Всё, чего ты хотела бесплатное чтение

Другое солнце

В первый раз Айрис услышала о «Жизни на Никте» одним холодным зимним вечером, когда они с коллегами зашли в лондонский паб пропустить по стаканчику. Зима, паб, Лондон, работа – тогда она и представить себе не могла, что когда-то все это станет для нее экзотикой… Айрис постоянно возвращалась мыслями к тому четвергу – будто пересматривала кино, ожидая другой развязки; разумеется, напрасно: фильм всегда заканчивался одинаково.

Само собой, о Никте она слышала и раньше, но только не о телевизионной программе, которую тогда только-только анонсировали, а о планете земного типа, намного меньше Земли. Еще она слышала, что добраться до солнечной системы Никты можно по туннелю, проложенному по дну Тихого океана. И что у нее нет луны. Что она относится к типу небесных тел синхронного вращения, поэтому, в отличие от Земли, на одной ее стороне всегда день, а на другой… А что на другой – не знал никто. Айрис видела снимки Никты в интернете, и почти на всех она выглядела как розовая Сахара, а кое-где удавалось разглядеть даже темно-синее озеро, окруженное лесом. Первозданная природа, как когда-то на самой Земле. Айрис читала, что из-за состава атмосферы человеческая жизнь на Никте невозможна, однако люди там уже жили – в герметизированном сооружении, именуемом Центром. Они прибыли туда, чтобы остаться на Никте навсегда. Обратного пути не было.

О существовании Никты слышали все, за исключением, быть может, глубоких стариков, душевнобольных или представителей отдельных племен, отрезанных от цивилизации, – да и то не факт. Британский антрополог Мария Тэмпл, посетившая одно из них, обитающее в джунглях Амазонки, убедилась, что молва о Никте докатилась и до этих мест. Аборигены, не имевшие понятия о том, что такое планета, или Солнечная система, или Вселенная, назвали новорожденную девочку Никтой. Доктор Тэмпл сфотографировала малышку на телефон и вывесила снимок в соцсети. Две недели спустя фото опубликовала «Нью-Йорк таймс», после чего его расшерили миллионы людей по всему миру. Айрис наткнулась на него, когда ехала в автобусе на работу, как обычно просматривая телефон. Картинка мелькнула, не вызвав никакого интереса, и большой палец Айрис продолжил листать страницы экрана.

Наутро после посещения паба она снова увидела тот снимок: голенькая темнокожая девочка с курчавыми черными волосами, с ниткой бус на шее – восхитительно новенькая и такая далекая от цивилизации. И тут же Айрис нашла то, что искала: сайт «Жизнь на Никте», выдержанный в пастельных тонах, с элегантным дизайном и минималистичными шрифтами. Айрис доводилось работать над оформлением сайтов, и, глядя на экран, она не могла скрыть своего восхищения: логотип «Никта Инк» спокойного светло-серого оттенка располагался внизу и не бросался в глаза, а фоном ему служили песчаные дюны, розовеющие в лучах солнца – другого, нездешнего. При взгляде на них создавалось ощущение, что легкий ветерок приподнимает песчинки над поверхностью. Обнаружив кнопку с надписью «Нажмите, чтобы прослушать», Айрис поняла, что это не фото, а видеоролик. Она кликнула надпись, и комнату заполнил шум ветра – с планеты, находящейся в миллионах световых лет от Земли. «С-с-с», – мягко, завораживающе посвистывал он. Голова у Айрис трещала с похмелья, но она продолжала смотреть, как на экране, сменяя друг друга, появляются слова:

чудесная новая планета

полноценная новая жизнь

вы готовы?

ENTER

Айрис почувствовала во рту привкус желчи, с усилием сглотнула и сделала несколько быстрых неглубоких вдохов-выдохов. Сейчас меня вывернет, подумала она, но прежде я успею нажать Enter.

На сайте была длинная подробная анкета-заявка. Были другие видео. Был список спонсоров проекта, в их числе – несколько известных миллиардеров. Был архитектурный план Центра – круглого сооружения, от которого лучами расходились восемь длинных построек, – именно там предстояло поселиться сообществу «Жизнь на Никте». Были трехмерные компьютерные реконструкции интерьеров. Все новое, светлое, безукоризненно чистое. Застекленная теплица с изобилием спелых фруктов и овощей. Кафетерий со столиками, стульями, барной стойкой и окном во всю стену, из которого открывается живописный вид на окрестности. Большой зал: кто-то занимается спортом, кто-то сидит на диване с книгой. Персонажи, созданные методом компьютерной графики: в одинаковых элегантных одеяниях серого цвета, с лицами, излучающими безмятежность и довольство; они ходят по коридорам, работают, едят, общаются, похожие один на другого, без признаков возраста, но с кожей разного цвета.

Айрис запустила другой ролик. Его еще можно найти в сети, если порыться в архивах сайта «Жизнь на Никте», но доступ к нему скоро может быть закрыт.

Мужчина лет пятидесяти пяти с длинными посеребренными сединой волосами сидит у приборной доски с сотней кнопок, переключателей, рычагов и мониторов, возле большого окна, за которым виден пустынный розовый пейзаж Никты. Лицо у него открытое, серьезное и привлекательное, как у стареющей кинозвезды. В молодости он наверняка был неотразим. У него гладкая кожа, свидетельствующая о прекрасном здоровье, и синие глаза. Он улыбается в камеру.

– Здравствуйте, меня зовут Норман Бест. – Он говорит по-английски с выраженным американским акцентом. – Я директор Центра, где в будущем предстоит обосноваться сообществу «Жизнь на Никте». В настоящее время мы очень заняты, так как готовимся к большому запуску. И ждем не дождемся, чтобы поприветствовать вас на нашей чудесной планете. – Он широко улыбается. У Нормана прекрасные зубы.

Его лицо сменяет подборка фотографий с видами Никты: розовый песок, темно-синее озеро, изображения помещений, выполненные методом компьютерной графики. Фоном пульсирует электронная музыка. И снова на экране Норман.

– Мы ищем сотню настойчивых, трудолюбивых, умеющих работать в команде представителей разных социальных слоев из многих – чем больше, тем лучше – стран мира, которые примут участие в нашей программе. Здесь найдется место самым разным специалистам: медикам, садоводам, поварам, педагогам и другим, хотя есть и ограничения, об условиях которых можно прочитать в приложениях на сайте lifeonnyx.com. – Едва заметная улыбка. – Но прежде всего мы ищем мечтателей: людей, умеющих видеть перспективу, людей, желающих вырваться из обыденной жизни.

И новый видеоряд: кадры переполненных вагонов метро в разных городах мира. Люди идут по улице, головы опущены.

– Мы ищем тех, кто хочет быть частью по-настоящему самодостаточного сообщества, какие на Земле все очевиднее показывают свою нежизнеспособность. Общества гармоничного, тесно сплоченного, в каком люди жили тысячелетиями, пока миром не стали править технологии.

В музыке сгущаются краски, нарастает зловещий гул.

– Я на Никте уже четыре года. Судя по тому, что я слышал, жить на Земле стало еще труднее, чем раньше. Зато здесь нет ни войн, ни конфликтов, ни глобального потепления.

На экране группа военных в камуфляже и с автоматами, шагающих по разрушенной бомбежкой улице; затем появляется белый медведь на плавучей льдине, вокруг вода.

– Здесь не будет интернета. Не будет мобильников. Не будет проживания жизни через экран.

Люди, тупо уткнувшиеся в гаджеты: в транспорте, за письменным столом, за обеденным.

– Ни телевидения, ни магазинов, ни прошедших технологическую обработку пищевых продуктов. У нас вся еда вкусная, здоровая и строго растительная. И никаких знаменитостей. Больше не придется сравнивать себя с совершенно незнакомыми людьми.

Телевизоры, бренды, жирная пицца, подборка картинок из социальных сетей. Ким Кардашьян с сестрами, сухо улыбаясь, идет по красной дорожке.

– Здесь не будет ни зарплат, ни налогов, ни бессмысленных развлечений. Только дружба, общение и по-настоящему интересная и полезная работа. У вас появится возможность овладевать новыми знаниями и проводить свободное время, испытывая положительные эмоции и духовно обогащаясь. Вам обеспечено разнообразное времяпрепровождение, в вашем распоряжении тысячи книг нашей цифровой библиотеки и огромный выбор музыки, соответствующей вкусам нашего сообщества.

Мы с командой наслаждаемся каждой минутой пребывания на Никте. Лично я по Земле вообще не скучаю. Наяву эта планета еще ослепительнее, чем на экране. Уверен, вы никогда такого не видели. Мы горим нетерпением поскорее начать созидать наше сообщество.

Смена кадра: пейзаж, дюны, безлунное голубое небо.

Успокаивающее «с-с-с» ветерка.

– Мы надеемся привлечь многие сотни людей, чтобы предложить им настоящую альтернативу жизни на Земле. Это уникальная возможность – встать в ряды первопроходцев, первых обитателей Никты. Это билет в одну сторону. Пункт назначения – невероятная новая планета. Возможность изменить мир в положительную сторону, войти в историю и лучше прожить жизнь.

На экране снова Норман. Он улыбается и выгибает бровь:

– Вы готовы?

Монитор затягивает белизна.

К горлу подкатила тошнота, во рту появился кислый привкус. Айрис закрыла ноутбук, отбросила в сторону одеяло и едва успела добежать до туалета. Потом, сидя на полу над унитазом и пытаясь отдышаться, она заметила, что на ней вчерашняя одежда. В длинных темных волосах застряли ошметки рвоты.

«Черт. На работу опаздываю», – подумала она.

А что же стало с Никтой, новорожденной девочкой, названной в честь той маленькой розовой планеты? Антрополог Мария Тэмпл больше не попала на Амазонку, потому что ей так и не удалось найти в академической среде приличную работу, несмотря на степени магистра и доктора, публикации в научных журналах и лавинообразную, хоть и кратковременную, популярность в сети. В конце концов ей предложили должность в маркетинговой компании, где познания в области антропологии ценились выше. Прошло несколько лет, и деревню, где родилась Никта, посетил уже другой антрополог. Но деревня уже опустела, и место выглядело заброшенным: все скрывали густые зеленые заросли. Что сталось с девочкой Никтой, неизвестно.

1

Все было новым

– Добро пожаловать, добро пожаловать на Никту. – Норман говорил в микрофон, перекрывая гул приветствий, которыми обменивались заполняющие кафетерий люди. Здесь веяло чистотой и искусственностью, как от новой пары обуви. Норман, в такой же свободной серой одежде, что и остальные никтианцы, стоял на подиуме и казался не совсем настоящим, как часто бывает со знаменитостями: привлекательное лицо, серебристые волосы и гладкая загорелая кожа, странная для человека, уже несколько лет живущего в Центре, не видя солнца. Не исключено, что это была природная смуглость, доставшаяся ему вместе с хорошими генами и харизмой. Он взмахнул рукой и улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы.

Айрис его сразу узнала. Да и невозможно было не узнать. Он был лицом программы по вербовке в программу «Жизнь на Никте», звездой ее информационных ресурсов. Его осуждали политики, журналисты и ученые всего мира. Известный астрофизик называл его «крысоловом нового времени, обрекающим сотни фантазеров на верную смерть». Его слава ослепила Айрис.

– Рассаживайтесь, пожалуйста, по местам – сказал он. – А если все уже занято, то вы, наверное, будете не против немного постоять – после такого длительного путешествия с Земли.

Зрители дружно засмеялись. Некоторые разминали затекшие шеи и конечности. Бо́льшую часть пути – всю неделю – они провели в положении лежа, пристегнутые к койкам. В кафетерии собрались сто человек новеньких, не считая старожилов, которые уже провели на Никте несколько лет. Вновь прибывшие то и дело поглядывали на стены, где висели большие черные камеры, передававшие сигнал на Землю.

– Меня зовут Норман Бест, – продолжил он, – я директор Центра, где вам отныне предстоит жить.

Из задних рядов раздался радостный возглас, потом еще один, и все стали аплодировать и кричать. Поднялся веселый гам. Голос Айрис влился в общий хор. У нее были еще влажные волосы после душа с другими женщинами в сверкающей белизной ванной комнате пристройки номер два. Весь последний час или даже больше, с тех пор как она оказалась на Никте, Айрис так много улыбалась, что заболело лицо, но это была правильная, желанная боль. Толпа шумела, голоса звонко отскакивали от новых стен. Все у собравшихся было новеньким: дом, одежда, белые кроссовки, электронные браслеты на запястьях, вся жизнь. Они сами были новенькими, а Земля – старой. Они ее никогда больше не увидят – и слава богу.

