Выйди из шкафа

Выйди из шкафа, Миша! Сейчас же выйди!Пронизывающая книга о том, как близкие, родные люди порой оказывают на нас настолько фатальное влияние, что мы готовы закрыться в своем мире (шкафу) лишь бы отвратить от себя безысходную реальность происходящего.Миша - герой этой книги, скажем так, надломлен жизнью, которой живет. Проживает он вместе с Катюшей, к которой, стоит сказать, нужно приглядеться повнимательнее в этой книге.Когда что-то идет не ладно Миша закрывается в шкафу и успокаивается - такая вот привычка, перешедшая во взрослую жизнь из детства. Отсюда и название самой книги, ведь образ шкафа - образ безопасного места, в который хочется погрузится, когда вокруг творится хаос.Узнавая больше о детстве Миши можно заметить, что образ Катюши и его матери - они похожи. Катюша представляет из себя несколько измененный, но всё же образ матери Миши, она - отражение его матери: эгоистичной и крайне неприятной женщины из-за того, как обходилась она с сыном в его детстве. А Катюша похоже обходится с Мишей в его взрослой жизни: обижается по малейшему поводу, имеет уродство, которое Миша замечает, но смиряется с ним.Катюша записывает рассказы о детстве Миши и они обретают форму книг, выходя под псевдонимом Михаэля Шифмана. Приукрашенных, но реалистичных, автобиографичных книг. И не сказать, что Мише нравится то внимание, какое оказывает ему издательство: его книги отлично продаются, но счастья он от этого не получает.В книге говорится (устами Катюши), что Миша ничто без Катюши и прожить без неё не сможет. И написать книги без неё тоже не сможет."Что за бред?" - можно подумать. Однако если Катюша - это образ писателя, от которого Миша зависим на протяжении всей книги, то ближе к концу он понимает, что может писать и сам, без Катюши. И тогда её призрачный фантомный образ становится попросту не нужным. Да и сам Миша наконец признает в себе симпатию к представителю своего же пола - в чем, вероятно, и стыдился признать себе.Катюша больше не смотрит на меня. Когда она не смотрит, то руки слушаются. Когда она не смотрит, я могу быть собой. Я хочу быть собой...Писать, что хочу. Быть с кем хочу. Хотеть, что хочу.Прочитав один из отзывов на эту книгу, в котором выдвигалось предположение, что возможно и не было никакой Катюша, что она - всего лишь плод воображения Миши, созданный им по образу матери, я поймала себя на мысли, что это звучит весьма интересно и даже правдиво. Ведь в конце книги там, где должна была быть Катюша (хотя бы сцена с её допросом, или упоминание, что в квартире были заметны следы пребывания женщины) - её попросту нет, словно даже и не существовало. А её нелепая футболка с ромбиками внезапно оказывается в конце книги на Мише.К тому же если Катюша - плод воображения Миши, то её уродство - некий костыль самого Миши, который он, возможно, просто упрятал в её образ, чтобы не признавать это в себе. Получается также, что и ту книгу о своем детстве с одноименным названием написал лично он, а не Катюша. Для Миши форма писательства служила, как мне кажется, процессом освобождения от накопившейся застарелой боли и примирения с прошлым, матерью, отношения с которой у него натянутые. Однако может быть у него была иная причина, по которой он начал писать.Ввиду некой сумбурности и торопливости, с которой закончилась книга, возможно я понимаю это произведение не так и не с тем смыслом, в какой вкладывала в него автор. "Выйди из шкафа" можно понимать и как желание травмированного человека просто освободится от травм детства путем писательства (излить душу хотя бы бумаге, иными словами), и как страх смириться со своей личностью, нетрадиционной ориентацией (почему и был создан образ именно женщины Катюши, так походивший на мать, ведь он нормальный человек, а не этот самый на букву "п", которым называла его мать, правда?).Помнится я негодовало, когда подобное событие как в конце этой книги случилось в романе "Мартин Иден" Джека Лондона. Хотя писатели - души ранимые, чуткие, справедливые, по большей части даже травмированные и ненормальные. Не могу понять, почему Миша поступил так, но могу представить, что он думал: может представил, что этот поступок способен подарить ему свободу. Или его больной разум, используя образ Катюши, убедил его поступить так. Или всё дело в том, что осознав, что всё это время Катюша была не более, чем пылью и плодом его разума - он ужаснулся своему безумию и поступил таким образом.Мне эта книга представляется неким социальным романом из-за тех тем, что в нем затрагиваются: нетрадиционная ориентация, жадность крупных фирм (в этом случае: книжного издательства, когда личность человека не важна, но важны деньги, которые можно получить благодаря ему). Также она показывает как важно признать в себе все стороны своей личности, примириться с прошлым, найти в себе силы идти дальше, дать отпор страхам из детства.Также не могу не отметить хороший авторский слог и жонглирование словами и их порядком в тексте, из-за чего текст приятно и легко читается.

