнишка, казалось, не слышал его и, словно завороженный, смотрел вперед, на девушку.

– Да это же старшая дочка старика Дрю, – пробормотал Смит.

Руди помнил Дрю, которые жили в Табортоне несколько лет назад, но не эту девушку. Она небрежно и уверенно шагнула вперед, размахивая богато украшенной черной шляпой, коротко улыбнулась Руди и встретилась взглядом с юношей.

– Привет, Фрэнк.

– Привет, Хейзел.

После этой короткой встречи Смит и Гандрум продолжили путь вниз с горы. Руди взглянул направо, отметив, что его спутник все еще выглядит ошеломленным. С другой стороны, ничего особенного в этом не было. Он бросил последний взгляд через плечо на хорошенькую молодую девушку, которая, похоже, направлялась по тропинке к дому Уилла Тейлора, а затем снова повернулся к Смиту.

– Ты там в порядке, Фрэнк? Среди тех, кто работает у Браунов, таких нет, да? – поддразнил Гандрум. – Вот что я тебе скажу, приятель. Тебе не помешало бы выпить. Первый раунд у Харриса за мой счет.

Так, вполне безобидно, начинался вечер 7 июля 1908 года, но в конце концов он запомнился обоим навсегда.

* * *

Для Джарвиса О’Брайена и его команды следователей события с 13 по 15 июля развивались с головокружительной скоростью, и к тому времени, когда пыль улеглась, появились три главных подозреваемых.

Уильям Тейлор, угрюмый пятидесятичетырехлетний дядя Хейзел, о котором в городе говорили как о капризном старике и который однажды пытался покончить с собой. Фрэнк Смит, семнадцатилетний фермер, которого соседи высмеивали как слабоумного тупицу, и, по-видимому, одержимый Хейзел. И Рудольф Гандрум, тридцатипятилетний угольщик, известный на горе в основном своими пьяными выходками.

Округ Ренсселер объявил награду в тысячу долларов за поимку убийцы Хейзел, и газеты требовали арестов.

«Ивнинг джорнал» из Уилмингтона, штат Делавэр, опубликовала заметку на первой полосе:

РАЗГОВОРЫ О ЛИНЧЕВАНИИ УБИЙЦЫ ДЕВУШКИ

«Здесь чувствуется величайшее возмущение, и в случае ожидаемых арестов сегодня будут приняты все меры предосторожности, чтобы избежать линчевания, о котором открыто говорили десятки людей, посетивших маленький домик на Четвертой улице, где отец и мать девушки почти обезумели от горя», – говорилось в заметке.

И Трой, и городок Сэнд-Лейк будто пропитались странным духом безумия и рвения. Сотни туристов ежедневно посещали место преступления, выщипывая рогозы в качестве сувениров из «болотистых, водянистых пустошей, где было найдено тело молодой женщины», как выразилась нью-йоркская «Ивнинг телеграм».

В разгар этой цирковой атмосферы, во второй половине дня во вторник, 14 июля – ровно через неделю после того, как ее видели в последний раз, – Хейзел Дрю была без лишнего шума похоронена на кладбище в Поэстенкилле, где ее жизнь началась всего двадцать лет назад. Преподобный Дж. Х. Э. Рикард из методистской церкви на Третьей улице, где Хейзел посещала службы в Трое, руководил тем, что в прессе было описано как «сильная электрическая буря», в результате которой промокшими оказались около десяти скорбящих на малолюдной церемонии. Быстро ухудшающееся состояние тела вынудило семью спешно готовиться к похоронам. Украшенный розами гроб опустили в землю. Первоначально семья планировала похоронить Хейзел на кладбище Маунт-Ида в Трое, но в последний момент передумала, выбрав вместо этого кладбище Бруксайд в Барбервилле. Одно из многих несоответствий в жизни и смерти Хейзел Дрю заключается в том, что в свидетельстве о смерти неверно указано место ее упокоения.

Минни Тейлор была безутешна. Кто-то слышал, как она сказала: «Если бы я только могла плакать. Слезы не придут облегчить мое горе». В какой-то момент она упала на носилки, и ее пришлось приводить в чувство с помощью таблеток. Уильям Тейлор присутствовал на панихиде в начале дня в морге братьев Ларкин, но пропустил похороны (он утверждал, что даже не знал об изменении, пока журналисты не сообщили ему). Когда он выходил, газетный репортер крикнул ему:

– Как вы думаете, что случилось с Хейзел?

– Ну, – бесстрастно ответил Тейлор, – я думаю, что ее подстерегли и прикончили.

Днем ранее, вечером 13 июля, окружной прокурор Джарвис О’Брайен и детектив Дункан Кей вернулись в Сэнд-Лейк по извилистой дороге, петлявшей по склонам горы Табортон. Кей указал О’Брайену на поворот перед прудом, где было найдено тело, и вскоре они уже шагали к фермерскому дому Уильяма Тейлора. После трех сильных ударов дверь распахнулась, и детективов приветствовал мужчина с глазами-бусинками на небольшом лице, увенчанном взъерошенными волосами, которые частично скрывали залысины.

– Какого черта вам нужно? – спросил он.

Дядя Хейзел, Уильям Тейлор, жил в фермерском доме за Поворотом Тейлора, как называли это место соседи, примерно в четырехстах метрах от Тилз-Понд. Это был угрюмый, сварливый человек, у которого, казалось, вошло в привычку отталкивать каждого, с кем он вступал в контакт. С семьей он ссорился, соседи предпочитали вообще избегать его. Либби Совальски, шестидесятилетняя вдова, отвергла его предложение руки и сердца годом ранее: он неожиданно пришел к ней домой, в спешке задал вопрос и, получив отказ, извинился и ушел. Его собственной матери жить с ним было так неприятно, что в конце концов она ушла и переехала к одной из своих дочерей.

Уильям был вторым из одиннадцати детей Чарльза и Мэри Энн Тейлор. Его называли «здоровенным», хотя, как и большинство фермеров, он ссутулился и поник за годы тяжелого труда на ферме в Табортоне, где прожил последние восемнадцать лет. Тейлор боролся с тяжелыми приступами депрессии и после смерти своей первой жены, Эмилии Поллак, в 1903 году, в возрасте пятидесяти девяти лет, попытался покончить жизнь самоубийством, перерезав артерии на запястьях.

Горе и страдания, казалось, преследовали Уильяма Тейлора повсюду.

* * *

Потребовав предъявить документы, удостоверяющие личность, Тейлор позволил детективам войти, и теперь они неловко ерзали на стульях, разглядывая дом и этого странного мрачного мужчину.

– Мистер Тейлор, я полагаю, вы знаете, зачем мы пришли сюда. Нам нужно поговорить с вами, – начал О’Брайен. – Спросить вас о вашей племяннице. В частности, когда вы видели ее в последний раз.

– Да уже давненько… Прошлой зимой это было, – сказал Тейлор.

– Значит, вы не видели ее на прошлой неделе? – вмешался Кей.

– Прошлой зимой, я сказал.

– Вы знаете, что Хейзел была здесь седьмого июля? – спросил Кей.

– Конечно, знаю.

Кей и О’Брайен ждали, что Тейлор уточнит. Последовало неловкое молчание.

– Ну и что? – наконец подсказал Кей.

– Молодой Фрэнк Смит болтал по всей округе о том, что видел ее в тот вечер у пруда.

Фрэнк Смит и был тем самым пареньком, по поводу которого так срочно звонил доктор Фейрвезер. О’Брайен заверил его, что разыщет Смита сразу после того, как они закончат беседу.

– Мне сказали, что он даже спрашивал о ней Ричмондов.

– Кто это? – спросил Кей.

– Пара, что живет здесь со мной на ферме, работают вдвоем за одного.

– И вы не расспрашивали о Хейзел, даже услышав, что Фрэнк Смит ее видел? Даже после того, как тело вытащили из пруда? – спросил О’Брайен.

– Мало ли что там сказал Фрэнк Смит. Этому просто нельзя придавать значение. У парня свои проблемы.

– Что вы сделали, когда услышали о теле, мистер Тейлор? – спросил Кей.

– Ну, я поехал в город, – сказал он. – В отель Крейпа.

– Крейпа? А почему именно туда?

– Мне нужно было побриться, – ответил Тейлор.

– Значит, до вас дошли слухи о том, что ваша племянница была здесь и что в озере найден труп женщины, и вы отправились в город побриться? – спросил О’Брайен, стараясь не выдать удивления.

– Верно.

– Но разве все вокруг не говорили о теле в пруду? – спросил Кей.