В сосредоточенности Нормана угадывалось нетерпение: во взгляде бледных глаз, в том, как он проводил рукой по волосам, пока стихали аплодисменты, но он прятал это чувство за улыбкой.

– Спасибо, спасибо вам. Меня радует ваше воодушевление! Я тоже взволнован и хочу поскорее познакомиться с каждым из вас поближе. Мы с командой всегда к вашим услугам. Если вам что-нибудь понадобится – все что угодно – присылайте личные сообщения прямо с планшетов, которые вам выдадут уже сегодня.

Некоторые радостно зашептались. Планшеты, разумеется, не будут иметь доступа к интернету, так что ни новостей, ни электронной почты, ни подкастов, ни свадебных фоток бывших, ни видео бегающих по снегу собачек, ни статей-размышлений о любви в современном мире не будет, тем не менее всем хотелось поскорее их получить.

– Уже скоро у вас появится возможность пользоваться нашей невероятной библиотекой электронных книг и слушать музыку, которую вы сами захватили с Земли.

В тренировочном лагере в Калифорнии каждый из них выбрал одно музыкальное произведение, чтобы привезти на Никту. Айрис решила взять «Pink + White» Фрэнка Оушена, так как считала, что эта композиция никогда ей не надоест, хотя в ее жизни она появилась лишь несколько лет назад.

– Совсем скоро вам на планшеты поступит информация о том, какую работу вам придется выполнять и чем заниматься. Если вы решите вести какие-либо занятия или организовать группы, это очень приветствуется! Мы здесь для того, чтобы учиться друг у друга. Кроме того, вы сможете посылать сообщения остальным никтианцам – правда, Центр не такой уж большой, и, думаю, вам не понадобится так много сообщений, как на Земле.

Айрис стояла в задней части помещения. Обернувшись, она улыбнулась друзьям из отсека G. Раву из Бирмингема, Витору из Сан-Паулу и своей соседке по комнате – Эбби из Сан-Франциско. Они улыбнулись ей в ответ. Смуглая веснушчатая Эбби буквально светилась от радости. Еще в Калифорнии у них завязались теплые, но ни к чему не обязывающие отношения, какие бывают в летнем лагере у только что подружившихся подростков. Айрис практически никого больше не знала. Группы участников изолировали друг от друга, чтобы зрители могли наблюдать, как они перезнакомятся уже на Никте. Глаза сияли у всех без исключения, добавляя каждому привлекательности. Здесь собрались представители разных стран, но большинство составляли американцы от двадцати до тридцати с небольшим, не считая нескольких старожилов вроде Нормана. Не было ни младенцев, ни детей, ни стариков, хотя ситуация, конечно, будет меняться. Через какое-то время они станут старше, произведут потомство и проживут вместе всю оставшуюся жизнь.

– Вам предоставлена возможность, – продолжал Норман, – оставить в прошлом все: электронную почту, сообщения, уведомления, постоянную связь с людьми, которых вы едва знаете. Зато вы будете наслаждаться более тесными связями между собой и с окружающим миром. – Он широко развел руки. Все оглядывались друг на друга, кивали и приветственно улыбались. – Можете не сомневаться: вы участвуете в великом эксперименте, одном из величайших в мире – нет, во Вселенной!

Айрис сунула правую руку в карман, машинально потянувшись за мобильником, но там его, разумеется, не было. Она сжала пальцами мягкую ткань. Мобильник остался на Земле. Теперь он принадлежал горничной из Лос-Анджелеса, с которой Айрис даже не была знакома. Ее охватило чувство жуткой пустоты, как будто она отделилась от действительности. Похожее ощущение она испытывала каждый раз, когда бросала курить. Спустя пару месяцев, когда настойчивое желание сделать затяжку сменялось едва ощутимым зудом, она считала, что избавилась от вредной привычки, и стреляла сигарету. Но тут такое не пройдет.

– Это историческое событие, – продолжал Норман, – и происходит оно прямо сейчас. – Он показал рукой вниз. – Здесь! Этот момент настал. Первое поселение людей на другой планете. Могли ли вы представить себе, что будете его живыми свидетелями? И даже участниками!

У нее получится. Она свободна. Больше никаких сигарет. Никакого мобильника. Она улыбнулась. Это же здорово. Пустота – это хорошо. Это знак того, что другая пустота – тяжелее и глубже этой – скоро исчезнет навсегда.

– Это высшая точка давней мечты, – говорил Норман. – Когда я был маленьким, я бредил звездами. Почти у всех с возрастом это проходит, но не у меня. И не у вас!

Аплодисменты. Возгласы одобрения. В глазах у Нормана стояли слезы. У Айрис тоже. Ее щеки горели, все ее тело пылало – кажется, тронь, и полетят искры. За ней наблюдали с Земли. «Теперь они знают, – думала она. – Теперь они знают, зачем я здесь».

– Что бы ни случилось, – сказал Норман, – помните, что все вы – храбрецы и чистые души. Вас не забудут. Вы творите историю!

Толпа взревела в ответ. Все хлопали друг дружку по спине, кричали, смеялись, плакали от счастья. Айрис буквально чувствовала, как пот этих людей пропитывает их новую одежду и смешивается с ее потом.

– Да! – заключил Норман. – Да-да! Романтики, добро пожаловать домой! Спасибо, что воплотили в жизнь детскую мечту.

Вокруг ликовали. Айрис хлопала, пока не заболели ладони. Норман кланялся, как артист, с напускной скромностью смеялся и, выхватывая из толпы то одно, то другое лицо, махал ему рукой. В какой-то момент Айрис показалось, что он смотрит прямо на нее. У нее потеплело внутри. За окнами в солнечной дымке отливали розовым блеском песчаные дюны – еще более прекрасные, чем на сайте. Эта часть Никты была постоянно освещена, как в предзакатный час – любимое время суток Айрис. И все это происходило не во сне, а на самом деле. Она продолжала аплодировать. Руки болели, но она не могла остановиться. Лицо было мокрым от слез.

Когда Норман повернулся уходить с подиума, она стала скандировать вместе со всеми:

– Жизнь на Никте!

– Жизнь на Никте!

– Жизнь на Никте!

Потом весь отсек G отправился на ознакомительную экскурсию, которую проводила жизнерадостная американка по имени Аманда, из старожилов. Начали с кафетерия, где она коротко обрисовала им самое основное.

– Вы, наверное, уже заметили, что сверху Центр очертаниями напоминает солнце – ну, или цветок. – Она расплылась в улыбке. – Все исходит из середины, из ядра.

Почти все места общего пользования располагались в круглой части здания. К ней примыкали, как объяснила гид, восемь пристроек: пять первых занимали отсеки от A до Y, где размещалось большинство никтианцев; пристройки с шестой по восьмую были отданы семейным и руководству; там же была устроена ферма.

Через кухню она провела их в просторную кладовую, от пола до потолка забитую продуктами. Сначала они зябко ежились в огромном холодильнике, потом заглянули в прачечную, заставленную промышленными стиральными машинами. В пустой гостиной стояли новехонькие диваны и тянулись вверх из горшков растения. На входе в каждую комнату они прикладывали к считывающему устройству свои браслеты и ждали, пока не раздастся удовлетворенный писк. По окончании экскурсии Аманда сказала, что доступ в некоторые зоны будет ограничен.

– Просто для безопасности, – пояснила она.

Еще здесь имелись мастерская с сотнями разнообразных инструментов и несколько медицинских кабинетов – маленьких, чистеньких, нетронутых. Таких же, как помещения для семейных, где в дальнейшем должны были поселиться пары с детьми. Аманда провела их мимо комнат, где обитали руководители и старожилы, но внутрь не пригласила. Зато они зашли в зал управления, где в это время работали Норман и трое его помощников. Это было полукруглое помещение с видом на бескрайний пейзаж. Камер здесь не было. Норман повернул к вошедшим голову, поднялся со стула и улыбнулся.

– Добро пожаловать! – сказал он. – Это и есть то место, где вершится волшебство.

Он каждому пожал руку, внимательно выслушав, как кого зовут. Когда его голубые глаза встретились с глазами Айрис, сердце у нее бешено заколотилось. Потом Норман начал объяснять функции приборной доски, а она посмотрела за окно. В нескольких метрах от них двое в кислородных масках делали на песке замеры.

– Почему бы не рассказать им, что происходит снаружи? – предложила Аманда.

– Пожалуйста. Как вы знаете, мы собираемся постепенно привезти на Никту еще больше народу. Там, за окном, мои коллеги ведут подготовку к строительству дополнительных сооружений. Мы планируем приступить к возведению Центра-2 в ближайшие месяцы.

– Замечательно, – сказала Аманда и повернулась к группе. – В таком случае, ребята, мне осталось сводить вас в еще одно место.

Едва они ступили на порог восьмой пристройки, как их окутало влажным облаком. В воздухе пахло свежестью и спелыми плодами. Размерами и величием ферма не уступала викторианской теплице: высокие растения с гладкими блестящими листьями и купольный потолок, тысяча оттенков зеленого на фоне розового пейзажа за стеклянными стенами.

– По воскресеньям теплица открыта для всех, – сказала Аманда. – Хорошо провести время на природе, не правда ли? В остальное время это обычная рабочая ферма. У каждого из вас будет возможность здесь поработать. Мы хотим, чтобы каждый участвовал в выращивании овощей и фруктов.

Айрис и Эбби шагали рядом, будто посетители красивого ботанического сада, прислушивались к журчанию воды в поливальной установке и отмечали смену температуры: от тропической жары в одной части теплицы до умеренной, как в хорошую погоду в Англии, в другой. Здесь росли клубника, цукини, томаты, ананасы, авокадо, листовой салат, а также несъедобные декоративные растения – орхидеи, пальмы, кактусы и многие другие, каких Айрис даже не узнала. Когда они шли к выходу, она вытянула руку, коснувшись пальцами нежных листьев.

После экскурсии группа собралась в гостиной. Айрис села рядом с Равом, прислонившись к его сильному крепкому телу. Рав, младший сын индийских иммигрантов, был персональным тренером и вел себя очень раскованно. Они познакомились в Калифорнии, и Айрис сразу почувствовала, что ее тянет к нему, к его формам и запаху – неосознанно, на уровне инстинкта, будто он и она – выпущенные на волю дикие звери. Правда, теперь она ничего такого не чувствовала – или почти не чувствовала.

У каждого из присутствующих была своя история, но кончались все они одинаково: покинул Землю, оказался на Никте. Рав рассказал остальным о любимой тетке, которая умерла молодой и завещала ему не тратить жизнь впустую. Витор, худощавый мужчина с умным и немного жестким взглядом, работал реаниматологом в Сан-Паулу, где ему приходилось штопать мальчишек после пулевых ранений; его родители даже не подозревали, что он гей.

– Сейчас, наверное, они уже в курсе, – добавил он, – если нас смотрят.

Парень по имени Джона сблизился с Эбби – оба были из еврейских семей, оба жили на побережье залива Сан-Франциско. Некоторое время они выясняли, есть ли у них общие знакомые, но таковых не нашлось. Ганс из Берлина целый год ухаживал за матерью, болевшей раком легких. Когда она умерла, жизнь потеряла для него смысл.

– Поэтому я здесь, – лучезарно улыбаясь, сказал он.

Элизабет из Цинциннати, штат Огайо, мечтала о карьере певицы, а стала менеджером по персоналу. У нее были длинные белокурые волосы, заплетенные в косу, как когда-то у матери Айрис.

– Боже, – сказала Элизабет, – как же я хотела оттуда уехать.

– Это был один из лучших дней моей жизни, – согласилась Айрис. – День, когда я уволилась с работы.

– А кем ты работала?

– Разработчиком цифровых инноваций. – Она закрыла лицо руками и звонко рассмеялась: до того далека была сейчас от нее прошлая жизнь.

– Что хоть это значит? – поинтересовался Ганс.

– Если честно, сама не знаю.

– Да ничего не значит, – вставила Элизабет. – И вообще все это было полной бессмыслицей.