Каждому из нас необходимо выйти из шкафа. Я знаю, что там когда-либо сидел каждый из нас — быть может, прятался от собственного «Я», а может быть, прятал его от себя.Есть Миша Тетерин, который написал одну душераздирающую книгу — и тем самым получил огромную ответственность за дальнейшие события этой истории. Есть Михаэль Шифман — это тоже Миша, его выдуманный, преувеличенный образ. У Миши есть Катя («Катюша»), которая всегда готова помочь Мише, поддержать его, а если понадобится — раскритиковать, устроить истерику, показать зубки, которые больно хватаются и плоть разрывают тоже больно. Катя мне не нравилась, она изначально выглядела какой-то гиперчувствительной, слишком много на себя брала и слишком часто теряла разум. Потом-то стало ясно, что у Кати не было выбора. Ей непременно нужно было так поступать, потому что спойлерона это и есть Миша, она — его альтер-эго, его внутреннее «Я». Когда от Шифмана потребовали вторую книгу, он не смог справиться с ней, потому что писать под псевдонимом Михаэля больше не было смысла. А писать под именем Тетерина? Думаю, Катя всегда была его альтер-эго, его Михаэлем Шифманом, в то время как сам Миша был Мишей. И слова Кати о том, что он должен написать что-то настоящее, это только подтверждает.свернутьНепонятно, кого всё-таки Миша прятал в шкафу — себя или Михаэля Шифмана? Михаэль (ох уж эти западные имена, ох уж это глупое предубеждение русского читателя против русских авторов) это, можно сказать, Олли Вингет, какое-то определённое проецирование собственной истории в текст. История о боли, тёмная история, написанная под западным псевдонимом, который быстро раскусили и слову ни единому не смогли поверить (или всё-таки поверили?) — чувство такое, словно автор тоже переживал это, словно бы такое уже было на его памяти, а потому он захотел перенести сей опыт на Мишу Тетерина и его Михаэля. Даже фамилия Миши Тетерина — это намек на птицу, ту самую, которая кроется в фамилии Ольги. Хотела отдельно отметить слог — он с одной стороны плавный, терпкий вязкий, но с другой стороны неуловимый, грузный, но стремительный. И в этом есть какая-то особенная черта Птицевой — гипнотизировать и завораживать тяжеловесными, неподъёмными описаниями, которые льются на тебя, как из рога изобилия. В какой-то момент даже наступает пресыщение и начинаешь всерьёз задумываться о том, что избыток вкуса вот-вот убьёт весь вкус.Я всё-таки думаю, что звание «литературного сериала» эта история заслуживает, и целиком, единым сплошным текстом, она бы, конечно, могла бы функционировать и активно читаться, но эпизоды здесь всё же сделаны умышленно и со знанием дела. Когда я читала историю, заметила, что в каждой главе красной нитью проходит один-два образа, которые Ольга Птицева старательно повторяет, раскручивает, заостряет на них внимание. И тогда думается: «А почему главы названы так, а не иначе? Почему же образ, что повторяется из абзаца в абзац, остается незаметным, а какое-либо слово, брошенное единожды, становится названием целой главы?» Нет ответа у меня на этот вопрос, возможно, это фишка такая, а может быть, я просто себе всё придумала. Но поделиться замечаниями всё-таки хочу.