– Конечно, говорили.

И даже тогда Тейлор не выдал ни намека на эмоции. Что происходит в голове у этого человека? О’Брайен не мог его понять.

– Вы знаете, что у Крейпа, там, внизу, есть телефон? – спросил Кей.

– Конечно, знаю.

– И вам не пришло в голову позвонить сестре? Быть может, рассказать ей о том, что вы слышали?

– Нет, об этом я и не думал. Не хочу вмешиваться в дела, которые меня не касаются.

– Хорошо, мистер Тейлор. Итак, чтобы внести ясность, вы не ожидали Хейзел здесь 7 июля, и вы не видели ее в тот день. Это так, сэр? – спросил окружной прокурор.

– Разве я не ясно выразился? Я не видел ее с зимы.

Тейлор был человеком молчаливым, неприятным – может, он даже потел сосульками, кто ж знает, – но было в его ответах нечто такое, что наводило на мысль: эта странность, эта отчужденность есть скорее следствие замкнутости, изолированности и зацикленности на себе, чем обмана. Хотя он, конечно, не выглядел ни расстроенным, ни убитым горем из-за смерти племянницы и, похоже, ничуть не раскаивался в том, что не обратил внимания на бред Фрэнка Смита или даже не поинтересовался тем, кто мог быть виновен в смерти Хейзел.

– Может, мы поговорим с Ричмондами? – предложил О’Брайен.

– Если хотите, валяйте, – пожал плечами Тейлор. – Меня это не касается.

Фрэнк и Фредерика Ричмонд рассказали следователям, что столкнулись со Смитом на конечной остановке Аверилл-Парк около девяти часов вечера 7 июля. Смит сказал паре, что видел Хейзел на Табортон-роуд ранее вечером и полагал, что она направлялась на ферму Тейлора.

Когда Ричмонды спросили Тейлора об этом на следующее утро, он сказал им, что Хейзел не ждали и она так и не появилась.

О’Брайен и Кей знали, что им нужно делать дальше: найти Фрэнка Смита.

* * *

Фрэнк Смит и Руди Гандрум, несомненно, столкнулись с Хейзел 7 июля. Кроме убийцы, они, скорее всего, были последними людьми, кто видел ее живой. Смит знал эту девушку и, по мнению жителей деревни, питал к ней нездоровое влечение. По словам Тейлора, паренек появлялся на его ферме без предупреждения и спрашивал, там ли она. Он часто говорил о ней, и кто-то слышал, как он назвал ее самой красивой девушкой в этой части страны. Смит познакомился с Хейзел много лет назад на ферме Тейлора, ее представил Джон Дрю. Он встретил ее во второй раз, когда проходил через ферму по дороге на охоту. Их последняя встреча – до 7 июля – произошла прошлой зимой, во время двухчасового визита в дом Тейлора. Уильям Тейлор, Джозеф и Ева Дрю – все были там, вместе с Хейзел, которая сидела на стуле и читала. В типичной для Смита манере позже он рассказал другую версию этой истории, в которой они с Хейзел играли в карты.

Руди Гандрум, с другой стороны, никогда не встречался с Хейзел Дрю. Его можно назвать жертвой дьявольской удачи – он оказался не в том месте не в то время. И в течение следующих нескольких недель никто не позволял ему забыть об этом.

Родившийся в Олбани в семье немецких иммигрантов, Руди был угольщиком, курил трубку, носил подтяжки и жил со своей женой Каролиной «Кэрри» Вильгельминой Карл в фермерском доме на Дилижанс-роуд, примерно в пяти километрах от пруда Тилз-Понд, если подниматься по Табортон-роуд. У Гандрумов было пятеро детей, втиснутых в две спальни в домишке с печной трубой, но без водопровода и канализации. Дети Руди старались держаться подальше от старика всякий раз, когда он злоупотреблял спиртным: однажды он проделал пару дырок в полу своим дробовиком, потому что ему не понравилось, как дочь почистила оружие. Но пребывая в хорошем на�

David Bushman, Mark Givens

MURDER AT TEAL’S POND:

HAZEL DREW AND THE MYSTERY THAT INSPIRED TWIN PEAKS

Copyright © 2021 by David Bushman and Mark T. Givens

This edition is published by arrangement with Aaron M. Priest Literary Agency and The Van Lear Agency LLC

© Самуйлов С. Н., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Бетти Калхун, рассказчице

Предисловие

Какая первая «история о привидениях» вам запомнилась? Та, что оставила отметины, если не шрамы. Та, от которой повеяло странным холодком смерти.

Свою я услышал от бабушки по материнской линии. Слова «яркая» и «странная» описывают ее лишь в незначительной степени, она – более чем подходящий пример архетипа старухи, одного из вечных мифологических проводников в подземный мир. Бывшая глава музыкального отдела ФМП[1] и одна из основателей УСС[2] в Лондоне во время Второй мировой войны, Бетти Лоусон Калхун была блестящей, сложной и заядлой выдумщицей.

Семья у нее была городская, отец был опытным инженером и профессором Политехнического института Ренсселера (ПИР) в Трое, штат Нью-Йорк, в то время процветающем промышленном центре, расположенном вверх по реке от Олбани. Когда пандемия испанского гриппа опустошила страну в 1918 году, Томас Лоусон перевез свою жену и двух маленьких дочерей в сельскую местность. На необжитом лесистом плато в двадцати милях к юго-востоку от города, неподалеку от берегов идиллического горного озера, он купил ветхий фермерский дом восемнадцатого века. Томас превратил его в солидный особняк из десяти комнат, скупил бо́льшую часть необработанных земель вдоль береговой линии, построил дороги и ветряную мельницу и, продавая участки или бревенчатые домики друзьям и коллегам, в скором времени создал активное сообщество из представителей высшего среднего класса, собиравшихся для летнего отдыха.

Жизнь счастливых семейств на берегах этого озера изменилась навсегда и к лучшему. Для представителей окружающего местного народа, жившего на этом плато в изоляции в течение семи поколений, не изменилось почти ничего. Они работали на новоприбывших, но держались от них на расстоянии, живя тяжким трудом с земли, заготавливая лес, производя древесный уголь и перегоняя, во время «сухого закона», самогон.

Два разных мира.

Легенд хватало с избытком. Обосновавшиеся в горах семейства, в особенности девять из них, считались потомками гессенских наемников, дезертиров из британской армии во время Американской революции, привлеченных в эту местность ее сходством с их родным Шварцвальдом, Черным Лесом, который был прославлен братьями Гримм как источник всего зловещего. Местный талант, Вашингтон Ирвинг[3], запечатлел то же неизъяснимо жуткое настроение лесов, холмов и озер на севере штата, где безучастная свирепость природы поражала тех, кто осмеливался вторгаться и пытаться приручить ее. Всякий раз, когда стекла окон сотрясал гром, Бетти ссылалась на местные предания: то призрачные голландцы Рипа ван Винкля[4] забавляются игрой в кегли в своем горном логове.

Когда мы были подростками, местные жители представлялись нам кем-то вроде крестьян из русской литературы: колоритными, унылыми, преданными, с душком неопознанной опасности. Более прозаическое объяснение, к которому мы пришли позднее, состоит в том, что два столетия лишений, невежества, смешанных браков, алкоголизма, безумия и кровосмешения не принесли почти ничего, кроме боли и трагедии. Мы постоянно слышали шепотки о случавшихся «в горах» ужасных вещах и встречали многих из этих людей на протяжении всего детства. Немногие из тех историй пробирали меня до костей; достаточно сказать, что, когда позднее я посмотрел фильм «Избавление», тамошние местные показались мне знакомыми.

Итак, к истории о призраках Бетти: двое местных работяг возвращаются к себе в горы после еженедельного ритуала с посещением городского паба в день зарплаты и сталкиваются с чем-то сверхъестественным.

* * *

Полная луна. Ясная, тихая ночь, ранняя осень, дыхание зимы в воздухе.

И вдруг – мучительно долгий, громкий, похожий на мычание стон со стороны коровьего пруда. И вслед за стоном над водой возникает в лунном свете мерцание, принимающее в проспиртованных мозгах форму борющейся человеческой фигуры. Объятые страхом и подгоняемые ужасом, пьянчужки мгновенно трезвеют и бегут домой, обещая отказаться от дурных привычек.

Мы слушали выпучив глаза, ведь каждый день проходили мимо Коровьего пруда, поднимаясь и спускаясь с горы. Привидения? Проклятье.

– На следующий день, – посмеиваясь, продолжала Бетти, – соседний фермер обнаружил, что одна из его коров заблудилась да и увязла на мелководье.