В последующие недели они продолжали ощущать себя как в летнем лагере – этому способствовали не только новизна знакомств и обстановки, но и тот факт, что миллионы зрителей дистанционно наблюдали за ними по телевизору, запоминали их имена и лица. Они постепенно привыкали к жизни под камерами, к тому, что больше никогда не увидят восхода и заката, к автоматическому затемнению окон, к необходимости носить одинаковую одежду, к режиму дня, определяющему время подъема, отбоя и приемов пищи. Порядок их успокаивал. Быстро формировались дружеские компании в зависимости от того, кто где жил и какую работу выполнял, почти как на Земле – только здесь все старались избавиться от предубеждений и демонстрировать открытость.

Поначалу Айрис подружилась с другими авторами, писавшими в социальные сети, но работали они поодиночке и постепенно отдалились друг от друга. Профессиональных обязанностей у них было немного: сделать несколько фотографий, сочинить короткую подпись и нажать «Отправить». Почти весь контент создавался на Земле, в офисе, но Айрис ничего о нем не знала. Она сблизилась с Юко и Стеллой из команды по уборке и, конечно, с обитателями своего отсека G.

В свободное от этих обязанностей время никтианцы спали, ели полезную пищу, посещали спортзал, где тренировались под руководством Рава, и разговаривали, пока не пересыхало во рту, – о жизни, о своих странах и о прошлой работе, которую больше не считали главным определением своей личности. На Земле эти разговоры монтировали в легкие для восприятия информационные блоки: ежедневные авторские колонки, видеоклипы, блоги, картинки, твиты и интернет-мемы. Кроме того, шла прямая трансляция – для заядлых фанатов, которым хотелось наблюдать за участниками программы в режиме реального времени.

Казалось, на Никте никто не унывал, все были довольны. Айрис уже несколько лет не было так хорошо. Иногда она вспоминала о доме, но не скучала по нему. Она надеялась, что у родных и друзей все хорошо – вот бы узнать, следят ли они за ней и как пережили ее отъезд. Но даже если Лондон захлестнет волна цунами и смоет город в море, она никогда этого не увидит.

Хотя прошло не так уж много времени. Скорее всего, они еще не вполне оправились от удивления.

В Лондоне наступила осень. Наверное, похолодало, с деревьев облетели багровые листья. Мать Айрис уже достала свое длинное черное пальто и вытряхивает из него нафталиновые шарики. Бывшие коллеги Айрис сидят за столами, стучат по клавишам, пишут отчеты, создают презентации. Город, конечно же, никуда не смыло. По всей вероятности, все обстоит более или менее по-прежнему. Во всяком случае, пока.

Пятницу она любила больше всего. Утром она занималась уборкой вместе с Юко и Стеллой, которые не умолкали ни на минуту, а после обеда у нее была рабочая смена с Эбби, Равом и Витором на ферме. На Земле у Айрис даже кактус не выживал. На Никте она научилась выращивать салат, томаты, картофель, свеклу, патиссоны – да все что угодно. Они сеяли, пололи, рыхлили почву и собирали урожай, обливаясь по́том под стеклянным куполом и радуясь жару инопланетного солнца. Ими командовал главный садовник Шон – американец с выцветшей татуировкой на руках, – пока они не набрались знаний и опыта. После работы Айрис, приняв горячий душ, некоторое время лежала на кровати и слушала что-нибудь успокаивающее и знакомое из музыкальной коллекции Никты – Фрэнка Оушена или «Лунный свет» Дебюсси. Потом она шла в кафетерий, где они с друзьями ели пищу, выращенную собственными руками, и до вечера вели разговоры.

2

Свобода

В Лондоне худшим месяцем в году был январь. Сладкие рождественские мечты – возможность понежиться по утрам в постели, вечерние возлияния, многочасовое сидение перед телевизором, – реализовавшись, оказывались не такими уж сладкими, но такова жизнь. Для Айрис этот январь был на Земле предпоследним. Она работала в рекламном агентстве «Фридом энд Ко», имевшем представительства в Нью-Йорке и Амстердаме. Примерно к середине месяца суровая реальность окончательно утвердилась в своих правах. Был четверг – тот самый день, когда она впервые услышала про «Жизнь на Никте».

После обеда она проводила аттестацию Эдди – своего коллеги и подчиненного. Встреча проходила в крошечной комнате для совещаний, недавно окрещенной сотрудниками «Каморкой мыслей». (Конференц-зал они называли «Лабораторией мыслей».) За сорок минут до назначенного времени Айрис проглотила розовую таблетку пропранолола, купленную через интернет. Она не любила ходить по врачам, опасаясь, что ее запишут в сумасшедшие. Таблетки снижали тревожность, сглаживали ее, действуя, как макияж. Пока она их для себя не открыла, кипящий в венах адреналин иногда заставлял ее выбегать вон из комнаты, словно животное, спасающееся от мчащегося навстречу автомобиля. Она никак не могла привыкнуть к власти, даже маленькой и ограниченной. Зато ее начальница, Элисон, похоже, была с детства приучена командовать другими. Удастся ли когда-нибудь Айрис сравняться с ней в этом?

Почти все коллеги были примерно ее возраста, лет двадцати с небольшим. Люди постарше обычно быстро выдыхались. У них рождались дети, случались нервные срывы, они увольнялись и переучивались на более серьезные профессии, вроде кондитера или преподавателя йоги. Самым старым во «Фридом энд Ко» был директор фирмы Роджер, который, как казалось Айрис, ее почти не замечал. От него веяло благополучием и самоуверенностью, в нем сияло все, от седины в густых волосах до итальянских кожаных туфель. Айрис не хотелось ни печь пирожные, ни преподавать йогу, но чего ей хотелось, она и сама не знала. Ее часто посещала мысль: что происходит с людьми вроде меня, когда они перестают быть молодыми? Все эти бесполезные личности – куда они деваются?

Встреча была не слишком важная, но Айрис часто о ней думала. Память – странная штука. Одни воспоминания, даже хорошие, уходят, как вода сквозь пальцы, другие таинственным образом продолжают жить. Диалоги из второсортных фильмов, слова песен, которые ей даже не нравились. Она в мельчайших деталях помнила, как в тот день выглядела «Каморка мыслей». Солнце уже садилось, и на красивое жизнерадостное голубоглазое лицо Эдди, на его вьющиеся белокурые волосы падал розовый сноп света. Обстановка в комнате была унылая, как во многих офисах; работал кондиционер, и было одновременно холодно и душно, так что руки у Айрис покрылись гусиной кожей, а подмышки вспотели. Она не была на улице с половины десятого утра, не выходила даже на минутку. А часы уже показывали четыре с чем-то. Руки и ноги у Айрис отяжелели и стали как будто чужими. Лица у них обоих раскраснелись и блестели, но солнечный свет сглаживал это впечатление. Из-за этого освещения Айрис казалось, что встреча уже переместилась в разряд воспоминаний – смутных, но не без подробностей. Несмотря на принятую таблетку, она все же немного нервничала.

– Рада сообщить, что вы успешно прошли шестимесячный испытательный срок, – начала она заученно небрежным тоном.

– Ой, правда? – Эдди расслабился и опустил плечи. – Отлично. Спасибо.

– На сегодняшний день мы очень довольны вашей работой.

Он с облегчением выдохнул, и Айрис стало его – и себя заодно – жалко, потому что оба были вынуждены произносить эти неискренние слова. Оба делали вид, что не ходили вместе выпить бессчетное число раз и не флиртовали с того самого дня, когда Айрис, через пару недель после Эдди, поступила на работу во «Фридом энд Ко».

– Вы показали себя… э-э… человеком, умеющим работать в команде. Вы всем симпатичны. Мы высоко ценим вас.

– Это хорошо.

– Особенно вам удалась контент-стратегия для «Чистого йогурта».

Эдди улыбнулся ей, словно они играли в игру; да так оно и было.

– Вы не только выполнили поставленную клиентом задачу, но и пошли дальше, – продолжила она. – Клиенты остались довольны. Ваша стратегия выглядела свежо и неординарно. – Она читала по бумажке, как будто перед ней лежал сценарий, но старалась скрыть это с помощью улыбок и жестикуляции. – Больше всего нам с Элисон понравились видео, где люди делятся своими мыслями о том, что такое чистота. Их рассказы звучат так… проникновенно. Я чуть не расплакалась. Честное слово! – Она рассмеялась, внутренне сжимаясь от ненависти к себе.

– Здорово, – сказал Эдди.

– Отличный контент, помогающий установить реальную связь с людьми, – как говорится, не контент, а мечта, осуществить которую дано не каждому. Клиенты были в восторге.

Он рассмеялся, она вслед за ним.

– Я рад, что вы одобряете.

– Но мы должны обсудить еще пару случаев.

– Да? – Улыбка сползла с лица Эдди.

– Ничего страшного, вы только не волнуйтесь! – с идиотским энтузиазмом воскликнула Айрис. Она чувствовала, что глаза у нее едва не вылезают из орбит, а от неимоверных усилий немеет лицо. – Не сомневайтесь, мы очень довольны вашей работой, просто есть пара случаев. Ну, вы же сами знаете, что иногда вас подводила забывчивость.

– А, вы про обновления в ленте?

– Да, и это тоже, – огорченно, но в то же время сочувственно сказала Айрис.

Эдди напустил на себя виноватый вид.

– Не знаю, что на меня тогда нашло. В ту неделю навалилось столько работы…

– Был еще случай с соцсетями. А потом вы уехали в отпуск, и вас не могли найти. – Она не спросила, почему он не проверял почту, но этот вопрос подразумевался. Проверять в отпуске почту формально не входило в число трудовых обязанностей, но считалось священным долгом.

– Но клиент ничего не заметил, – напомнил Эдди.

Ему было все равно – в отличие от Айрис, которая как минимум старалась делать вид, что ей не все равно. Она не могла не восхититься им.

– Вообще-то не в этом дело, Эдди. Мы с Элисон заметили это раньше клиента.

– Вы правы, глупо получилось. – Он опустил глаза в стол. – Извините. Просто у меня тогда было столько работы. Я чувствовал, что буквально… м-м… выдохся.

Золотисто-розовый свет все еще окрашивал его лицо, его глаза. Это было так красиво, что Айрис захотелось его сфотографировать, но она не могла позволить себе столь непрофессиональное поведение. Поэтому она решила, что просто запомнит этот кадр.

– Послушайте, – сказала она. – Я знаю, что мы с вами здесь не жизни спасаем, но вам следует хотя бы вести записи. Я не могу постоянно вас прикрывать и надеюсь, что вы все исправите. Пусть эти инциденты останутся в прошлом, хорошо?

– Хорошо.

– В будущем, если вы почувствуете, что работы слишком много, просто обратитесь ко мне. – Айрис рукой обвела пространство вокруг себя, словно маг, взмахнувший волшебной палочкой. – Я ваш непосредственный начальник. Я помогу. Мы вместе найдем решение любой проблемы.

– Я очень ценю это, Айрис. Вы такой замечательный руководитель.

Фарс какой-то. Айрис это знала, и Эдди это знал, и оба знали, что второй тоже знает.

– Вот и отлично. У вас есть вопросы?

– Нет, – сказал Эдди, и это был именно тот ответ, которого ждала Айрис.

– Тогда вернемся к работе?

Когда они встали, сноп света переместился с лица Эдди на полку с маркетинговыми призами. Айрис свернула к туалету, лишь бы не идти обратно вместе с Эдди и не вести с ним светскую беседу. От того, что приходилось бесконечно растягивать губы в улыбке, у нее болели щеки, от притворства – голова. Как же все это утомительно! Она потянулась к ручке, когда дверь открылась, выпуская Элисон в синем брючном костюме и белых кроссовках, с белокурыми волосами, собранными в аккуратный пучок. Она заговорщически улыбнулась.

– Ну, как прошло слушание дела по испытательному сроку? – спросила она, как будто речь шла о преступнике.

– Хорошо, – не стала спорить с ней Айрис.

– Обсудим?

– Если хотите.

– Давайте здесь, – предложила Элисон.

– В туалете?

– В кабинке для инвалидов. Больше на нашем этаже уединиться негде.

– Может, в «Каморке мыслей»?

– Да нет, так быстрее. Мы ведь уже здесь. Проведем нечто вроде пятиминутки.

Пятиминуткой у них называлось короткое собрание, во время которого ради максимальной эффективности никто не садился. Айрис не хотелось устраивать пятиминутку в туалете, но она практически всегда соглашалась со всем, что предлагали старшие по должности, – так было проще.

– Ладно, – сказала она.