Осторожно, спойлеры.Глава первую сопровождает постоянная липкость, пот, влага и духота: «Кто бы знал, как я все это ненавижу. Этих девочек — их глазки-пуговки, влажные ладошки, нежные пальчики, блестящий под слоем пудры носик с крошечными порами, забитыми по́том и пылью». «Стоило только опуститься на подушку, как мысли становились липкими и холодными».Вторая глава — это, непременно, шкаф. Весь из себя массивный, сильный и тяжёлый. «Без шкафа все здесь было бы невнятно. <...> Но с ним! С ним комната наполняется смыслом».Глава третья холодная, точно лёд: «Вид хорош. Даже утонувший в серой холодной взвеси, садик мил и приятен глазу».«На кухне ворчит холодильник. Ладонью успокаиваю его, мол, крепись, старина, еще поморозим».Глава четвертая прячет в себе образ воды. Тяжелая, мутная, удушающая. На самом деле, этот образ нравится мне больше всего: «Память, как тяжелая вода, не нашедшая выхода, плещется внутри черепной коробки».Пятая глава сплошь пропитана болезнью, лихорадкой: «— Если голова заболит, если сыпь, температура поднимется, Миша, сразу бери машину и приезжай домой».«Вымышленная простуда скукожилась и прошла».Шестая глава теплая. После холода, после льда, воды и болезни ощущать тепло этой главы было приятно. «Внутри становится тепло и сально. Сыто и как-то умиротворенно».Седьмая глава погружена в темноту. «...в темноте нам проще, в темноте не видно сколов, трещин и вмятин, ничего не видно».Восьмая глава окрашена красным цветом и, мне кажется, это самая сильная, самая яркая характеристика тому, что вообще происходит в книге: «В отражении старого зеркала все теряет четкость, и я тоже. Остается только бордовое пятно, похожее сразу на кровь и вино. <...> Я глажу ладонями платье и себя в нем. Я красив. Я почти идеален».Девятая глава наполнена звуками, мы слышим то трель телефона, то крик попугая, то скрип мостика, в общем, достаточно лишь вслушаться, чтобы услышать. «А внутри у меня трепетало и пело, приглушенные стенами где-то шумели мои будущие друзья!»Глава десятая — это мясо, которое Миша видит, трогает и ощущает: «Искусанные пальцы, вырванные с мясом заусенцы. Входит ли в понимание писательского перформанса подобный селфхарм?»И, наконец, одиннадцатая глава, в противовес третьей главе, в подтверждение пятой и шестой, напитана жаром, ознобом, сумасшедшим смехом, который постепенно превращается в истерику. «Чтобы и ему стало так же страшно, как мне. Так же упоительно жарко».Не исключаю, что это лишь мои выдумки и излишние поиски глубинного смысла, но было это довольно занимательно, спасибо! За историю спасибо, за малый её объём, за тяжёлую усваиваемость, за множественную разностороннюю боль, которую испытываешь во время чтения. Да, это было тяжело и больно. Но такова правда и за неё — спасибо.