– А с чего они вообще решили, что это призрак? – с детской наивностью спрашивал я.

– О… Десятью годами ранее в том самом пруду обнаружили тело молодой женщины, жертвы убийства. – Бетти подает это как объяснение, кульминационный момент, заключение.

Я же воспринял все по-другому. Там, в пруду, умер реальный человек. Бетти не называла имени несчастной и, даже когда ее расспрашивали, никаких подробностей вспомнить не могла. С течением времени ни единого факта о той молодой женщине не появилось – возможно, вся история была полностью выдумана, – но образ бедной, позабытой души поселился в уголке моего сознания.

Спустя два года в Калифорнии то же чувство коснулось меня. Во время учебы в школе-интернате в Канаде четырнадцатилетняя Сьюзан Фрески, дочь босса моего отца и сестра одного из моих лучших друзей, подверглась нападению и была убита психически неуравновешенным молодым человеком. По мере того как я узнавал больше о широко распространенной угрозе сексуального насилия, с которой женщины сталкиваются в повседневной жизни, эти два ужасных события объединялись в моем сознании.

Двадцать пять лет спустя эти воспоминания обрели вымышленную жизнь в образе Лоры Палмер. Или, скорее, Лора Палмер позволила исследовать и объяснить возможные варианты случившегося с той бедняжкой в пруду.

После того как «Твин Пикс» вышел в эфир, я сам купил дом на этом озере и впервые за последние десятилетия стал проводить там лето. Оказалось, что парень, которого я знал с детства, Джон Уолш, местный мастер на все руки и старожил, – его дед работал на моего прадеда и Бетти, – так же, как и я, интересуется этим случаем и многие годы пытается разобраться в нем.

Она была самая что ни на есть настоящая. У нее было имя. Двадцатилетняя Хейзел Дрю – красивая блондинка, так или иначе связанная со многими влиятельными людьми, – умерла в том пруду жаркой июльской ночью 1908 года. Местная девушка, перебравшаяся в город, столкнувшаяся с новым, бурным образом жизни и захваченная им. Ее история стала региональным, а затем и национальным скандалом. Так что даже россказни Бетти о двух пьяницах, десять лет спустя принявших заблудившегося теленка за призрак Хейзел, оказались правдой.

Дэвид Бушман, редактор «Вэрайети», несколько лет назад прислал мне по электронной почте письмо. Прослышав об этой истории – я мимоходом упомянул о ней в интервью, – Дэвид и его соавтор, Марк Гивенс, захотели копнуть поглубже и провести расследование. Я дал свое благословение и предложил некоторые направления для поиска, указав и на моего старого друга детства.

Созданное и представленное ими здесь – это проведенная спустя столетие тщательная реконструкция сенсационного, забытого преступления, последовавшего за ним расследования и его итогов для столичного региона. История столь же захватывающая, как и эпизод из сериала «Закон и порядок: Специальный корпус». Это неустанный поиск ответов и справедливости не только для Хейзел Дрю, но и для всех женщин, которые продолжают становиться жертвами чудовищной эпидемии насилия. Теперь мы знаем, что это преступление старо как мир.

Я думаю о ней всякий раз, когда прохожу мимо Тилз-Понд. Круги от того убийства, всколыхнувшие тихие воды озерца, продолжают распространяться по всему миру уже более ста лет. Для всех наших Хейзел, Сьюзан и Лор эта книга – обелиск памяти об их потерянных и украденных жизнях.

Марк Фрост,соавтор «Твин Пикс»

Действующие лица

Жертва

Хейзел Айрин Дрю, двадцатилетняя женщина из Троя, тело которой было обнаружено в пруду Тилз-Понд 11 июля 1908 года.

Детективы

Дункан К. Кей, детектив округа Ренсселер и правая рука окружного прокурора; пехотинец-республиканец и предполагаемый сторонник антикатолической Американской ассоциации защиты.

Джон У. Лоуренсон, детектив полиции Троя, занимавшийся расследованием этого дела.

Джон Х. Мернейн, детектив округа Ренсселер, напарник Лоуренсона, работавший в первую очередь по Трою.

Джарвис П. О’Брайен, окружной прокурор округа Ренсселер, отвечавший за расследование; твердый сторонник Республиканской партии.

Уильям П. Пауэрс, детектив округа Ренсселер, работавший в первую очередь по Сэнд-Лейку; также активист Республиканской партии.

Луис Ансер, детектив полиции Троя, работавший в сельской местности с Пауэрсом.

Доктора

Доктор Элиас Б. Бойс. Житель Сэнд-Лейка, первый врач, оказавшийся на месте происшествия; помогал при вскрытии и настаивал на том, что Хейзел задушена.

Доктор Гарри О. Фейрвезер. Врач из Троя, помогал при вскрытии; противник версии удушения.

Доктор Элмер Э. Рейхард. Врач из Сэнд-Лейка, помогал при вскрытии.

Моррис Х. Строп. Коронер округа Ренсселер.

Семья

Джон Дрю. Отец Хейзел; пьяница, не сумевший удержаться на постоянной работе.

Джозеф Х. Дрю. Старший брат Хейзел.

Джулия А. Дрю. Мать Хейзел, перенесшая в детстве полиомиелит; журналисты отметили ее отстраненность и странное поведение, в том числе консультацию с экстрасенсом во время расследования.

Уильям «Вилли» М. Дрю. Младший брат Хейзел.

Ева Лапп Дрю. Невестка (замужем за Джозефом Дрю) и близкая подруга Хейзел.

Минни Тейлор. Тетя Хейзел по материнской линии и, возможно, ее близкая подруга; женщина с причудами, знавшая, по убеждению детективов, больше, чем рассказала.

Уильям Тейлор. Дядя Хейзел по материнской линии и владелец фермы близ Тилз-Понд; человек угрюмый, чья эксцентричность и явное безразличие к смерти племянницы вызывали у следователей недоумение.

Работодатели

Эдвард Р. и Мэри Л. Кэри. Профессор Политехнического института округа Ренсселер и инженер города Трой, а также его жена. Последние работодатели Хейзел.

Томас У. и Нелли М. Хислоп. Бывший городской казначей Троя и его жена. Первые работодатели Хейзел. Политическая карьера Томаса была омрачена финансовым скандалом, который назревал в то время, когда Хейзел работала у него.

Джон Х. и Аделаида Тапер. Богатый торговец углем и его жена. Вторые работодатели Хейзел.

Друзья

Амелия Хантли. Подруга Хейзел из Уотервлита, которая утверждала, что видела ее 6 июля.

Мина и Фрэнк Джонс. Мина была одной из ближайших подруг Хейзел; из Троя Джонсы переехали в Провиденс, а затем в Мэн.

Сара Моран. Подруга из Уотервлита, которая сказала, что не видела Хейзел 6 июля.

Ида Роу. Еще одна подруга из Уотервлита, которая утверждала, что не видела Хейзел 6 июля.

Кэрри А. Уивер. Одна из ближайших подруг Хейзел, работавшая домашней прислугой у Гринов, друзей Кэри.

Сельская местность

Джон Абель. Ливрейщик, утверждавший, что весной он привозил Хейзел на ферму Уильяма Тейлора. Сам Тейлор это отрицал.

Мейбл Браун. Владелица отеля «Крукед-Лейк», рассказавшая, что к ней приезжали женщины из горного лагеря.

Питер Кипперли. Фермер, сообщивший, что 7 июля он видел женщину, похожую на Хейзел, в трамвае, следовавшем в Аверилл-Парк.

Минни Клиффорд. Бывшая смотрительница лагеря в Альпах, сообщившая, что слышала крик в лагере либо в ночь убийства, либо сутками раньше.

Кристофер Крейп. Владелец отеля «Аверилл-Парк», сообщивший о странном автомобиле в окрестностях Тилз-Понд, предположительно в ночь убийства.

Лоуренс Груббер. Турист-подросток, обнаруживший тело Хейзел.

Рудольф Гандрум. Угольщик из Табортона, одним из последних видевший Хейзел живой на Табортон-роуд вечером 7 июля.

Уильям и Элизабет Хоффей. Фермеры из Табортона, сообщившие, что видели двух мужчин и фургон на Табортон-роуд 7 июля.

Орилла Э. Хортон. Женщина из Аверилл-Парка, полагавшая, что видела Хейзел, гулявшую у подножия горы Табортон вечером 6 июля.

Александр и Генри Э. Крамрат. Братья из Олбани, владевшие горным лагерем, который, как сообщается, был местом шумных секс-вечеринок.