Элисон оглянулась, удостоверилась, что их никто не видит, после чего они зашли в кабинку и заперлись. Среди сотрудников «Фридом энд Ко» инвалидов не было, и кабинкой в основном пользовались те, кому приспичило по большой нужде, – она была просторней остальных и создавала ощущение уединенности. И запах здесь стоял соответствующий: состоящий из наслоений разных оттенков дерьма, слабо маскируемых тропическим освежителем воздуха. Айрис с Элисон встали друг напротив друга, дыша дерьмом сослуживцев.

– Воняет здесь, – сморщив нос, заметила Элисон. – По-моему, это возмутительно – справлять большую нужду на работе.

– Вы так считаете? – спросила Айрис.

– Всему свое время и место.

– А если приспичит?

– Можно и потерпеть! – Элисон скривила губы и сделала большие глаза, будто подозревала Айрис в принадлежности к негодяям, позволяющим себе испражняться на работе, что так и было. Возможно, в этом и заключался секрет успеха Элисон – она умела сдерживать естественные надобности. Она была на три года старше Айрис и зарабатывала в два раза больше. У нее был муж, ребенок и собственный дом. Во «Фридом энд Ко» ее не любили, зато ей удавалось производить на Роджера впечатление компетентного специалиста, а только это и имело значение.

Элисон прикрыла нос ладонью:

– Так как прошло с Эдди?

– Хорошо. Он признал, что напортачил, и страшно извинялся.

Она энергично закивала:

– Чем он объяснил свои провалы?

– Сказал, что выдохся.

– Ха! Выдохся! Он не делает и доли того, что делаем мы. Я вчера работала до часу ночи, в постели, а в семь утра уже была в офисе.

– Ничего себе. – Айрис представила себе, как Элисон яростно стучит по клавишам ноутбука, а ее муж пытается заснуть. – Вы, должно быть, устали.

– Да нет, Ай. В отличие от Эдди я прекрасно справляюсь. – В последние недели Элисон сократила имя Айрис до «Ай» – верный знак того, что теперь в ее глазах Айрис стояла чуть выше остальных. – Я не жду, что он будет впахивать так же, как я. Но прикрываться нервным срывом? Уж извините!

– Не думаю, что все так серьезно. Он допустил пару ошибок, но извинился и решил начать работать по-новому.

Элисон снисходительно улыбнулась.

– Ему повезло, что у него такая начальница. – Она коснулась руки Айрис. Ее ладонь была твердой, как деревяшка. – Вы очень добрая, Ай. Возможно, даже чересчур.

– Э-э, спасибо.

– Ах да, как у вас продвигается проект «Лосось»?

– Проект «Лосось»? – медленно повторила Айрис, пытаясь сообразить, о чем речь. Были проекты «Точка отсчета», «Слон», «Тростинка». Но «Лосось»?.. – Я над ним работаю. К следующей неделе будет у вас.

– Чудесно. А завтра утром никак?

– Пожалуйста.

Шел уже шестой час, но Элисон наверняка забудет про новый дедлайн.

– Вот и отлично. Почитаю на выходных, чтобы не терять времени. – Элисон, вздохнув, посмотрела на мобильник. – Ну, у меня очередная встреча. Я выйду первой, иначе это будет выглядеть странно.

– Я ведь в туалет шла, здесь и останусь.

Элисон нахмурилась:

– Это туалет для инвалидов, Ай. Нехорошо пользоваться им.

Айрис не успела ответить, потому что Элисон решительно покинула кабинку. Айрис заперла за ней дверь и со сказочным наслаждением облегчила кишечник.

Вернувшись на рабочее место в общем офисе с белыми стенами, она первым делом проверила личную почту. Сообщение из обувного магазина. Тема письма: «Мы соскучились». Нет, не соскучились, подумала она, отписываясь от рассылки. Письмо от Киран с просьбой купить по пути домой оливковое масло и туалетную бумагу. Обращаясь к Айрис, она написала «любимая», а в конце добавила: «Целую, обнимаю», как будто они были парой.

На экране одно за другим посыпались сообщения:

Дженни

Как жизнь, ребята? Посидим где-нибудь? Четверг – новая пятница?

Рич

да, было бы здорово

Эдди

У меня встреча, могу ненадолго

Дженни, Рич и Эдди сидели неподалеку от Айрис. Догадаться, что они перебрасываются сообщениями, было проще простого: каждый из них то и дело издавал внезапный короткий смешок.

Дженни

Встреча? С девушкой?!

Эдди

Да, с сестрой

Дженни

Фу, неинтересно

Айрис добавили в групповой чат после рождественской вечеринки, которая началась в обед, а закончилась в четыре утра приемом колес и пением в караоке. Ей льстило, что ее включили, но она опасалась, что фамильярность и дружба с коллегами плохо отразятся на ее карьере. Лучше соблюдать дистанцию и оставаться закрытой, как Роджер, или чокнутой и ненавистной, как Элисон.

Дженни

Айрис? Ты как?

Айрис с минуту медлила с ответом – не желала показаться излишне заинтересованной. Она запустила в почте поиск по ключевым словам «проект лосось». Шестьдесят семь результатов. Черт возьми.

Айрис

Да, наверное, приду

Дженни

Ура!!

У Айрис не было других планов, кроме покупки оливкового масла и туалетной бумаги, но всегда лучше прикинуться колеблющейся и немного недоступной.

Рич

эдем?

Дженни

Рано в Эдем. С Рождества на мели.

Рич

что правда, то правда

В групповом чате вся субординация перепуталась. Дженни, самая молодая из четырех друзей, пришла в фирму позже остальных, но заправляла всем именно она. Жутко самоуверенная, одновременно гламурная и неряшливая, с всклокоченной копной крашеных рыжих волос. От нее частенько попахивало потом, и это было очаровательно.

Эдди

Паб?

Дженни

Да!

Рич

отлично

Айрис

Ладно.

Набирая ответ, Айрис заметила, что программа автоматически начинает каждое новое предложение с заглавной буквы. Это означало, что Рич вручную меняет заглавные буквы на строчные, что придавало его сообщениям особую утонченную непосредственность. В группе он был старше всех – ему стукнуло тридцать – и оставался единственным чернокожим во «Фридом энд Ко». В принципе штат сотрудников отличался однородностью и каждого легко было заменить, и по этому поводу они устраивали полемику на шуточной странице сайта компании, озаглавленной «Наша команда», где каждый выбирал себе любимого «борца за свободу». У Роджера это был Че Гевара, у Элисон – Ганди. К приходу в фирму Айрис всех знаменитых борцов уже успели разобрать. Пошарив минут пять в Википедии, она остановилась на фигуре Спартака.

Дженни

Выходим по одному, чтобы никто не заметил, что мы куда-то собираемся. Я сегодня не настроена ни с кем больше общаться

Рич

заметано

Дженни

Я выйду первая

Айрис

Я еще поработаю – увидимся позже.

Эдди

Ок

Рич

кстати, а вот это вы видели? Сегодня запустили http://www.lifeonnyx.com

Прошло несколько минут.

Эдди

Ух ты, здорово!

Рич

потрясно, а? может, податься?

Дженни

Все, я пошла!

Перед тем как уйти с работы, Айрис просмотрела десятки писем по проекту «Лосось». Каждое новое письмо оказывалось еще более мутным, чем предыдущее. Ее охватили скука и усталость; слова плясали по экрану, сливаясь в облако бессмысленной абракадабры.

Она чувствовала себя детективом, вот только не занималась расследованием убийства, а пыталась разобраться в том, чем зарабатывала на жизнь. Она открыла новый файл в программе Word, вбила вверху страницы заголовок, подчеркнула и выделила его жирным шрифтом:

ПРОЕКТ “ЛОСОСЬ”: ЦИФРОВАЯ СТРАТЕГИЯ

Остальные уже были в пабе. Они считали, что Айрис горит на работе, но все это было притворство – она понятия не имела, что ей делать. Она добавила проект «Лосось» в список дел. Утром набросает на скорую руку небольшой текст, даже если не понимает, в чем предполагаемый смысл этой пресловутой стратегии. Главное, напихать побольше модных словечек и выражений – чем туманнее, тем лучше, – и Элисон наверняка будет в восторге.

Айрис выключила компьютер, встала и сняла с вешалки пальто. Офис опустел только наполовину. Шагая к выходу, она перехватила взгляд одного из коллег, Марка: тот качал головой с выражением снисходительной укоризны. Он максимально приблизился к статусу великомученика дня: работник на износ, сама лояльность.

На улице она подставила свое потное разгоряченное лицо холодному зимнему ветру. Айрис ощущала себя мешком муки, тяжелым и пыльным. Если не считать пары встреч, она просидела за рабочим столом десять часов подряд. Будь она кем-то другим, лучше и правильнее, пошла бы сейчас в спортзал, чтобы отработать просиженное, но она была собой. И знала, что алкоголь действует быстрее физических упражнений.

– Вон она! – вскричала Дженни из ниши в углу зала.

Айрис изобразила счастливую улыбку:

– Да!

Дженни привстала и положила руку ей на плечо, как лучшей подружке, с которой не виделась несколько лет. Айрис охватило сложное чувство: ей было одновременно и приятно, и неловко. К сожалению, она не очень-то привыкла обниматься. Ее воспитывали по-другому. Мать давным-давно ее не обнимала. Эдди и Рич взглянули на нее, кивнули и вернулись к своему разговору, которым, судя по их горящим глазам, были увлечены.

– Кому-нибудь принести выпить? – поинтересовалась Айрис. Ей казалось, что кожа в том месте, где к ней прикоснулась Дженни, зудит.

– Мы только что взяли, – сказала Дженни.

Она наконец отпустила Айрис, и та двинулась к бару за пинтой светлого пива и двумя пачками чипсов с солью и уксусом.

– О чем беседуете? – вскрыв одну пачку и положив ее на стол, спросила она. – Угощайтесь.

Все взяли себе по горстке чипсов.

– Помнишь ссылку, которую я тебе отправил? – спросил Рич.

– Не успела посмотреть.

– Насчет проекта по отправке желающих на Никту. Знаешь, такая планета?

За четыре года до того полеты на Никту стали сенсацией. Это был самый значительный со времен высадки Нила Армстронга на Луне прорыв в освоении космоса. Иногда о никтианцах, как они себя называли, рассказывали в новостях, но нечасто. По техническим причинам связь с Землей у них сбоила.

– Ах да, – сказала Айрис, – вроде я читала про это в твиттере. Там уже кто-то живет?

– Пока одни ученые, – сказал Рич. – Теперь собираются отправить первую сотню обычных людей. С сегодняшнего дня принимают заявки.

– Мультиплатформеннный социальный эксперимент. – Дженни изобразила в воздухе кавычки. – Так утром по радио сказали.

Айрис попивала свое пиво. Это был вкус надежды и радости, вкус облегчения.

– Подвох в том, что обратно на Землю уже не вернешься, – добавил Рич.

Айрис заинтересованно подняла на него глаза.

– Никогда? – Ледяное пиво проскальзывало в горло слишком быстро. Айрис потихоньку рыгнула в кулак.

– Никогда. Пути назад нет. Останешься там на всю жизнь, как и первые никтианцы. Это как-то связано с подводным каналом – движение по нему возможно только в одну сторону. – Он рассмеялся. – Бред какой-то.

– Чокнуться можно, – сказала Дженни. – Черт побери, кто на такое подпишется?

– А ты картинки видела? – возразил Рич. – Этот Центр смотрится просто потрясающе.

Дженни закатила глаза.

– Как будто Airbnb скрестили с фешенебельным курортом.

– Вот именно! – засмеялся Эдди. – Мечта миллениала.

– Да у них за один день уже десять тысяч заявок, – сказал Рич. – Значит, многим туда хочется.

– Десять тысяч из семи миллиардов, – уточнила Дженни. – Да это всего ничего. Десять тысяч ненормальных с суицидальными склонностями – и это малый процент всех ненормальных Земли.

Все замолчали. Дженни ни в чем не знала меры. Она запустила пальцы в свою шевелюру. Красная помада у нее на губах размазалась. Эдди распечатал вторую пачку чипсов.

– Я не говорю, что пошел бы на такое, – сказал Рич. – Ну, в смысле мать меня вообще убьет. Но звучит довольно привлекательно: жить коммуной, выращивать овощи и фрукты… Вместо того чтобы тратить жизнь, пялясь на экран, по которому показывают всякое дерьмо.

– Хм-м, не знаю.