слегка неприятные чувства вызывает эта книга, когда вы дочитываете последние страницы. становится страшно примерно на середине сложно понять посыл автора в самом начале.Этот роман я бы назвала чудный и чудной. столько противоречивых эмоций теплились внутри меня по мере прочтения, что и сейчас, спустя пол года я не приду к общему выводу. Возникает такое чувство, что тебя выворачивают наизнанку и заталкивают эту книга, как можно дальше, в самое сердце, чтобы ты прочувствовал, что испытал главный герой за всю свою жизнь. Мне очень понравилось то, как Ольга играет на чувствах читателя - резко, с чувством и отвращением к отдельным личностям, с любовью и нежностью к другим. Этот контраст также отпечатался на самих героях. (Любители манипуляторов в книгах и романтизированием всего, что только можно - эта книга для вас, ибо здесь прям наглядно показано, что это не совсем то, с чего можно "тащиться".)Так же, моя отдельная любовь в этой книге, так это слог. МАМОЧКАДОРОГАЯ это шикарно! Меня очень просто заинтересовать книгой, если язык написания мне откликается. Ее афоризмы это что-то с чем-то, и если бы меня попросили заинтересовать вас одной цитатой, то наверное это была бы она <Все это начинает походить на дешевый артхаус, снятый по большой пьянке в общаге ВГИКа>Если подводить итог, то книга действительно на любителя( как собственно и любая книга в этом мире), и как показывает практика других читатателей, таких любителей - много.)

— Я тебя растила… Я всю душу в тебя… А ты?.. — зашлась она пьяными слезами. — Кем растила, тем я и вырос.Если есть в мире неразделенная любовь, то это моя любовь к Оле Птицевой. Такая, знаете, односторонняя, что и логично, и закономерно — как еще может читатель любить автора? — но прошедшая сквозь года. Вот уж пять лет, как мы с Олиными книгами на одной волне — когда-то больше, когда-то меньше, когда-то на звенящие пять звезд, когда-то на скромное "Ну, потом перечитаю еще раз, может, зайдет больше", и это тоже норм, потому что даже у любимых не может одинаково нравиться все. Но когда слышишь про новые тексты, все равно лезешь оформлять подписку на Букмейт, даже если неудобно читать с телефона, и глотаешь радостно, а иначе и нельзя."Выйди из шкафа" — история тягучая, медленная, и, пожалуй, не для тех, кто любит остросюжетное, скоростное и чтоб с перестрелками на каждом углу. Основное действие здесь происходит внутри, во (временами лысой) голове одного писателя, одного редактора, одной девушки, которая ввязалась в отношения созависимые максимально, одной престарелой, откровенно поехавшей крышей актрисы, одного редактора, которому срочно бы закончить статью... Круг действующих лиц продвигается больше не вглубь, а вширь — в ограниченных, как у ситкома, декорациях, то в одной, то в другой квартире, разворачивается драма Михаила Шифмана — недолюбленного ребенка, не умеющего писать автора. Этакая современная версия маленького человека, заглянуть в жизнь которого просто жутко. Жутко быть зависимым от всего и всех, не иметь своих опор, границ и осознанности. Жутко — взглянуть однажды на старуху в переходе на Чистых и понять, что в ее существовании смысла куда больше, чем в твоем.Я не скажу, что мне всего и везде хватило. Я, наверное, наивно ждала того самого остросюжетного чего-то, но текст кончился, а дождаться так и не удалось. Но у Шкафа, как и у любого произведения Оли, есть свое очарование, цветистый слог, не всегда приятные инсайты и маленьким бонусом почему-то — вдохновение. Какая-то светлая грусть, из которой рождается радость. Не знаю, как это работает.

Есть книги, которые читаешь взахлёб лишь потому, что они утаскивают в себя.И не деться от быстроты слов никуда.Буквы превращаются в слоги, слоги - в слова, а слова - в рафинад. Тот самый рафинад , что ты держишь на языке, чувствуешь его шершавость, водишь по нему языком, а он тает медленно, оставляя за собой приятный сладковатый привкус с горьковатой отдушкой антресолей, где ещё рядышком с красной коробочкой «Русский сахар» стоят валидол и корвалол.Нельзя ломать людей, зная, что их жизнь, их история, итак похожа на безглазого бегемотика, да, Мишенька? Нельзя. Нельзя. Нельзя. Льзя.