Уиллис Д. Ларкин. Владелец «Похоронного бюро братьев Ларкин» в Сэнд-Лейк, где проводилось вскрытие Хейзел.

Эбенезер Мартин. Мировой судья в Сэнд-Лейк, одним из первых должностных лиц прибывший на место преступления.

Гилберт Миллер. Житель Табортона, уведомивший власти об обнаружении тела.

Чарльз Рэнки. Фермер из Табортона, который утверждал, что в последние воскресенья он видел у пруда мужчину, соответствующего описанию, предоставленному супругами Хоффей.

Фрэнк и Фредерика Ричмонд. Работники фермы Уильяма Тейлора, жившие на ферме Тейлора, но не сумевшие обеспечить ему алиби. Примечание: в газетных сообщениях того времени имя Фредерика писалось по-разному.

Генри и Шарлотта Роллман. Жители Табортона, сообщившие, что видели Хейзел Дрю на Табортон-роуд 7 июля.

Джулия и Генри Раймиллер. Жители Табортона, проезжавшие по Табортон-роуд 7 июля, но не видевшие Хейзел.

Фрэнк Смит. Молодой работник фермы из Табортона, по слухам влюбленный в Хейзел. Соседи считали его полоумным. Он был одним из последних, кто видел Хейзел живой. Его выходки и противоречивые показания во время расследования злили и раздражали детективов.

Джон Смит. Отец Фрэнка Смита, сообщивший Уильяму Тейлору, что обнаруженная в пруду мертвая девушка – это, скорее всего, Хейзел.

Либби Совальски. Фермерша из Табортона, у которой во время убийства жил Вилли Дрю.

Том Совальски. Сын Либби, по слухам склонный к насилию, включая истязание животных.

Конрад Тил по кличке Енот. Фермер из Табортона, владевший прудом, в котором было обнаружено тело Хейзел.

Джордж Уайт. Турист из Аверилл-Парка, который помог вытащить тело из пруда.

Мари Йибауэр. Жительница Табортона, ехавшая по Табортон-роуд 7 июля, но не видевшая Хейзел.

Примечание: в газетных сообщениях того времени фамилия Йибауэр писалась по-разному.

Город

Адельберт Этвуд. Клерк на вокзале Юнион в Трое, сыгравший скромную, но решающую роль в расследовании.

Уильям и Флоренс Баркер. Производитель манжет и воротничков и его жена, жившие напротив четы Кэри на Уитмен-корт.

Томас Кэрри. Пожарный из Троя, видевший Хейзел на улице 7 июля.

Уильям Кушинг. Бармен в Трое, член Республиканского окружного комитета, который признался, что 7 июля он выезжал в Сэнд-Лейк, но утверждал, что близ пруда Тилз-Понд не был.

Лоуренс Иган. Работник продуктового магазина, сначала заявивший, что видел Хейзел 6 июля, позднее усомнившийся в том, что видел именно ее.

Артур и Мэри Грин. Профессор Политехнического института Ренсселера и его жена; работодатели Кэрри Уивер, подруги Хейзел.

Джордж Б. Харрисон. Богатый бизнесмен и работодатель тети Хейзел.

Минни Тейлор Эдвард Дж. Кнауфф. Бывший дантист Хейзел.

Анна Лабелль. Продавщица в универмаге Фрира, знавшая Хейзел – насколько хорошо, вопрос спорный.

Сэмюэль Лерой. Кондуктор из Троя, подозревавшийся в причастности к убийству.

Джон Э. Магнер. Кондуктор поезда, подозревавшийся в том, что встречался с Хейзел на вокзале Юнион.

Жанет Марцелл. Подруга Хейзел, видевшая ее на вокзале Юнион 6 июля.

Генриетта Робертсон. Мать Лилиан, подруги Хейзел, видевшая Хейзел на вокзале Юнион 6 июля.

Фред У. Шатцл. Бальзамировщик в Трое, помогавший своему другу Уильяму Кушингу арендовать экипаж 7 июля.

Мэри Шумейкер. Швея Хейзел.

Уильям Шайн. Владелец ливрейной конюшни Шайна, сыгравший ключевую роль в расследовании смерти Хейзел.

Поклонники

Гарри (фамилия неизвестна). Автор письма, адресованного Хейзел и подписанного «Рыцарь Напп-Кинна и ваш друг-художник Гарри», в котором он извинялся за то, что, возможно, оставил синяки на ее запястьях.

Уильям К. Хогардт. Человек из Дедэма, Массачусетс, назвавший Хейзел «одним из своих самых близких друзей».

Эдвард Лавуа. Бывший возлюбленный Хейзел; детективы нашли вырезку из новостей о нем в вещах Хейзел.

Ф. У. Шлаффлин. Упаковщик мяса, познакомившийся с Хейзел тремя годами ранее; его фотография была найдена среди ее вещей.

Пресса

Уильям М. Клеменс. Репортер криминальной хроники, освещавший расследование убийства Хейзел для «Уорлд» и раздражавший детективов и коллег своими необоснованными и сенсационными сообщениями в прессе.

Луис Х. Хоу и Джон Келли. Репортеры, нашедшие очки Хейзел.

Гарольд Д. Нич. Журналист «Трой стандард», находившийся, как говорили, в машине, проезжавшей мимо отеля Крейпа по дороге на гору Табортон.

Вступление

Так что смерть, самая страшная из бед, для нас ничто, поскольку, пока мы существуем, смерти с нами нет; но когда приходит смерть, тогда мы не существуем.

Эпикур

Добро пожаловать в Сэнд-Лейк, штат Нью-Йорк, население 8425 человек: тихий, идиллический городок, расположенный в южной части округа Ренсселер, примерно в тринадцати милях к востоку от Олбани, столицы штата. На окраине города, глубоко в лесистой местности, находится район Табортон, названный в честь горы Фавор в Нижней Галилее, Израиль, где, согласно Новому Завету, произошло преображение Иисуса; он излучал свет и беседовал с великими пророками Моисеем и Илией.

Табортон-роуд – основной маршрут в город и из него – составляет четырнадцать километров от подножия горы Табортон, на так называемых Четырех углах Сэнд-Лейк, мимо Киппла (вариант немецкого слова гипфель, означающего «вершина», около 560 метров над уровнем моря), мимо Больших и Маленьких прудов Боумена и, наконец, к восточной оконечности горы, где вы прибудете на перекресток. Поверните налево – и вы отправитесь в Восточный Поэстенкилл или Берлин; поверните направо – и ваш пункт назначения Черри-Плейн.

Это пустынный участок леса – можно пройти много миль, не повстречав ни единой живой души.

Пустынный участок леса с привидениями, как могли бы сказать некоторые. Фольклорист Гарольд У. Томпсон писал в книге «Тело, ботинки и штаны. Народные сказки, баллады и язык сельской местности Нью-Йорка» о фермере из Табортона, который столкнулся в своем сарае с любопытными происшествиями. Хвост и грива одной из его лошадей оказались необъяснимо заплетены, а само животное было настолько утомлено, словно кто-то ездил на нем всю ночь. Поздно ночью он проверил лошадь и обнаружил странную черную кошку, сидящую у нее на спине. Решив отпугнуть кошку, он ткнул ее в спину трехзубыми вилами. На следующее утро мать фермера – многие в лесу считали ее ведьмой – так разболелась, что не могла подняться с постели, но затем коса у лошади внезапно расплелась, и животное восстановило свою силу. Три дня спустя врач, осматривая мать фермера, обнаружил у нее на спине три глубокие раны.

Вот в этом – иногда очаровательном, иногда жутковатом – маленьком городке и погибла Хейзел Дрю.

Формально наше путешествие началось в 2013 году с ретроспективного трибьюта телесериалу «Твин Пикс» в Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе. Марк Фрост, создавший сериал совместно с Дэвидом Линчем, заметил в комментариях, что вдохновением для него – но не для Линча – стало нераскрытое убийство начала 1900-х годов, случившееся в северной части штата Нью-Йорк, где он и его семья проводили лето в доме его бабушки по материнской линии, Бетти Калхун. Бетти потчевала Марка и его брата Скотта (который также писал для «Твин Пикс» и является автором книги «Твин Пикс. Воспоминания специального агента ФБР Дейла Купера») историями, многие из которых если и не полностью выдуманы, то как минимум приукрашены. Рассказывала она и историю об убийстве на рубеже двадцатого века молодой женщины – убийстве, которое так и не было раскрыто. По словам Бетти, призрак жертвы, чье тело обнаружили в пруду, все еще бродил по лесу, ожидая, когда убийца будет публично разоблачен.