– Взгляни на Землю, чувак. Взгляни на Британию, на США, на Ближний Восток. Да хоть на нашего Эдди. Мы тут типа сидим разговариваем, а он залип в твиттере.

Эдди виновато поднял глаза от мобильника:

– Да я просто сестре эсэмэску послал.

– Там нет истории. Все начинается с нуля.

– Я бы лучше перебралась типа за город или что-то в этом роде, – не сдавалась Дженни.

– Ну конечно, перебралась бы, как пить дать.

– Послушать Рича, звучит довольно привлекательно, – сказала Айрис. – Не надо беспокоиться о будущем. Не надо мучиться выбором. Не надо искать хорошую работу. За тебя обо всем позаботятся другие. А планета и вправду красивая, как мне кажется.

– Да вы просто извращенцы! – возмутилась Дженни. – У какого нормального человека может возникнуть желание покинуть Землю?

– Я и не говорю, что пошел бы на такое, – повторил Рич. – Просто я понимаю этих людей.

– Оглянись вокруг, – обведя руками помещение, сказала Дженни. В паб по окончании рабочего дня успело набиться немало народу: клерки из Сити в костюмах, технари в повседневной одежде, несколько женщин. С десяток столпились в очереди у бара. – Да мы, можно сказать, самые большие везунчики на всей Земле.

– Почему? – спросила Айрис. – Потому что мы в пабе?

– Да, именно. Мы свободны.

Эдди взглянул на Айрис:

– Жизнь – тяжелая штука. Разве иногда не хочется от всего этого убежать?

– У нас жизнь нетрудная, – возразила Дженни. – Перестаньте.

От жалости к себе у Айрис защипало в глазах. Она чувствовала, что буквально задыхается в спертом воздухе паба, и несколько раз моргнула, прогоняя это чувство. Оно и правда прошло. Никто ничего не заметил, никто ничего не понял. Притворяться оказалось до смешного легко. Болезненно, но легко. Это был ее величайший дар. Она и сама не знала, кто она на самом деле: общительная и компетентная коллега или отвратительная психопатка, умело скрывающая свое безумие. На этот вопрос не было точного ответа; не существовало никакой золотой середины. Она чувствовала себя одновременно и здравомыслящей и помешанной, и веселой и несчастной, и профессионалом и убожеством.

Дженни взяла со стола принадлежащую Ричу упаковку табака и принялась скручивать сигарету.

– Можешь взять одну, – сказал он.

– Я знала, что ты мне не откажешь, – подмигнула ему Дженни.

Они вышли покурить. Айрис и Эдди остались за столом. В пабе становилось шумно. В насыщенном человеческими испарениями воздухе все расплывалось. Чтобы расслышать собеседника, каждому приходилось близко наклоняться друг к другу, хотя чаще они просто делали вид, что слышат. Им уже порядком надоело постоянно переспрашивать: «Что? А? Извини, что? А?»

Но одну реплику Эдди Айрис все-таки уловила.

– Спасибо за сегодня!

– Испытательный срок?

– Ну да. – Он заискивающе улыбался.

– Не за что.

«Это и есть единственная причина его хорошего отношения ко мне? – подумала она. – То, что я его непосредственный начальник? Наверное». Тогда все вставало на свои места. Если уж на то пошло, она сама только поэтому любезничала с Элисон. Скорее всего, Эдди воспринимал ее так же – как зануду, по какой-то нелепости поставленную им руководить.

– Я понимаю, такие вещи даются нелегко, – сказал он. – Особенно когда…

Остаток фразы потонул в шуме. Посетители кричали, чокались, пили…

– Прости, что?

Возле них стояли в обнимку два парня – без пиджаков, галстуки набекрень – счастливые, что почти закончилась еще одна неделя. Наступает уикэнд, когда они ненадолго будут принадлежать себе. До определенной степени, поскольку обязанность регулярно проверять почту никто не отменял. «Не надо переносить на них собственные эмоции, – одернула себя Айрис. – Возможно, они любят свою работу. Не то что я».

– Особенно когда…

Теплое дыхание Эдди ласкало ее ухо. Она подумала, что могла бы его поцеловать. Как непрофессионально. Но как просто: поверни голову и ощути прикосновение его губ на своих губах.

– Прости, я не слышу, – сказала она.

– Ну и ладно. – Он поморщился. – Может, выйдем на воздух?

Как мало надо на Земле, чтобы расстроить человека: не разобрать его слов в шумном полумраке паба. Неудивительно, что люди всегда делают вид, что слышат друг друга. Это прекрасная ложь во спасение, подтверждение того, что вам сосредоточенно внимают. Айрис и Эдди оставили пальто в нише, чтобы их места не заняли, и двинулись к выходу, протискиваясь сквозь толпу. Пусть они замерзнут, но лишиться сидячих мест было бы еще хуже. На улице Дженни с Ричем скручивали еще по сигарете. Они были в пальто, от чего Айрис стало еще холоднее. Эдди тоже зябко ежился. Айрис теперь табак не покупала, потому что официально бросила курить. Эдди это знал и, не дожидаясь просьбы, протянул ей свою пачку.

– Дженни мне тут странную историю рассказала, – сообщил Рич.

– О боже! – Дженни закрыла лицо руками. – Я держала рот на замке с тех пор, как пришла во «Фридом». Вы уж извините.

– О чем речь? – спросил Эдди.

– Жуть какая-то. Не хотелось бы всем вам портить настроение.

Ей было несвойственно что-либо скрывать. Айрис обуяло острое любопытство.

– Нет, правда, это даже никакая не история. Просто раньше я работала с человеком, которого звали так же, как Рича.

– Ты знала человека по имени Рич? – усмехнулся Эдди. – Классная история, старуха.

– Да нет же. Он его полный тезка. В моем прежнем агентстве был парень по имени Ричард Вольфсон.

– Это ведь еврейская фамилия, Вольфсон? – спросила Айрис, которой это только сейчас пришло в голову.

– Ну да, кажется, мой прадед был еврей. В общем, кто-то из предков.

– Так чем знаменит тот другой Ричард Вольфсон? – спросил Эдди.

– Он покончил жизнь самоубийством, – сказала Дженни.

– Блин.

Айрис нужны были детали.

– Какой ужас. Это случилось недавно?

Дженни, закусив свои ярко-красные губы, кивнула. В ее глазах стояли слезы. Айрис обняла ее за плечи. Ей самой жест показался странным и неестественным, но Дженни приняла его спокойно.

– Я потому и уволилась. – Она выпустила серое кольцо дыма. – Многие из-за этого ушли. Осталось только начальство, больше никто не мог там дальше работать. Атмосфера в фирме изменилась. Все решили бежать оттуда куда глаза глядят.

– Жуть какая, – сказала Айрис. Она не совершала попыток самоубийства с шестнадцати лет, но не проходило почти ни дня, чтобы она об этом не думала. Когда она слышала о самоубийстве, ей хотелось узнать все: возраст человека, достиг ли он в чем-то успеха, что было в его посмертной записке, как именно он свел счеты с жизнью. Но она научилась скрывать эту нездоровую одержимость, потому что окружающие пугались ее вопросов. – Ты близко его знала?

– Да нет, не очень. Это и было странно. Он ни с кем не сблизился, и мы все ужасно переживали, типа винили себя, что ничем ему не помогли.

– Ты и не смогла бы ничего сделать. Ты же его почти не знала.

– Кошмар какой, да еще и на работе, – заметил Эдди.

– Может, вернемся? – приняв безразличный вид, чтобы не выдать волнения, предложил Рич. – Еще по стаканчику?

Эдди вскоре ушел встретиться с сестрой, а остальные просидели до закрытия. В пабе можно было нормально поесть, но они не заказывали еды – за выпивкой и разговорами голод отступал на второй план и не давал о себе знать. Зато они уничтожили несколько пачек чипсов со всеми возможными вкусами, так что во рту щипало от соли. Когда заведение закрылось, Рич и Дженни отправились за кебабами, но Айрис к этому времени уже наскучила их компания. Она зашла в другой фастфуд, купила коробку горячей картошки фри и, заправив солью, уксусом и кетчупом, съела в автобусе по пути в Клэптон. «Завтра пятница, – размышляла она. – Не слишком ли я стара для таких развлечений? Напиваться в четверг вечером, уплетать в автобусе картошку?» Когда она была моложе, то думала, что к своему нынешнему возрасту достигнет счастья и состоится как личность: будет заниматься чем-то значимым, жить в уютном доме с добрым и симпатичным мужчиной. Наверное, все об этом мечтают. Но Дженни права: ей повезло, даже если сама она так не считает.

Она слушала на телефоне попсу – эта музыка нравилась ей, когда она бывала в подпитии. Автобус ехал по Хакни-роуд, а она, прислонив голову к стеклу, беззвучно повторяла слова песни Скай Феррейры «I Blame Myself»[1]. На улицах было много пьяных: они орали, смеялись, куда-то бежали, обнимались, курили. Неужели никому из них завтра не надо на работу? Или им все равно? Автобус потряхивало. Голова у Айрис гудела. Ее мутило. Черт, черт, черт. С ней рядом кто-то сел, и она подумала, что теперь, если что, быстро не выскочишь. Придется блевать себе на колени. Мне двадцать семь лет, черт побери. Почти двадцать восемь. Почти тридцать. В тридцать меня тоже будет выворачивать прямо в автобусе? Она сделала глубокий вдох и задышала прерывисто, не зная, какой способ лучше поможет сдержать рвотный позыв.

Неподалеку от Мэр-стрит Айрис заметила на другой стороне улицы еще один двухэтажный автобус, который ехал в противоположном направлении. На верхнем ярусе, на переднем сиденье, спал какой-то мужчина. В середине салона собралась компания молодых хипстеров восторженного вида: они явно были в Лондоне первый раз. Еще один мужчина сидел сзади. Постой-ка… По всему телу Айрис прокатилась волна тошноты, голова закружилась, ноги онемели. Это был ортодоксальный еврей: черный костюм, черная шляпа, седая борода – и было в нем что-то неуловимо знакомое. Его взгляд в пустоту, его полные щеки.

– Нет, не может быть. Минутку, погодите, – бормотала Айрис себе под нос, пробираясь мимо сидящего рядом парня и быстро спускаясь по ступенькам на нижний ярус.

Автобус остановился. Айрис выскочила, но другой автобус уехал и уже почти исчез из вида, и она осталась одна в темноте. Пьяная и растерянная. Ее отец умер, его похоронили. Или кремировали? Она не знала. Это был не он. Они все похожи друг на друга – одинаковые бороды, одинаковая черная одежда. «Я ведь не расистка, если так думаю?» Она была почти еврейка. Вообще-то гойка, спасибо гойской матери, но она унаследовала фамилию отца, Коэн. Приходилось очень долго всем объяснять: «Вообще-то я не еврейка».

Айрис с топотом ввалилась в квартиру и плюхнулась на кровать – ее не покидало ощущение, что она катится с горы. Чтобы привести мысли в порядок, она стала листать приложения на телефоне: в одном – плохие новости, люди орут друг на друга; в другом – еще одна школьная подружка забеременела от своего мужа-юриста. Поздравляю! Она поставила лайк, но про себя подумала, что у подруги поехала крыша: ринопластика, безупречный блонд и муж, который через пару лет станет толстым и лысым – тут было все ясно. Айрис даже начала набирать: «Надеюсь, ребенок родится с твоим первозданным носом», но, не дописав, удалила комментарий и переключилась на другое приложение.

Она стала искать в гугле Ричарда Вольфсона. Не Рича с работы, а бывшего коллегу Дженни – того, что покончил с собой. Оказалось, на свете полно людей с таким именем. Вот ее коллега – умница и профессионал на своей странице. Вот какой-то бездарный писатель. В Лос-Анджелесе нашлись ассистент режиссера, психиатр, онколог и пластический хирург. Но того погибшего не было. Тогда она запустила поиск по словам «Ричард Вольфсон самоубийство» и обнаружила то, что нужно. Заметку в местных новостях. Тридцать лет. Управляющий делами. Страдал депрессией. Повесился. Так. Она хотела узнать больше – гораздо больше. Она хотела узнать, что он чувствовал; стоило оно того или нет; поставил бы Ричард Вольфсон своей затее пять баллов (во! – поднятый вверх большой палец, всем рекомендую) – или в последний момент пожалел о ней; была ли боль, которую он испытал, сильнее, чем та, что мучила его при жизни.

Что я делаю, что же я делаю?