Марк вспоминал: «Она рассказывала нам всякие фантастические истории о жизни в горах, и в той, что привлекла мое внимание, говорилось о парне, который отправился вниз, в таверну, повеселиться, а на обратном пути поздней ночью якобы услышал что-то, показавшееся ему стонами призрака. Он увидел, как нечто белое блеснуло в лунном свете, и в ужасе бросился домой».

Марк не был уверен, но убитую женщину вроде бы звали Хейзел Грей.

Мы оба уже давно одержимы «Твин Пикс». Один из нас (Марк) ведет подкаст об этом под названием «Радио Оленьего луга» (https://deermeadowradio.libsyn.com); другой (Дэвид) является автором статей, эссе и книг о сериале. Кроме того, мы оба любим тайны.

И вот мы вознамерились раскрыть убийство Хейзел Грей!

Вот только никакой Хейзел Грей не было. И «северная часть штата Нью-Йорк» не стала большой зацепкой (или ключом, как тогда писали).

Однако же была Хейзел Дрю, убитая в лесах Сэнд-Лейка, штат Нью-Йорк, летом 1908 года. Ее убийца так и не был опознан или задержан.

И мы приступили к расследованию.

* * *

Впервые мы посетили Сэнд-Лейк в 2016 году после общения с историком города Бобом Муром, дружелюбным светловолосым мужчиной в очках, который выглядит именно так, как и положено выглядеть учителю истории и обществознания средней школы. Боб показывал нам старинные открытки, водил нас на экскурсии, отвечал на бесчисленные электронные письма и телефонные звонки, даже кормил нас похлебкой из морепродуктов и предлагал свободную спальню.

От нашего имени Боб проконсультировался с экстрасенсом, который сказал ему, что, возможно, он так одержим этим делом потому, что является реинкарнацией убийцы. (После этого мы некоторое время следили за Бобом и сделали пометку, чтобы он никогда не возвращался к этому экстрасенсу.) Самое главное, он организовал сообщество: группу людей, в которую входили и те, кто постоянно жил в Табортоне, и потомки тех, кто был так или иначе причастен к делу, и просто местные жители, интересовавшиеся давними событиями. Все они в течение следующих четырех с лишним лет были нашими «ополченцами с Бейкер-стрит». Они делились своими личными знаниями о регионе и помогали в поиске улик. (Мы даже привлекли бывшего агента ФБР – не Дейла Купера – для помощи в расследовании, но он исчез где-то по пути; мы до сих пор не знаем, что с ним случилось.) У нас по спине пробежали мурашки, когда потомки и члены семей ключевых фигур в этом деле поделились воспоминаниями «из первых рук» о своих предках, например внуки двоюродной сестры Хейзел, Этты Беккер, которая провела с ней выходные 4 июля 1908 года, менее чем за сорок восемь часов до трагедии.

Среди прочего мы узнали, что в Табортонских лесах – независимо от того, обитали там призраки или же нет – почти наверняка устраивались антикатолические собрания Американской ассоциации защиты, организации, в чем-то подобной Ку-клукс-клану. Проходили они в пещерах, недалеко от тех мест, где тамошние подростки строили домики на деревьях и встречались подальше от глаз своих родителей.

До нас дошел упорный и широко распространенный среди местных жителей слух о том, что трое влиятельных горожан – врач, адвокат и владелец похоронного бюро – сыграли определенную роль в смерти Хейзел и последующем заметании следов, хотя ни один из этой троицы так и не был окончательно идентифицирован. В Сэнд-Лейке отследить слухи было легче, чем установить настоящие имена.

Натыкались мы и на препятствия, причем многочисленные. Расследовать нераскрытое дело 113-летней давности очень даже непросто. Боб Мур отважно пытался выудить записи из похоронного бюро братьев Ларкин, где проводилось вскрытие Хейзел, но все, что мы получили, это запись в журнале регистрации. Мы нашли фотографию совсем юной Хейзел Дрю с ее матерью, но не смогли убедить семью поделиться этим снимком.

Мы объездили весь округ в поисках материалов расследования; оказалось, что они, скорее всего, были отправлены на хранение и пропали во время наводнения. Не осталось ничего – ни бумажных записей, ни физических артефактов, вообще никаких вещественных доказательств. Однажды клерк округа Ренсселер уронил нам на колени огромную коробку с отчетами коронера, включая пергаменты, датированные еще 1870-ми годами. Что-нибудь из 1908 года? Конечно же нет.

Самым ужасным было то, что мы потеряли одного из наших «сыщиков-любителей», жителя Табортона Джона Уолша, который скончался 11 октября 2019 года в возрасте пятидесяти пяти лет. Именно Уолш помогал Марку Фросту исследовать это дело десятилетиями ранее, когда Марк разрабатывал «Твин Пикс».

В какой-то момент, как нам тогда казалось, мы подошли очень близко к раскрытию дела: мы обнаружили, что Анна Лабелль, которая работала в универмаге Фрира в Трое и знала Хейзел Дрю (степень их дружбы остается загадкой), носила то же имя, что и некая мадам в районе красных фонарей, известном как Линия. Эта Анна Лабелль, мадам, оставила свое состояние стоимостью около двадцати шести тысяч долларов Эбботу Джонсу, влиятельному адвокату из Троя, который в 1931 году защищал гангстера Джека «Ноги» Даймонда, обвиненного в похищении и нападении (неважно, что на следующий день после оправдания его застрелили в постели любовницы). Джонс был избран окружным прокурором округа Ренсселер вскоре после убийства Хейзел Дрю, обойдя Джарвиса О’Брайена, руководившего тогда расследованием.

Были ли эти две Анны Лабелль одной и той же личностью? Если да, то имело ли это какое-либо отношение к расследованию убийства Хейзел Дрю?

Второй вопрос отпал сам собой, как только мы обнаружили ответ на первый: между двумя Аннами Лабелль не было никакой связи.

В тот миг мы, вероятно, чувствовали то же, что и детективы, пытавшиеся раскрыть это дело в 1908 году.

На эту ниточку нам любезно указал Марк Маршалл, школьный курьер в Аверилл-Парке, который работал на нас в Сэнд-Лейке, подал немало ценных идей и помог наладить связи. Марк вырос в Грисволд-Хайтс, жилом комплексе на восточной стороне Троя, примерно в шести кварталах от последнего места жительства Хейзел Дрю. Там, где он живет сейчас, в Восточном Поэстенкилле, до сих пор сохранились остатки церкви, которую посещала семья Дрю. Вскоре мы стали называть его Детективом.

Если бы Марк Маршалл и Боб Мур были там в 1908 году, убийство Хейзел Дрю, несомненно, было бы раскрыто.

* * *

Хейзел Дрю была убита в Табортоне, но жила в Трое, примерно в семнадцати километрах к северо-западу от Сэнд-Лейка. Вскоре мы обнаружили, что тут действительно имеет место «повесть о двух городах».

Шесть лет назад мы почти ничего не знали о Трое; теперь мы могли бы написать книгу, если не считать того, что она уже написана местным историком Доном Риттнером. Кто знал, что дядя Сэм был тезкой Сэмюэля Уилсона, мясника из Троя, поставлявшего мясо войскам во время войны 1812 года? Что рождественское стихотворение «Однажды ночью перед Рождеством» впервые было опубликовано в газете «Трой сентинел» и предоставлено дочерью тамошнего священника? В Трое вырос президент Честер Артур; Герман Мелвилл написал там «Тайпи» и «Ому»; Джордж Вашингтон Гейл Феррис-младший, изобретатель колеса обозрения, окончил в Трое Политехнический институт Ренсселера.

Не обошелся город и без негодяев и бесчестья: Мэри Элис Фейхи (Мэйми Фэй) заправляла своим прискорбно прибыльным бизнесом, проституцией, на центральных улицах Троя (пользуясь защитой полиции).

В здании здешнего суда был оправдан Джек «Ноги» Даймонд, а в 1865 году шляпник из Троя, Томас П. «Бостон» Корбетт, застрелил в вирджинском амбаре Джона Уилкса Бута, пустив тому пулю в голову.

* * *

«Твин Пикс» привел нас сюда, в «Твин Пикс» мы сейчас и возвращаемся.

Сходство между убийством Хейзел Дрю и телесериалом буквально тыкало в нас пальцем. В Сэнд-Лейке, как мы выяснили, есть свои собственные вершины-близнецы: Периго-Хилл в северо-восточной части города и Оук-Хилл недалеко от центра, каждый достигает высоты в двести семьдесят метров. Восточная часть города, включая Табортон, соседствует с лесом, напоминающим анагогический Гоуствуд, Лес призраков, в «Твин Пикс».

Тело Лоры Палмер было обнаружено на берегу озера лесорубом Питом Мартеллом, когда он шел ранним утром на рыбалку; тело Хейзел – в мельничном пруду двумя молодыми людьми, отправившимися на выходные в поход на рыбалку. В прежние времена – до вырубки лесов – лесозаготовки были в Сэнд-Лейке крупным бизнесом; на мельницах, приводимых в действие сначала водой, а затем паром, работало более двухсот человек, обогащавших своих владельцев точно так же, как это было на фабрике Паккарда в «Твин Пикс». Когда заводы в Сэнд-Лейке и Трое закрылись, промышленность двинулась дальше, и эти рабочие места были потеряны навсегда – ничем не напоминает третий сезон «Твин Пикс»?

Колоритные персонажи, такие как сумасбродные родители Хейзел, угольщик Рудольф Гандрум, «слабоумный» работник Фрэнк Смит, воинственная тетя Минни Тейлор и неприступный дядя Уильям Тейлор, казались реальной копией Дамы с поленом, доктора Джейкоби, майора Бриггса и Сары Палмер.

Наконец, в один особенно волнующий момент, мы наткнулись на имя Томаса Лоусона, которому много лет спустя предстояло стать прадедом Марка Фроста по материнской линии, человека, который и отправил нас в это путешествие. Лоусон, весьма уважаемый профессор Политехнического института Ренсселера в Трое, в то время был второстепенной фигурой в истории Хейзел Дрю, коллегой и другом ее последнего работодателя, научного сотрудника этого же института Эдварда Кэри, который также некоторое время работал городским инженером. Признаться, на какой-то миг это открытие нас встревожило – ни одному из нас не хотелось нести ответственность за обнаружение того факта, что прадедушка Фроста был каким-то образом причастен к смерти женщины, вдохновившей его правнука на самое известное и долговечное творение. К счастью, звонить Фросту с этой новостью нам не пришлось.

Чем глубже мы продвигались в своем исследовании, тем поразительнее становилось сходство между двумя женщинами, стоявшими в центре этих историй, – Хейзел Дрю и Лорой Палмер. Обе были красивыми и соблазнительными молодыми женщинами, обе могли вызвать в мужчине страстную одержимость. Лора, как выразился ее психиатр доктор Джейкоби, обставила свои секреты крепостями; у Хейзел тоже были секреты, и те, кто ее окружал, либо не смогли в них проникнуть, либо сошли в могилу, защищая их. В случае с Лорой ключи были повсюду, но все те, кто находился на ее орбите, игнорировали их, что и привело к ее смерти. Как знать, возможно, Хейзел осталась бы жива, если бы люди были повнимательнее?

Правда, Лора происходила из богатой семьи – ее отец был успешным адвокатом, работавшим на самого богатого человека в городе, тогда как Хейзел принадлежала в лучшем случае к семье со скромным достатком: ее отец был бездельником и мошенником, любил заложить за воротник и, похоже, не мог удержаться на постоянной работе. Но Хейзел все же ушла из дома в довольно раннем возрасте и потом общалась с некоторыми из самых влиятельных, значимых в политическом отношении городских семейств, познакомилась с образом жизни, чуждым ее собственному.

И Лора, и Хейзел мечтали о побеге и переосмыслении своего существования; в конечном счете судьба распорядилась иначе.

Будь Хейзел мужчиной или богатой особой, привело ли бы это к задержанию ее убийцы?

Возможно.

Тем не менее убийство Хейзел и последующее расследование не остались без внимания; более того, оно стало темой для первых полос газет по всей стране. Почему? Девушка из рабочего класса, из бедной семьи была убита в каком-то лесу, о котором большинство людей даже не слышали. Однако было в этой истории нечто неудержимо притягательное, нечто такое, что привлекло внимание даже известных журналистов вроде Элизабет Мериуэзер Гилмер (псевдоним Дороти Дикс) и Уильяма М. Клеменса.

По мере того как мы продолжали расследование, причины стали проявляться сами собой. Во-первых, политический аспект. Работодатели Хейзел были влиятельными людьми. Окружной прокурор Джарвис О’Брайен был выдвинут на переизбрание. Всплыли слухи о разгульных секс-вечеринках и молодых женщинах, удерживаемых против их воли в лагере (или летнем доме) неподалеку от того места, где нашли тело Хейзел. В газетных статьях ежедневно появлялись утверждения о тайных связях жертвы и, возможно, даже о нежелательной беременности.

Мы начали с того, что задались вопросом: кто убил Хейзел Дрю? В итоге мы также погрузились в другую, еще более непростую загадку: кто такая Хейзел Дрю? Ведь почти все люди из той истории (в основном детективы и журналисты) были мужчинами, сама история подавалась через мужской взгляд, и Хейзел – как Лора Палмер и ее прототип, одноименная героиня фильма-нуара «Лаура» 1944 года, снятого Отто Премингером, стала экранной проекцией, вобравшей в себя те достоинства или недостатки, которыми наделили ее ненадежные рассказчики. Она стала женщиной, которую определяла мужская одержимость.

* * *

Как мы уже говорили ранее, расследовать нераскрытое дело 113-летней давности непросто. Однако мы считаем, что раскрыли убийцу, и у нас есть довольно веские аргументы в пользу обвинения. Решение взрывоопасно. Читайте дальше – и вы узнаете: кто и почему.

Хейзел Дрю мертва уже 113 лет.

Вопреки Эпикуру, Хейзел все еще здесь.

Глава 1

Убийство у пруда

На Табортонские горы опускаются сумерки, в лесу быстро темнеет.

Прислушайтесь, и вы услышите жужжание насекомых. Лягушки-сверчки взывают к ней, их крики напоминают щелканье крикетных шаров.

Ночь пугающе жаркая и тихая, хотя она и ежится, когда невидимый порыв тепла проносится мимо нее, пригибая клочковатую траву на обочине дороги, шипит и замирает. Берегись водяных змей! Она видела их здесь раньше – чешуйчатых зеленовато-коричневых змей с круглыми головами, с похожими на пуговицы глазами и гибкими, словно витыми, телами метр длиной.

«Правильно ли я поступаю?» – звучит голосок сомнения у нее в голове, но ей удается его заглушить.

Позапрошлым утром она проснулась в той же постели, что и последние пять месяцев, под те же мелодии щебечущих птиц и с тем же видом на красивые дома через Уитмен-корт в фешенебельном Восточном Трое.

Теперь все это кажется далеким воспоминанием.

«Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смутится и да не устрашится ваше сердце». Ее любимый стих из воскресной школы. «Как давно это было!» – вспоминает она со странной улыбкой, продолжая шагать по дороге.

Она ушла от родителей подростком и последние пять лет жила и работала в трех разных семьях. Но вечно быть домашней прислугой, гнуть спину на элиту Троя, стирать одежду, мыть посуду и убирать за чужими детьми она не намерена.

Она уже преодолела отмеренные ей в жизни препятствия. Она построила планы и доведет их до конца – что бы ни ждало ее впереди, она готова ко всему. Она бесстрашна. Разве гадалка только что не предупредила, что она умрет внезапной смертью еще в этом году? Разве сама она не посмеялась над этим ужасным предсказанием?

Как раз в этот момент она слышит какой-то звук, шорох за деревьями. Отдыхающие? Пьяный лесоруб? Наверное, просто олень или кролик. Она щурится, вглядываясь глубже в лес, но с каждой минутой становится все темнее, и она ничего не может разглядеть. Только бы не увязался следом тот мальчишка Смит. Он довольно приятный парень, но вот насчет другого, который был с ним в повозке, она не уверена. Этим вечером ничего такого ей не нужно.

Многие женщины ее возраста побоялись бы идти в Табортон в позднее вечернее время. О том, какие опасности таятся в этих лесах, рассказывали разное. Ей особенно запомнилась такая история: холодной зимней ночью лет пятьдесят назад фермер убил своего работника и сбросил тело в пруд за полем, где оно лежало, скрытое опавшими листьями и мусором. Следующей весной, когда снег растаял, его обнаружил прохожий. Никого за то преступление не арестовали, но фермер чувствовал себя виноватым и в конце концов тронулся рассудком и покончил с собой.

Она помнит, что некоторое время назад на этой самой дороге к Берте Неннистейл, местной девушке, пристали двое хулиганов, но она отбилась от них и благополучно вернулась домой.