Сердце у нее так колотилось, что она испугалась: вдруг ее вот-вот настигнет инфаркт. Тук-а-тук-а-тук-а-тук. Стоило ей обратить внимание на свое сердце, этот бестолковый шмат мяса, как оно начинало биться с бешеной скоростью, будто обидевшись. Я тебе покажу, как бы говорило сердце. Тяжело дыша, Айрис шарила на тумбочке в поисках снотворного. Достала таблетку, разжевала – вкус был противный, металлический – и почувствовала, как ее волной накрывает покой. Она уснула прямо в одежде, даже не разуваясь.

В ту ночь ей снилось собрание в «Лаборатории мыслей», конференц-зале «Фридом энд Ко». Присутствовали Элисон, Рич, Эдди, Дженни и еще какие-то люди. Все что-то горячо обсуждали, жестикулировали и смеялись, но она не слышала, что они говорят. Голоса доносились как будто из-под воды – смазанные и нечеткие. Элисон отпустила какую-то шутку. Все покатились со смеху. Ха-ха-ха. Постепенно, один за другим, они заметили, что Айрис не участвует в разговоре.

– Как вы думаете, Ай? – спросила Элисон. Это было первое, что разобрала Айрис.

Все уставились на нее. Никто больше не смеялся.

– Да, как вы думаете? – повторила Дженни, которая казалась намного серьезнее, чем в реальной жизни.

Во сне Айрис вспомнилось самоубийство молодой талантливой гимнастки по имени Элла Уильямс, которое произвело на нее неизгладимое впечатление. Ранней весной в субботу вечером Элла была на вечеринке в западном Лондоне. Она смеялась и танцевала, но, по словам друзей, не пила, так как была трезвенницей. Вдруг она исчезла. Все подумали, что она ушла домой, а она поднялась на крышу, стояла там и смотрела вниз. Уже наступило утро воскресенья: ледяной холод, светлеющее небо и почти безлюдные улицы, если не считать пожилой женщины с собакой, которая увидела на крыше Эллу. (Эти собачники вечно становятся свидетелями чего-то плохого.) Женщина с собакой остановилась и взглянула вверх, раздумывая, не следует ли окликнуть девушку, но решила, что та просто наслаждается видом с крыши. В следующий миг она увидела, как Элла отступила на несколько шагов, разбежалась, прыгнула вниз, сделав в воздухе сальто – «точь-в-точь прыгун в воду на Олимпийских играх», как сказала женщина полицейским, – и рухнула на землю. Айрис часто думала об Элле, о ее милом детском личике, увиденном на сайте BBC, и смерти в стиле барокко. Какой живой она, должно быть, ощущала себя в полете.

– Как вы думаете? – во сне спросил ее Рич.

– Думаю о чем?

Элисон не сводила с нее глаз:

– Ай, это очень важно. Вы что, не слушали?

Айрис поднялась, напружинила ноги, как Элла Уильямс, и бросила взгляд на окно в другом конце комнаты. Розовели закатные облака. Она разбежалась и, разбив стекло, прыгнула в пространство и полетела сквозь черное небо; вокруг нее, словно подтверждая реальность происходящего, сияли звезды.

Вдруг оказалось, что она уже не летит, а лежит в одном белье на песке на планете Никта. Песок был чудесного розового оттенка, как маршмэллоу. Лучи инопланетного солнца согревали кожу, насыщали ее теплом. В какую сторону ни посмотри, пейзаж не менялся. Розовый песок и голубое небо, розовый песок и голубое небо, розовый песок и голубое небо… Какое облегчение! В каком направлении ни пойди, разницы никакой.

Айрис проснулась. Во рту у нее пересохло, к горлу подступала тошнота, но на сердце – в кои-то веки! – снизошел покой. Какая прекрасная идея… Решение всех проблем. Не совсем самоубийство, скорее полусмерть. Умирать она не хотела. Она просто хотела убежать от себя – от своей жизни, от своей работы, от планеты Земля. Наверное, часть ее останется здесь, на этой планете. Плохая часть. И она прославится.

Она открыла ноутбук и набрала в поисковой строке «никта».

3

Собеседование #1

Собеседование проходило в районе Канада-Уотер, на третьем этаже офисного здания, по виду аварийного. Лифт не работал. Поднимаясь по лестнице, Айрис с беспокойством думала, что все это окажется злым розыгрышем и сейчас кто-то выскочит из-за угла и нападет на нее. Но никого не было. Следуя указаниям в электронном письме, она без стука вошла в комнату 303. Это было небольшое квадратное помещение с черными стенами и лампочкой, висевшей над кожаным офисным стулом. Айрис села и стала ждать. Было начало мая, пятница перед Банковскими каникулами.

– Добро пожаловать на программу по набору участников в проект «Жизнь на Никте», – произнес бестелесный жизнерадостный женский голос с американским акцентом.

От неожиданности Айрис вздрогнула.

– Поздравляю вас с успешным завершением первой фазы программы.

– Здравствуйте, – сказала Айрис. – Благодарю.

– Ваше полное имя.

– Айрис Сара Коэн.

– Спасибо. Имена ваших родителей.

– Мою мать зовут Элеанор Уайт, а моего биологического отца звали Роберт Коэн.

– Почему вы сказали «биологического»?

– Он ушел от семьи, когда мне было пять лет, а год спустя умер. В общем, так себе отец.

– Почему он ушел?

Айрис фыркнула.

– Ну, почему вообще бросают детей? Потому что от них одни проблемы.

Голос ничего не ответил.

– У него пробудился интерес к религии, – пояснила Айрис. – Вот он нас и бросил. Стал ортодоксальным евреем. Не знаю, что на него нашло. Он и так был евреем, но не религиозным.

– Вас это огорчило?

– Это ведь очень личный вопрос.

– Мы зададим вам много вопросов, касающихся вашей частной жизни. Такова часть процедуры при наборе участников. Надеюсь, Айрис, вы не возражаете.

– Нет, конечно, все нормально. Как вас зовут?

– Меня зовут Тара. Я не человек, а программа для проведения собеседования с кандидатами в «Жизнь на Никте». Пожалуйста, не могли бы вы ответить на мой вопрос? – сказала она по-прежнему любезным, но твердым тоном. – Вас огорчил уход отца?

– Мне было пять лет, я не помню. У меня довольно смутные воспоминания о том времени. Я даже не помню его похорон. – Она пожала плечами. – Я привыкла. Это просто добавило грусти в мою жизнь. Все мы ей подвержены, не правда ли? Ну, то есть вы, разумеется, нет. Вы же как бы что-то вроде искусственного интеллекта?

– Да, именно. Как он умер?

– У него был инфаркт. – Она нервно сглотнула. – Ах да, у меня еще есть отчим, которого зовут Джек Уайт.

– Как рок-звезду?

– Ну да. Когда я была подростком, чтобы его позлить, напевала гитарный рифф из «Seven Nation Army».

– Забавно. Кто ваши родители по профессии?

– Мама раньше работала учительницей. Сейчас не работает. Отчим занимается недвижимостью. Точно не знаю, чем именно.

– А ваш отец?

– Он был юристом.

– Какова ваша сексуальная ориентация?

– Гетеросексуал.

– У вас есть бойфренд?

– Нет.

– Где вы выросли?

– В Лондоне. Тафнелл-парк, а до этого – Темпл-форчун.

– У вас есть братья и сестры?

– Да, сводная сестра Мона.

– Сколько ей лет?

– Э-э-э… – Айрис принялась загибать пальцы. – Ей двенадцать. В этом году будет тринадцать.

– А вам двадцать восемь – большая разница в возрасте. У вас хорошие отношения?

– Да, пожалуй. Хотя иногда я за нее волнуюсь.

– О чем вы волнуетесь?

– Она такая тихая и прилежная. По-моему, у нее мало друзей. Она учится в той же школе, где училась я. Требования там очень высокие. Ей приходится довольно трудно.

– Судя по вашей заявке, вы учились в школе Святого Петра для девочек.

– Да, семь лет.

– Сейчас она занимает третье место среди школ Великобритании. Очень солидно.

– Отец оставил мне деньги на оплату обучения в хорошей школе.

– Вы весело проводили время в подростковом возрасте?

– Да. Я хорошо училась, но часто бегала по вечеринкам. Играла в школьных постановках. Со сверстниками ладила. И сейчас в хороших отношениях со своими знакомыми. Вот почему я подхожу для Никты.

– А со школьными друзьями вы общаетесь?

– Да, кое с кем.

Айрис поймала себя на том, что начала ерзать на стуле и переступать с ноги на ногу. Осознав это, она заставила себя прекратить.

– Их немного? – предположила Тара.

– С некоторыми из них наши пути разошлись.

Они не разошлись. Просто после того ужасного поступка с ней перестали общаться.

– Вы считаете себя человеком, который легко рвет с людьми?

– Да нет, я тогда была подростком. В ранней юности это нормально, так ведь? – Айрис сообразила, что Тара никогда не была подростком, и рассмеялась.

– Вы изучали в Бристольском университете английскую филологию – верно?

– Да.

– Вам нравилось учиться?

– Да. У меня было много друзей. Окончила с отличием.

– Кто ваша лучшая подруга?

– Киран. Мы живем в одной квартире. В университете познакомились.

– Как ее фамилия?

– Вирк. В-И-Р-К.

– Чем занимается Киран?

– Она рекламный агент.

– В агентстве «Бланкет Криэйтив»?

– Да. Вы только что навели о ней справки?

– Да. Кем вы мечтали стать после окончания школы?

– Я… Если меня возьмут, это интервью покажут по телевидению?

– Разве вы не читали условия договора?

– Читала, но не помню. Там очень много всего.

– Это не будет использовано для телевидения. Собеседование проводится исключительно для набора участников, но я бы посоветовала вам перечитать условия договора. «Жизнь на Никте», Айрис, налагает очень серьезные обязательства.

– Хорошо, Тара, перечитаю.

– Ответьте, пожалуйста, на вопрос.

– Стыдно сказать, но я хотела стать актрисой. Мне всегда говорили, что у меня отлично получается. В школе мне доставались все главные роли.

– И что же вам помешало?

– Я… э-э… не знаю. Стало неинтересно. Не думаю, что у меня хватило бы способностей. – У Айрис взмокли ладони и от подмышек едва заметно запахло потом. Хоть бы это укрылось от искусственного интеллекта.

– Вы ведущий или ведомый?

– Думаю, что на самом деле я ведомый. Умею выполнять приказы. Вот почему мне кажется, что я гожусь для этой программы.

– Вы разработчик архитектуры цифровых инноваций во «Фридом энд Ко», правильно?

– Да.

– Звучит интересно. Чем вам приходится заниматься?

– Я занимаюсь цифровыми стратегиями для брендов. Интернет-разработки, контент, социальные сети и все такое прочее.

– Как давно вы там работаете?

– Почти год. До этого работала в двух других агентствах.

– Вам нравится ваша работа?

– Ну да.

– Если вам нравится работа, почему вы хотите попасть в «Жизнь на Никте»?

– Ой, извините, на самом деле мне не очень нравится моя работа. Не знаю, почему дала такой ответ. Само вырвалось. Ведь положено любить свою работу, да?

– Отвечайте, пожалуйста, честно. – В голосе Тары прозвучал намек на досаду, как у живого человека. – Что вы на самом деле думаете о своей работе?

– Думаю, что она ни в коей мере не делает этот мир лучше. Я просто помогаю фирмам продавать товар.

– Почему бы вам тогда не найти работу по душе?

– Я не представляю себе, чем еще могла бы заниматься, а бросить не могу из-за денег. А так – да, я хотела бы делать что-то другое. Что-то преследующее более важную цель. – Айрис нервно рассмеялась собственным словам.

– А «Жизнь на Никте» преследует более важную цель?

– Безусловно. Жить на другой планете – ух! Для меня было бы огромной честью участвовать в этом.

– Что вы сказали начальству, отпрашиваясь сегодня с работы?

– Что я записана на прием к врачу.

– Вы легко идете на обман?

– Это ведь безобидная ложь. В выходные у вас собеседования не проводятся, а это был мой единственный шанс. Думаю, почти всем вашим кандидатам приходится врать на работе.

– Как вы относитесь к тому, что вас будут до конца жизни постоянно снимать на видео?

– Думаю, что через какое-то время просто перестану обращать на это внимание. Я люблю сцену. Наверное, это похожие ощущения.

– Но с этой сцены вы никогда не сможете спуститься.

– Никогда?

– Почти. Правда, мы приняли решение не снимать участников в спальне и в ванной комнате.

– Тогда все будет о’кей.

– Вы станете знаменитой. Как вы относитесь к такой перспективе?

– Нормально. Понимаете, я буду слишком далеко, чтобы почувствовать, что знаменита. Мне же не придется волноваться, что кто-нибудь сфоткает, как я покупаю молоко.

– Вы больше никогда не сможете покупать молоко – и все остальное. Вы никогда не вернетесь на Землю. Вы никогда больше не увидите родных и друзей и не сможете с ними поговорить.

– Хм. Не знаю, как ответить, чтобы не показаться монстром. Будет нелегко, но я думаю, что справлюсь.

– Вам будет очень трудно: эмоционально, ментально и физически. Вы действительно хотите посвятить этому свою жизнь?

– Да. А можно мне спросить?

– Конечно.

– Почему нельзя будет связаться с Землей? Ну, то есть скорее всего это возможно, раз передачу будут транслировать через интернет, ведь так?

– Это тоже объясняется в условиях договора.

– Я знаю, но…

– Актеры не будут иметь возможности связаться с оставшимися на Земле друзьями и родными в силу технических и финансовых ограничений.

– Понятно.

Тара продолжала слово в слово зачитывать условия договора: «Контакт актеров с Землей осуществляется в единственном случае – с целью психологического освидетельствования, проводимого земными специалистами в области психиатрии».

В договоре никтианцев почему-то называли актерами.

– Кроме того, – продолжила Тара, – после консультаций с экспертами в «Никта Инк» сделали вывод, что таким образом лучше удастся следить за эмоциональным и интеллектуальным здоровьем актеров, а это и есть наша первостепенная забота.

– О’кей. – Айрис это не убедило, но она согласилась.

– Спасибо, Айрис. На этом мы завершим наше первое собеседование.

– Благодарю. Я прошла?

– Мы беседуем с тысячами людей со всего мира, и обработка результатов займет некоторое время. Мы отправим вам письмо, где сообщим, прошли ли вы в следующий тур.

– Понимаете, я очень хочу, чтобы меня взяли.

– Спасибо. До свидания, Айрис. Хороших вам выходных.

– Вам тоже. То есть спасибо. До свидания.

4

Лебедята

В тот же день Айрис, стоя в центре «Лаборатории идей» с пультом в потной правой ладони, делала презентацию о хештегах. До длинных выходных по случаю Банковских каникул было рукой подать. Тот день она помнила в деталях, от начала и до конца: тост на завтрак, собеседование в черной коробке, доклад, коктейли в баре «На восток от Эдема».

– В заключение, – сказала она, – отмечу, что хештеги, разумеется, являются неотъемлемой частью любой стратегии социальных сетей: это отличный и несложный способ увлечь потенциальных покупателей, втянуть их в обсуждение и рассказать историю бренда за пределами вашего сообщества. Но помните: прежде чем поставить тег, следует хорошенько подумать. Вопросы есть?

На нее выжидающе смотрели пятнадцать физиономий. Совещание почти закончилось, но прежде от них требовалось исполнить ритуальную пляску и задать докладчику якобы возникшие у них вопросы. Большинству к концу пятницы было уже на все наплевать, что облегчало Айрис жизнь, но ненамного. Ребенком она обожала находиться в центре внимания. Развлечения, тусовки, музыкальные вечеринки – она участвовала во всем. Трудно сказать, когда все изменилось и она стала другой. Развалиной. Пугалом из соломы и тряпок под видом человека.

– Что, нет ни одного вопроса? – сощурившись, спросила Элисон.

Капля пота, отделившись от подмышки, сползла у Айрис под шелковой блузкой по правому боку к талии. Она принюхалась и решила, что пахнет не очень. Не надо было надевать шелк – еще и пятна останутся. Эдди посмотрел на Дженни, Дженни – на Рича. Затем они уставились в потолок, надеясь, что вопрос задаст кто-нибудь другой. Наконец, руку, жертвуя собой, поднял Эдди.

– Айрис, очень интересная презентация. У вас масса свежих идей.

– Благодарю, Эдди. – Она скромно улыбнулась.

Эдди сидел вразвалку, откинувшись на спинку стула. Он провел рукой по своим всклокоченным белокурым волосам. На нем была сильно поношенная серо-голубая футболка. В компании не существовало дресс-кода, но Эдди, пожалуй, заходил уж слишком далеко. Даже не пытался скрыть, насколько ему все до лампочки.

У Айрис под блузкой с той же стороны упала еще одна капля пота.

– А вы не считаете, что иногда лучше не использовать хештеги, – сказал Эдди, – чтобы бренд казался более человечным и дружелюбным?

Айрис кивнула. Ответ Эдди не интересовал. Он просто шел ей навстречу. Она открыла рот, еще не зная, что сказать, но надеясь напичкать свой ответ любимыми словечками Элисон – постоянное обучение, вовлеченность, нарратив, синергетический эффект, аналитика, стратегия, конверсия, – и тогда все будет в порядке.

Но Элисон не дала ей произнести ни звука.

– Погодите-ка, – вмешалась она дрожащим от злости голосом. – Вы хотя бы слушали, о чем говорила Айрис?

Эдди выпрямился.

– Да, конечно.

– Хорошо. Так вот, не далее как полчаса назад она как раз и сказала, насколько важно сохранять баланс между маркетингом, выбором стратегии и гуманизацией.

Он спокойно пожал плечами – просто не боялся ее.

– Извините, Элисон. Видимо, я это упустил. – Он, как школьник, опустил голову и улыбнулся.

– Еще есть вопросы? – завершая обсуждение, спросила Элисон. – Ну, тогда, по-моему, это прямое свидетельство того, как тщательно Айрис подготовилась к презентации. Просто отлично, Ай. Действительно, высказано много ценных идей, над которыми можно поразмыслить.

Они вернулись на свои места и тут же подключились к групповому чату.

Эдди

Как насчет по стаканчику сегодня?

Дженни

о да!

Айрис

Мне один определенно не помешает

Рич

а мне двадцать

Дженни

давайте гульнем

Они не произносили ни слова, но яростно стучали по клавишам, страстно желая дождаться конца рабочего дня.

Эдди

Эдем?

Рич

ну да

Дженни

Да! Уходим по одному. Айрис?

Айрис

Да-да, я тоже

Дженни

ОК. Мы команда. Я первая. Увидимся наверху. У бассейна. Чмоки.

Стоял один из первых в году хороших вечеров, и нежно-золотистое небо вкупе с алкоголем заставили Айрис немедленно позабыть про свои несчастья. Она сидела возле голубого бассейна на крыше «На восток от Эдема» в компании Эдди, Рича и Дженни. Еще не было тепло, но и холода не чувствовалось. Из всех времен года Айрис больше всего любила весну, сулившую скорое лето. Солнце, едва начавшее клониться к горизонту, заливало их мягким светом, и от их фигур ложились длинные тени. Они смеялись и потягивали изысканные ледяные коктейли из неведомых ингредиентов.

– Смотрите, – сказала Дженни, указывая на расстилающийся внизу серебристо-голубой и коричневый город.

Все закивали и заулыбались. Дженни и Рич надели темные очки. В эту самую минуту каждый из них про себя признавал, что его можно назвать счастливчиком. Все шло как надо и даже лучше. Мир искрился, наполняя душу восторгом экстаза. Алкоголь растекался по венам, достигая пальцев, ног и мозга и даря в прохладе весеннего воздуха ощущение тепла и радости. Они костерили Элисон, эту жуткую тварь, и оглядывались украдкой, чтобы удостовериться, что сзади нет никого из «Фридом энд Ко», кто бы мог их подслушать.

Из раздевалки вышла молодая коротко стриженная блондинка в белом ретро-купальнике с высокой талией. Она приблизилась к самой глубокой части бассейна, собираясь нырнуть. Больше никто не плавал – слишком холодно. Со своим красным маникюром она напоминала звезду времен золотого века кинематографии. Жизнь идет по кругу. И хорошо бы, подумала Айрис, иметь стойкий иммунитет для защиты от этого коловращения. Девушка элегантно, почти не подняв брызг, нырнула в бассейн. Айрис отключилась от разговора, что случалось с ней нередко, и стала смотреть, как пловчиха рассекает воду. «Она намного красивее меня, – признала Айрис, – да и моложе. Но когда-нибудь мы обе превратимся в старых уродин».

– Ты в порядке? – спросил Эдди, легонько коснувшись ее плеча своим.

– Вполне.

– Еще выпьешь?

– Да, спасибо. То же самое.

Айрис быстро допила остатки коктейля и разгрызла лед, наслаждаясь на миг пронзившей ее болью. Пловчиха, подтянувшись на руках, вышла из воды. Явно не чувствуя никакой неловкости, хотя ее окружали полностью одетые люди, она выпрямилась во весь рост и отжала волосы. Она стояла так близко, что Айрис заметила гусиную кожу на ее руках и ногах. Она выглядела великолепно. Не старше двадцати пяти. Наверное, модель или актриса. Которая не думает о смерти по двадцать раз на дню.

Через мгновение небо потемнело. Как это нелепо – грустить, пусть даже совсем немного, в первую пятницу мая, накануне длинных выходных, сидя у бассейна в одном из величайших городов мира. Из-за срочной работы и собеседования в «Жизни на Никте», о котором не знала ни одна живая душа, Айрис ничего не успела спланировать. Остальные обсуждали предстоящие вечеринки, ужины, семейные сборища, вылазки за город – верный знак того, что других тем для разговора не осталось, а выпито недостаточно. На Земле, когда не знаешь, что сказать, обычно спрашиваешь собеседника: «Какие планы на выходные?»

– Айрис, а ты? – спросил Рич.

– Ничего особенного: отдохну, расслаблюсь.

– Мне бы так, – сказала Дженни. – Я к концу выходных вымотаюсь в ноль.

Славная Дженни, она на самом деле никогда не сидела на месте. Вернулся с напитками Эдди. На Айрис с неизбежностью надвигался Смог. Зияющая чернота. Уик-энд пройдет впустую. Айрис последние шестнадцать лет прожила при постоянной угрозе Смога. Она всегда была настороже, всегда начеку и умела распознавать знаки его приближения. Киран на выходные уедет с Беном, своим женатым любовником, и Айрис останется одна. Она испытала что-то вроде облегчения. Она будет упиваться Смогом, купаться в этом чувстве, целый день валяться в постели, позволять ему садиться себе на грудь, хохотать над собой. Ничто не помешает ей быть жертвой. Погодите, кажется, завтра у нее обед с родственниками. Как бы отвертеться?

Кто-то с размаху плюхнулся в бассейн, обдав их брызгами.

– Какого черта! – воскликнула Дженни.

Они просидели у бассейна до девяти; когда крышу закрыли на ночь, переместились внутрь и выпили еще по несколько бокалов непомерно дорогих коктейлей. У кого-то оказалась доза кокаина, и они по очереди побывали в туалете. Дженни настояла, чтобы они с Айрис пошли вместе. Стены туалета были красиво исписаны строчками из романа Джона Стейнбека «На восток от Эдема». Что-то о красоте и правде, что-то о свободе, о добре и зле. Саму книгу Айрис не читала. Когда Дженни склонилась над крышкой унитаза, на Айрис чуть пахнуло ее сальными волосами, но не противно – этот своеобразный землистый запах может даже нравиться, если исходит от человека, в которого ты влюблен. Айрис присела на корточки, пытаясь не думать о молекулах дерьма, висящих в воздухе, и о том, сколько народу держало в руках купюру до того, как она вставила ее себе в нос. Она сделала вдох и забыла обо всем. Кровь в ней забурлила, каждая клетка тела запела на свой лад. Смог был сдан в архив и вытеснен на задворки сознания до следующего раза, который, вполне возможно, наступит уже завтра, но никакого завтра не было – были только бар, алкоголь, друзья, город, бесконечная ночь. В два часа они на такси добрались до квартиры Айрис, где выпили джин с тоником из запасов Киран, а когда он закончился, перешли на десертное вино, которое Дженни отыскала в глубине кухонного шкафа.