Но Хейзел не боится. Этот лес знаком ей «от и до», каждый поворот, каждый кустик. Хотя она и живет уже много лет в Трое, в таких лесах прошло ее детство. Когда ее семья жила поблизости, она часто навещала родных, находя дома убежище от всех трудностей жизни.

Воздух пахнет влажной травой и грязью, и она медленно, с наслаждением вдыхает его. О чем напоминает этот запах? Конечно же, о доме.

Хейзел с легким недовольством смотрит на ноги: ее красивые, из блестящей лакированной кожи туфельки на каблуке испачкались. Она ненадолго останавливается, чтобы снять черную соломенную шляпу, и бросает быстрый взгляд на страусиные перья. Однажды кто-то при ней сказал, что шляпа – это нечто большее, чем просто предмет одежды, это продолжение личности владельца. «И что это говорит обо мне?» – мысленно спрашивает она и вытирает рукавом лоб. Волосы намокли от пота и слиплись от жары.

Сколько мужчин делали ей комплименты, восхищаясь ее сияющими волосами и ясными голубыми глазами?

Молодая женщина усмехается про себя: «Видели бы они меня сейчас».

Луна поднимается все выше, а Хейзел внезапно охватывает усталость; несомненно, это реакция на суматошные события последних нескольких дней. Собравшись с силами, она гонит прочь тревожные мысли и продолжает путь. Судьба ждет ее уже за ближайшим поворотом.

Она слышит крик совы, потом еще один шорох.

Тут кто-то есть.

* * *

Суббота, 11 июля 1908 года. Этот день был похож на многие другие дни того лета в сонном городке Сэнд-Лейк, штат Нью-Йорк. Похож невыносимой, удушающей жарой. По всему штату люди спали в парках, на крышах или даже прямо на улицах, чтобы спастись от изнуряющего зноя и влажности; температура поднималась выше тридцати двух градусов. В полицейские участки хлынули сообщения о смертельных случаях, обмороках и «внезапном помешательстве». В Бруклине, штат Нью-Йорк, двое мужчин, которые, как считается, сошли с ума от чрезмерной жары, пытались убить своих жен разделочными ножами.

Расположенный в центре округа Ренсселер маленький городок Сэнд-Лейк равноудален от двух крупных городов северной части штата Нью-Йорк, Троя и Олбани и находится примерно в восемнадцати километрах к юго-востоку от первого и в двадцати километрах к востоку от второго. Город Сэнд-Лейк был небольшим по площади и численности населения (2128 человек) и официально состоял из трех поселений-деревушек – Аверилл-Парка, Уэст-Сэнд-Лейка и Сэнд-Лейка, – каждое из них отличалось индивидуальной культурой и самобытностью.

Деревушка Аверилл-Парк – названная так в честь богатого адвоката и землевладельца Горацио Ф. Аверилла, который, как известно, был изгнан из Троя после организации ареста беглого раба из Вирджинии Чарльза Налле в 1860 году, – была центром активности в Сэнд-Лейке. Более двухсот человек, включая женщин и детей, работали там на водяных мельницах, производя все, от бумаги до шерстяных кальсон и чулочно-носочных изделий. Другие местные жители обрабатывали землю, охотились, ковали железо, добывали кленовый сок или рубили лес.

Аверилл-Парк фактически служил центром города.

Улицы были усеяны семейными магазинчиками, включая кафе-мороженое, аптеку, продуктовый магазин, пекарню, сапожную и портняжную мастерскую, и жаркими летними ночами жители собирались с соседями на ступеньках почты или крылечках гостиниц и сельского универмага в надежде на легкий ветерок. По воскресеньям по всему городу звенели колокола, и церкви – в основном протестантские – манили верующих к своим шпилям. Была среди них и баптистская церковь, на колоколе которой, изготовленном в Трое, имелась надпись на латыни: Defunctos ploro («Оплакиваю усопших»).

Аверилл-парк был последней остановкой на маршруте «Трой энд Нью-Ингланд рейлуэй тролли лайн», компании, предоставлявшей единственное средство общественного транспорта. Протяженность линии между Альбией, одним из районов Троя, и Аверилл-Парком составляла тринадцать километров. Летом посетители с севера и юга, особенно из Троя, Олбани и даже из Нью-Йорка, расположенного в двухстах сорока километрах к югу, приезжали в Аверилл-Парк на дневные или выходные экскурсии, а некоторые даже оставались на все лето. Гостиницы росли как грибы после дождя, и спрос в июле и августе был настолько велик, что заведения зачастую бронировались до отказа. Для гостей здесь устраивали вечерние танцы, концерты, карточные игры. В отеле «Мейпл гроув» даже была своя бейсбольная команда, состоявшая исключительно из постояльцев гостиницы.

Близлежащее озеро, Кривое, было любимым местом отдыха президента Теодора Рузвельта в бытность его губернатором штата Нью-Йорк; ему нравилось охотиться в здешних лесах и любоваться видом на город со скалы Медвежья Голова. Но особой популярностью пользовалось треугольное Хрустальное озеро, находившееся примерно в полутора километрах к югу от конечной остановки трамвая. Там гостям предлагалось катание на лодках, пикники, рыбалка и даже парк развлечений. Наличие колеса обозрения, карусели, танцевального зала, киосков и пляжа обеспечивало этому месту достаточную известность для того, чтобы называться Верхним Кони-Айлендом.

Разумеется, такая жизнь была не для всех. Негласный, но вполне реальный барьер разделял богатых приезжих и горожан, которые обычно держались от чужаков на расстоянии и относились к ним настороженно, хотя и не упускали случая подзаработать, показав лучшие места для охоты и рыбалки.

К востоку от Аверилл-Парка находится Сэнд-Лейк; к западу – соответственно Уэст-Сэнд-Лейк. Как и Аверилл-Парк, каждое из этих поселений представляло собой примерно одинаковый набор жилых домов, церквей, отелей, магазинов и мельниц. Население деревушек Сэнд-Лейк и Уэст-Сэнд-Лейк было намного меньше населения Аверилл-Парка, и им не хватало развлекательных достопримечательностей, которые привлекали бы летних туристов.

Табортон был своего рода неофициальной деревушкой в самом восточном углу города, деревушкой, простершейся на холмистой, густо поросшей лесом местности. Здесь жили «горцы», люди, известные своей приземленностью и практичностью, а также врожденным недоверием к чужакам. Жители Табортона по большей части были самодостаточными фермерами, лесорубами или угольщиками и на фабрики или мельницы шли работать неохотно. Обширные сельские владения давали им больше пространства, развивая сильное чувство индивидуальности и рождая широкий спектр эксцентричных персонажей. Ночь на одинокой горе Табортон могла быть пугающе тихой, если не считать случайных звуков дикой природы и выстрелов. Это фермеры, растянувшись в своих шезлонгах с кувшинами крепкого сидра, палили в бобров, наносивших немалый урон посевам.

На уединенных холмах Табортона собирались обычно неугомонные мальчишки, сбегавшие туда от повседневной скучной жизни.

Лоуренс Грубер, подросток из Аверилл-Парка, работал полный рабочий день на трикотажной фабрике компании «Фейт» на Берден-Лейк-роуд, недалеко от центра деревни, где скручивал и разрезал сырую шерсть и хлопок («Ты только верь, Уилл, ты только верь», – советовали друзья и родные соучредителю предприятия Уильяму Д. Махони). Но выходные парень мог проводить так, как ему заблагорассудится, и не собирался нарушать привычный порядок дня из-за какой-то жары: он и шестеро его друзей регулярно ночевали в Табортонском лесу без назойливого надзора взрослых. Днем они ловили рыбу и охотились на белок; ночью, когда сгущалась тьма и высыпа́ли звезды, собирались вокруг потрескивающего костра, ели свежую рыбу и запивали ее бодрящими напитками.

Вечером в пятницу, 10 июля, мальчики поставили свои палатки на обычном месте, примерно в тридцати метрах от небольшого озерца в форме искривленной восьмерки, известного среди местных жителей как Тилз-Понд – «пруд Тила», – по имени фермера, которому принадлежал участок, Конрада «Енота» Тила. Несколькими годами ранее Тил запрудил ручей Хорс-Хевен, сбегавший с горы Табортон, плотиной из нагроможденных друг на друга валунов, создав пруд для питания своей лесопилки. Уединенный пруд был небольшим, но глубоким в середине, некоторая часть его была скрыта разросшимся на берегах подлеском. Место, выбранное мальчиками, было защищено величественными соснами, кленами и дубами от безжалостного солнца.