Из кухни они перешли в комнату Айрис. Эдди и Айрис сели на кровать, прижавшись друг к другу, а Рич с Дженни легли на груду подушек на полу. К пяти утра в комнате настала тишина. Все казались себе какими-то резиновыми и старыми. Рич вызвал такси. Дженни ушла в туалет и там застряла. Эдди и Айрис остались вдвоем на ее кровати. Он обнял ее с улыбкой Питера Пэна. Нетландия – это разве не рядом с Никтой? Мозг Айрис превратился во что-то рыхлое и мягкое, как войлок. Во рту реально стоял привкус дерьма. Она не хотела, чтобы все происходило так, когда ее сознание отравлено химией. Она же его босс. Так нельзя. А не все ли равно? Элисон было бы не все равно.

Эдди поцеловал ее в вонючие губы. От поцелуя по ее телу побежали искры, но – вот досада – слабенькие, и не потому, что Эдди ей не нравился, а потому, что она была пьяна в стельку. Даже голову не могла держать. Они соскользнули на пушистый ковер и легли лицом к лицу, губы к губам, почти не двигаясь.

– Нам капец, – сказал он ей прямо в рот.

Айрис проснулась на кровати, под одеялом, в одних трусах. Остальные вещи кучей валялись на полу. Во рту пересохло, в носу тоже, голова была будто набита камнями. Она принялась выковыривать из ноздрей заскорузлые корки и щелчком смахивать их на пол, пока не вспомнила, что она не одна. На полу спал на спине Эдди, накрытый саронгом, который она давным-давно купила в какой-то поездке. Она не помнила, из какой страны его привезла. Саронг был красно-желтый, с фольклорным изображением солнца. Интересно, каково это – посмотреть вверх и увидеть другое солнце? Она глотнула из пластиковой бутылки. У воды был вкус пыли.

– О боже, – закрывая лицо руками, простонал проснувшийся Эдди. Он приоткрыл один голубой глаз, потом другой и тут же зажмурился.

Айрис рассмеялась.

– С добрым утром, – сказала она и провела пальцами по своим длинным волосам, которые на ощупь казались грязными и теплыми у корней.

Эдди завел руки за голову и потянулся, выставив на обозрение засохшие пятна пота под мышками своей затрапезной футболки:

– Чувствую себя хреново!

– Я тоже.

Он встал, отбросив саронг. Джинсов на нем не было. Его ноги с рельефными мускулами были покрыты светлыми волосами – ноги бегуна. Не вылезая из-под одеяла, Айрис подвинулась к стене, и он, обдав ее теплом, скользнул рядом. Обняв ее за талию, он приблизил к ней лицо для поцелуя.

– Я хотел этого с того самого дня, как ты появилась у нас на этаже, – сказал он.

– Серьезно?

– Конечно. А ты не замечала?

– Нет.

Его отросшая щетина царапала ей кожу. Он дышал ей в ухо. Ей стало очень жарко. Кровь прилила к промежности. Какое у него будет лицо, когда он кончит? Эдди притянул Айрис к себе. Это и есть счастье, думала она, настоящее счастье; такое испытывает орнитолог-любитель, заметив красивую редкую птицу. Запомни это на потом, когда на тебя опустится Смог. Запомни миг счастья.

В тот же день Айрис отправилась на встречу с родственниками в пиццерию возле Парламентского холма. Ее мучило тяжкое похмелье. На пороге ресторана в животе у нее заурчало. Они устроились в глубине зала. Мать выглядела слишком нарядно для такого скромного заведения – безупречная стрижка с высветленными прядями, жемчужные серьги, горделивая манера. Она держала спину очень прямо, как балерина, и отчетливо выговаривала каждое слово. Мона, напротив, сидела сгорбившись и глядя в стол. На ней было мешковатое черное худи и очки в тонкой металлической оправе; вьющиеся темно-рыжие волосы она кое-как собрала на затылке в неряшливый хвост. На столе стояла тарелка оливок.

– Простите, что опоздала, – сказала Айрис, усаживаясь за стол. – А где Джек?

– Он не смог прийти, – ответила мать.

– Чем же он так занят? – Айрис взяла оливку.

– Дома работает. Что-то срочное.

Отчим ни на секунду не расставался с очередным гаджетом и без конца отвечал на письма, то недовольно ворча, то фукая от досады. С Айрис они не виделись уже несколько месяцев, но она старалась не обижаться.

– Ну ладно. Как дела?

– Нормально, – подняв глаза, сказала Мона.

– У меня все хорошо, – сказала Элеанор. – А как у тебя?

– У меня все о’кей. Ну как, Мона, уже ждешь летних каникул?

– Это еще когда будет, – хмурясь, ответила Мона. – Еще только май.

– Ах да. Не знаю, почему я вдруг спросила.

«Соберись, Айрис, соберись, – пронеслось у нее в голове. – Вот бы прямо сейчас земля разверзлась у нас под ногами и мы провалились в бездну». Ну конечно, о чем еще ей думать, как не о подземных каналах. Она взглянула на сестру. Происходящее казалось ей не совсем реальным, словно Айрис отделяло от родных непреодолимое пространство. «Я вообще-то здесь? Живая?»

– А планы на лето уже есть?

– Летом мы на две недели едем на юг Италии, – сказала Элеанор. – Сняли там домик.

Айрис чуть вздрогнула. Она бы все равно не поехала, но хотела, чтобы ее пригласили.

От Элеанор это не укрылось:

– Хочешь поехать с нами?

– Да, возможно.

– А ты куда-нибудь собираешься?

– Нет, буду работать.

– Ну, и как там дела… э-э… на работе?

Элеанор никогда не произносила вслух название фирмы «Фридом энд Ко». Айрис и сама понимала, что название глупое, но почти все агентства имели такие – якобы позитивные и совершенно нелепые. Да, это была ее жизнь, ничего не поделаешь. А мать всегда мечтала, чтобы она занималась чем-то полезным, например медициной или юриспруденцией.

– Нормально, – ответила Айрис.

– Над чем ты сейчас работаешь?

– Мам, тебя же не интересует моя работа. Не надо притворяться.

– Конечно, интересует!

– Ну хорошо. Сейчас я работаю над стратегией для продвижения нового бренда органической косметики «Фарм».

– А у них хорошая продукция?

– Не знаю. Сама пока не пользовалась. Не успела.

– Хм, – подняла бровь Элеанор.

Мона молчала и внимательно, будто читала газету, изучала меню.

– Как у тебя в школе? – спросила Айрис.

– Все в порядке. – Сестра отложила меню.

– Она недавно победила в конкурсе, – вставила Элеанор. – По математике. Правда, дочка?

– Мам, хватит тебе.

– Здо́рово. Поздравляю. На выходных что делаешь?

– Ничего. Здесь с вами сижу. – Мона, не отрывая взгляда от стола, съела оливку.

Айрис примерно помнила себя в двенадцать лет, но эти воспоминания словно принадлежали кому-то другому. У нее все было хорошо – она заводила друзей, прилежно училась – но под всем этим ощущался низкий гул белого шума. Уже тогда она начинала чувствовать себя подгнившим персиком – дряблым и несладким. В школьном дневнике о ней писали, что она полна энергии, имеет задатки лидера и творческий потенциал, но внутри к ней уже присосался, как паразит, малютка-Смог. Мона была другой. Она себя не прятала. Не стеснялась своей нескладности. Айрис хотелось вытрясти ее из девочки. И предупредить сестренку: «Учись это скрывать, не то жизнь тебя сломает».

– Я в туалет, – вставая, сообщила Мона.

Элеанор проводила ее глазами и, убедившись, что Мона ее не услышит, сказала:

– Она среди лучших в целом потоке.

Айрис, не сдержавшись, рассмеялась.

– Не надо ей завидовать.

– Ей нелегко, – заметила Айрис, – а ты совсем ей не помогаешь.

– Мона не такая, как ты.

– Не такая, как я? В каком смысле? Я хорошо училась в школе. Может, не так хорошо, как Мона, но где я теперь?

– А при чем здесь я?

– Тебя я не виню.

– Айрис, она возвращается. Давай не будем.

Мона плюхнулась на стул и спрятала кисти в рукава, продев большие пальцы через специальные дырки. Подошел официант, они сделали заказ. Элеанор выбрала салат. Ее веки чуть дрогнули, когда обе дочери заказали по пицце.

Когда принесли заказ, голод Айрис куда-то испарился – вместе с остатками самообладания. Отходняк достиг высшей точки, накрыв ее отвратительной влажной плесенью. Она обливалась потом: он струился по спине, тек из подмышек, блестел на лбу, сочился из пор. Ей стоило неимоверных усилий поддерживать разговор. Мысли путались. Она кое-как заставила себя сжевать половину пиццы и выпила две диетические колы, но во рту по-прежнему было сухо, как в песчаной пустыне. Заказать третью колу ей помешал лишь настороженный взгляд матери. Она сделала глубокий вдох, но стало только хуже. Сердце трепыхалось, как испуганная птица. «Неужели мне суждено умереть вот так, давясь пиццей с пеперони и слушая болтовню матери и сестры о школьной ярмарке? Ни та ни другая не заметили ее болезненного состояния – или сделали вид, что не заметили. Айрис пошла в туалет, там ее вырвало, и ей полегчало.

– Ты сейчас куда? – спросила она Мону, когда в туалет ушла мать. – Не хочешь пойти искупаться в пруду?

– Вроде холодно еще, – нерешительно возразила Мона. – И у меня купальника с собой нет.

– Ничего, в белье поплаваем.

– Ну, не знаю.

– Пойдем просто посмотрим. Прогуляемся.

На улице сестры попрощались с матерью и направились вверх по Парламентскому холму, мимо остановившихся поболтать собачников. Айрис радовалась, что Мона согласилась пойти с ней – она была почти уверена, что та откажется и вместе с матерью поспешит домой. Айрис иногда охватывал страх, что она не очень нравится Моне, что та считает ее паршивой овцой – ребенок от первого неудачного брака, принесшего одни разочарования, бедняжка-безотцовщина, – но Айрис тут же одергивала себя: двенадцатилетние так не рассуждают. Ей хотелось быть ближе к Моне, быть, как и положено старшей сестре, готовой ответить на любой ее вопрос, особенно сейчас, когда та стояла на пороге юности – самого дурацкого периода в жизни человека. Но они привыкли к деликатной взаимной отстраненности. Когда Мона росла, Айрис не было рядом. Она училась в университете, работала, проводила время на другом конце Лондона и детьми не интересовалась.

Они пошли к Женскому пруду длинным путем, поднимаясь по зеленому холму. Воздух холодил влажную от пота кожу Айрис. Она боялась, что от нее воняет блевотиной. Рядом с ней Мона казалась такой чистой и новенькой – она ни разу не напивалась, не пробовала кокаина, не гуляла всю ночь напролет. Но, несмотря на пропасть в пятнадцать лет и двух разных отцов, они оставались сестрами.

Они дошли до леска. Под деревьями было намного прохладнее – отсюда последние остатки зимы не желали уходить. Но Айрис они только радовали. Чем холоднее вода, тем быстрее она придет в норму.

– Ты действительно полезешь купаться? – спросила Мона.

– Полезу.

– У тебя ведь даже полотенца нет.

– Ничего.

В пруду, окруженном деревьями, плавали пять или шесть женщин. Здесь ничто не напоминало город, и это нравилось Айрис больше всего. Обычно она приходила сюда летом, в жару, когда в воде и на берегу было полно народу и кругом звенели женские голоса. Но некоторые женщины купались здесь круглый год: они разбивали лед и прыгали в студеную воду. Судя по всему, они относились к другому виду, более стойкому, чем Айрис.

Сестры стояли рядом со спасателями и смотрели, как искрится под солнцем мутноватая гладь воды. Кроны деревьев еще не покрылись пышной листвой, какой украсятся через пару месяцев. Айрис разделась и осталась в черном белье, а одежду сложила поодаль. Кожа от соприкосновения с прохладным воздухом пошла мурашками.

– С ума сошла, – сказала Мона. – Холодно.

– Как думаешь, мне прыгнуть сразу или по лесенке спуститься?

– Прыгнуть легче.

Один из спасателей покосился на них, явно не одобряя робости Айрис.

– Хорошо, прыгаю. – Айрис подошла к бетонному краю пруда и посмотрела вниз.

– Давай! – подбодрила ее Мона.

Айрис высоко подпрыгнула. Холодная вода сомкнулась над головой, приняла ее и держала. На мгновение Айрис зависла под водой, ощущая, как каждый атом ее тела, встрепенувшись, пробуждается от сна, но, во-первых, было очень холодно, а во-вторых, не хватало воздуха. Она вынырнула и вдохнула полной грудью. Воздух был чистым и сладким на вкус, как за городом.