В 9:30 в субботу Грубер, направляясь по каким-то делам, заметил нечто, плававшее в густом, застоявшемся пруду. Убежденный, что это выброшенный предмет одежды или случайный мусор, паренек оставил его без внимания.

Примерно через пять часов Грубер снова оказался у пруда, когда ему пришлось пересекать плотину по пути к главной дороге. Предмет все еще был виден – он покачивался в том месте, где глубина составляла около метра. На этот раз Грубер присмотрелся к нему повнимательнее и в считаные секунды пришел к ужасающему осознанию того, что это не одежда и не мусор, а безжизненное человеческое тело.

* * *

Его первым желанием было позвать на помощь. Один из его приятелей по походу, Джордж Уайт, только что отправился на обед в дом Гилберта Миллера, фермера из Табортона. К счастью, Уайт все еще находился в пределах слышимости.

– Джордж, вернись! – закричал Грубер. – Мне кажется, в пруду тело!

Паника в голосе друга поразила Уайта прежде, чем он полностью осознал значение этих слов.

Он побежал вдоль береговой линии обратно к Груберу, который указал на тело, медленно плывшее к ним лицом вниз, с раскинутыми руками, так что над поверхностью воды виднелись только голова и плечи. Теперь они смогли разглядеть прилипшее к нему промокшее платье. Большие черные гребни для волос в форме полумесяца со стразами и так называемая «крыса» – аксессуар для создания пышных причесок в стиле «помпадур» – оставались прочно закрепленными на спутанных волосах.

Зрелище было мучительное, тяжелое, но в то же время завораживающее, и подростки не могли отвести взгляд от тела. Грубер, уже зная ответ, спросил:

– Как думаешь, она мертва?

– Скорее всего, – ответил Уайт.

– Что будем делать? Попробуем вытащить или нужно позвать кого-нибудь?

На мгновение они замолчали, обдумывая создавшееся положение.

– Ты подожди здесь, – наконец сказал Уайт, – а я позову на помощь.

Он бросился на поиски Гилберта Миллера, который в свои пятьдесят четыре года имел многолетний жизненный опыт общения с этими пареньками. Оставшийся у пруда Грубер молча наблюдал за дрейфующим телом, сожалея, что не оказался где-нибудь в другом месте.

Давний житель Табортона, знавший этот район вдоль и поперек, Миллер сразу осознал всю серьезность ситуации. Накануне днем он тоже заметил некий плавающий в пруду предмет, когда спускался с горы, чтобы доставить молоко в отель Крейпа, который находился на окраине соседней деревушки Сэнд-Лейк. Тогда он продолжил свой путь, подумав, что это какая-нибудь пустая сумка или сверток с одеждой.

Миллер и Уайт поспешили через болотистую пустошь обратно к пруду. По пути Миллер краем глаза заметил предмет примерно в шести метрах от пруда: черную женскую соломенную шляпу с высокой тульей, украшенную тремя большими страусиными перьями. При ближайшем рассмотрении он заметил, что ярлычок модистки сорван. К шляпе была приколота пара сильно испачканных черных лайковых перчаток длиной до запястья.

Миллер остановился, чтобы забрать их, так как предположил, что они могли принадлежать обнаруженной в пруду девушке. Поспешно подобрав находку, он увидел шляпную булавку в форме четырехлистного цветка клевера с монограммой в виде буквы Х.

Грубер встретил Уайта и Миллера у края пруда с явным облегчением. Миллер снял шляпу, вытер пот со лба и, прищурившись, посмотрел на воду. Он заметил, что тело отнесло на восток от того места, где он видел его накануне.

Все трое молча уставились на частично погруженный в воду труп, не зная, что делать дальше.

Миллер, чувствуя, что должен взять на себя ответственность, наконец вышел из оцепенения.

– Давайте подтянем ее сюда, – сказал он.

Они вошли в мутную воду и оттащили тело на мелководье, поближе к плотине.

– Интересно, кто это? – произнес Грубер, нарушая напряженное молчание. – Кто-то из местных?

– Не могу сказать, – проворчал Миллер, – и думаю, мы не узнаем, пока не вытащим тело из воды и не перевернем, но пусть лучше это сделают власти.

Он огляделся, выигрывая время, чтобы подумать.

– Вы, ребята, оставайтесь с ней, – сказал он мальчикам, – а я попробую найти кого-нибудь в городе.

Он развернулся и быстро скрылся под горой.

* * *

Пока Грубер и Уайт ждали, новость успела распространиться, и к пруду потянулись любопытные местные жители. Одним из первых прибыл Эбенезер Мартин, мировой судья из Сэнд-Лейка. Вызвали Элиаса Б. Бойса, семидесятилетнего сельского врача, практиковавшего в этих краях почти пятьдесят лет. Тело вынесли на берег, лицо наконец открыли, и доктора попросили взглянуть на жертву.

Глазам собравшихся предстало ужасное зрелище: кожа сморщилась и почернела, лицо застыло в жуткой гримасе, глаза вылезли из орбит и опустились на щеки, распухший язык высовывался изо рта. Труп начал разлагаться и сильно раздулся, вода просочилась через поры в кожу. Бойс, прикинув в уме, высказался в том смысле, что тело пролежало в пруду по меньшей мере несколько дней.

Доктор начал разрезать блузку от воротника вниз, но остановился, заметив розовую шелковую ленту, переплетенную с лифом надетого на корсет чехла. Лента была плотно обмотана вокруг шеи, чуть ниже подбородка. Тело настолько распухло, что лента врезалась в плоть мертвой женщины.

Бойс осторожно разре́зал ленту.

В голове у него проносились самые разные мысли. Была ли ленточка обычным декоративным аксессуаром, который женщина носила на шее? Или убийца сорвал ее с корсета и использовал для того, чтобы задушить жертву? По спине старика пробежал холодок.

Так или иначе, в одном Бойс был совершенно уверен: дело нечистое, а значит, неизбежно уголовное расследование. Он посовещался с Мартином, и мужчины решили поставить в известность коронера округа Ренсселер Морриса Х. Строупа, который в свою очередь должен был уведомить о случившемся офис окружного прокурора.

Бойс, хорошо ориентировавшийся на месте преступления, уже делал мысленные пометки. Шляпа с перчатками внутри лежала теперь на берегу, где ее положил Миллер. Следов видно не было, и Бойс отметил, что на разбросанных по берегу камнях тоже нет никаких особых отметин. Недалеко от берега, на песчаном дне, лежал кусок холста или марли, вырезанный в форме замкового камня; поначалу доктор принял его за длинную белую перчатку.

В то утро среди зевак у Тилз-Понд находился крепкий семнадцатилетний фермер из Табортона по имени Фрэнк Смит. Некоторое время юноша как завороженный смотрел на человеческие останки, полностью выставленные теперь на всеобщее обозрение. Даже в этих краях Смит считался персонажем эксцентричным, многие соседи принимали его за простака и даже деревенского дурачка.

Плотно сбитый юнец, который помог вытащить тело из пруда, знал мертвую девушку и даже разговаривал с ней в этом самом районе всего пять дней назад, когда она была одета в точно такую же одежду, которая скрывала сейчас ее мертвое тело.

И все же он не сказал ни слова.

* * *

Похоронное бюро братьев Ларкин, двухэтажное белое строение рядом со Старой дорогой (ныне дорога Трой – Сэнд-Лейк) в Аверилл-Парке, одновременно служило и городским моргом. За домом находился сарай, где собирали гробы, а рядом располагалась конюшня, бывшая для ее владельца, Уиллиса Д. Ларкина, чем-то вроде побочного бизнеса. Днем в субботу, 11 июля, Ларкина вызвали к пруду; там он погрузил труп на запряженный лошадьми катафалк и перевез его с горы к своему похоронному бюро, где должно было состояться вскрытие.

В 1908 году патанатомия была относительно молодой наукой. Совет здравоохранения Балтимора начал расследование подозрительных смертей в 1890 году, назначив двух врачей в качестве медицинских экспертов и поручив им проводить все вскрытия, запрошенные коронером. Но даже теперь, восемнадцать лет спустя, результаты аутопсии оставались ненадежными. В 1912 году, изучив три тысячи отчетов о вскрытии, выпускник Гарвардской медицинской школы по имени Ричард Кэбот обнаружил «значительное количество классических, повторяемых на протяжении долгого времени ошибок в диагностике». Шестнадцать лет спустя Национальный исследовательский совет провел опрос, на основании которого пришел к выводу, что коронер в большинстве округов Соединенных Штатов «человек необученный и неквалифицированный», работающий с «небольшим штатом людей посредственных способностей и плохим оборудованием».